...Изрядно напившись, наша компания от деловых бесед перешла к светским. Руслан Имранович любезно расспрашивал меня о трудностях жизни в общежитии, о моих планах на будущее и даже заметил, что, может быть, в его институте найдется для меня секретарская работа. (Этим предложением я втайне оскорбилась, так как считала свои способности неизмеримо выше секретарских.)
Я люблю беседу о пустяках между мужчиной и женщиной, которая только прикрывает нетерпеливость желания. Обе стороны уже прекрасно понимают друг друга, но затягивают прелюдию, чтобы продлить удовольствие предвкушения. Наконец под каким-то крайне прозрачным предлогом (кажется, осмотр библиотеки) мы удалились в соседнюю комнату, бросив на произвол судьбы надравшегося Володю. В этой комнате мы и занялись любовной зарядкой. И я была не я, а только дикое молодое животное, шепчущее похабные слова, чтобы подстегнуть воображение.
Далее я с большим трудом совершила обряд омовения в ванной комнате, так меня мотало из стороны в сторону. Потом мы фасонисто раскланивались с гостеприимным хозяином, обещали непременно созвониться.
Я смутно помню, как Володя волок меня до такси, сам плохо держась на ногах. Заснула я в комнате общежития в безмерном удивлении: почему это потолок вертится как волчок?»
Та же Дарья Асламова о Николае Травкине, с которым встретилась на карнавале в Одессе:
«Я тогда мало интересовалась политикой и почти ничего не знала о популярности Травкина. Он ассоциировался у меня со смутными воспоминаниями о бригадном подряде...
...Началась настоящая русская оргия, длившаяся до утра, — пили, ели, орали. Всеобщее оживление вызвал здоровенный поросенок, которого тут же безжалостно разодрали...
...Этим дело не закончилось. На следующий день был прием у мэра города в роскошном особняке, куда съехались бледные и дрожащие с похмелья гости. Но — немного шампанского, и все пустились в пляс. Я перетанцевала со всеми, даже сплясала с Ильченко ламбаду. На медленный танец меня с пугающей таинственностью пригласил мрачный Травкин. Волнуясь и трепеща, он предложил мне стать его... официальной любовницей! «Я знаю, что после Одессы все будут говорить о наших с тобой отношениях, — сказал он серьезно. — Но я готов к этому. И советую тебе долго не раздумывать. Это твой шанс, ведь я могу дойти до вершин власти». Я не знала, что мне делать — смеяться или плакать. Грустно, когда солидный, пожилой человек пускается в любовную авантюру, даже не зная, как это делается.
Я сбежала от Травкина и отправилась вместе с журналистом «Московских новостей» Витей Лошаком прогуляться по ночной Одессе... Вернувшись с романтической прогулки, Витя отправился к себе в номер и пообещал заварить для меня чаю. А ко мне ворвался совершенно пьяный и решительный Николай Ильич. «Куда ты сбежала с приема?» — набросился он на меня. «Я отправилась погулять, и вам нет до этого никакого дела», — ответила я. «Ты подумала над моим предложением?» — спросил он. Я сказала, что тут и думать нечего и этого не будет никогда. Он схватил меня за руки и сжал с такой силой, что я вскрикнула от боли. По-видимому, это означало нечто вроде грубой ласки. В этот момент вошел Витя с чаем и прервал наш неприятный диалог. Когда мои гости ушли, я улеглась спать, но всю ночь меня будили чьи-то звонки. Потом кто-то стал энергично стучать в дверь, но я твердо решила не подавать признаков жизни.
В 8 утра я проснулась от наглого звонка и дотащилась наконец до телефона. В трубке услышала грозный голос: «Где ты была всю ночь?» — «Кто это говорит?» — «Это Николай Ильич. Я стучал тебе в дверь. Почему ты не открывала?» — «И не собиралась открывать. Какого черта вам вообще надо?! Оставьте меня в покое!» Я бросила трубку.
Оставшиеся до отъезда часы мы вели себя вполне корректно и старались не замечать друг друга. На этом закончились наши странные отношения. Я думаю, что поступки этого обычно уравновешенного человека можно объяснить только той феерической расслабляющей атмосферой, которая царствовала в Одессе. Правду говорят французы: «Любовь даже ослов заставляет танцевать».
В киоске Кремля номер «Собеседника» с пикантным материалом Дарьи Асламовой шел нарасхват. Журналисты интересовались, насколько Даше удалось соблюсти чистоту депутатских нравов и правда ли, что она отказалась от ранга «официальной любовницы» Николая Ильича.
— Это же прекрасная реклама, — улыбался маленький гигант большого секса. — Вы вспомните, какая судьба ожидала Клинтона в конце выборной кампании, которого обвиняли в подобном...
А напоследок заметил:
— У нас среди избирателей 53 процента женщин, и им приятно будет узнать, что Травкин — живой человек...
Много шума наделала статья в еженедельнике «Собеседник», автор которой Дарья Асламова подробно описывала, как она «дала» профессору Руслану Хасбулатову, а лидеру Демократической партии России Николаю Травкину «не дала». История эта долгое время занимала циничные умы растленных газетеров.
Журналисты как-то спросили у Руслана Имрановича, а не собирается ли он подавать в суд.
— А чего мне подавать? — спокойно пожал плечами спикер российского парламента. — Это пусть Травкин подает...
Зал взвыл от восторга, оценив остроумие спикера.
После того, как Старовойтова была освобождена от должности советника Ельцина без объяснения причин (фельдсвязь доставила пакет с распоряжением президента), она любила рассказывать такой вот анекдот: — Идет Ельцин по улице, наступает на грабли. Грабли больно бьют его по голове. Борис Николаевич хватает их и вдруг с удивлением читает: «Здесь недавно проходил Миша».
На открывшейся 14 декабря 1992 года в Стокгольме сессии Совета по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ) ничто не предвещало сенсаций, как вдруг...
Министр иностранных дел России Андрей Козырев сделал заявление, которое вызвало всеобщее изумление.
— Я должен внести поправки в концепцию российской внешней политики, — неожиданно произнес «министр да». — Первое. Сохраняя в целом курс на вхождение в Европу, мы отчетливо сознаем, что наши традиции во многом, если не в основном, в Азии, а это устанавливает пределы сближения с Западной Европой. Мы видим с некоторой эволюцией по сути неизменные целеустановки НАТО и ЕС, разрабатывающих планы укрепления военного присутствия в Прибалтике и других районах бывшего СССР. Этим же курсом, видимо, были продиктованы санкции против Сербии. Мы требуем их отмены...
Зал замер. Что это? Таким российского министра здесь еще никогда не видели. В Москве— коммунистический переворот?
— Второе, — невозмутимо продолжал «друг Анд- рюша». — Пространство бывшего СССР не может рассматриваться как зона полного применения норм СБСЕ. Мы будем твердо настаивать, чтобы бывшие республики СССР незамедлительно вступили в новую федерацию или конфедерацию, и об этом пойдет жесткий разговор...
Дипломаты повскакивали со своих мест. Невероятно!
— Третье, — твердо говорил российский министр. — Все, кто рассчитывает, что можно не считаться с этими особенностями и интересами, что Россию ожидает судьба Советского Союза, не должны забывать, что речь идет о государстве, способном постоять за себя и своих друзей...
Никто ничего не понимал. Срочно объявили перерыв. От «мистера да» ждали разъяснений. Он дал их госсекретарю США Лоуренсу Иглбергеру, уединившись с ним в одной из комнат.
В зале заседаний они появились вдвоем — улыбающиеся, довольные.
— Леди и джентльмены,— обратился Козырев к коллегам, — хочу заверить, что ни президент Ельцин, который остается руководителем и гарантом российской внутренней и внешней политики, ни я, как министр иностранных дел, никогда не согласимся на то, что я зачитал в своем предыдущем выступлении.
Вздох облегчения пронесся по залу.
— Хочу поблагодарить за возможность применить такой ораторский прием. Зачитанный мною текст — достаточно точная компиляция из требований далеко не самой крайней оппозиции в России. Это лишь прием: показать опасность другого развития событий.
И «мистер да» приступил к зачтению правильной речи. «Великая Россия» — всего лишь шутка, успокоил всех министр.
Декабрь 1992 года. VII съезд народных депутатов. На пост главы правительства вместо Егора Гайдара президент предлагает Виктора Черномырдина.
Это был пик рыночной эйфории, переходящей в истерию. Если раньше все дороги вели к коммунизму, то в девяносто втором — к рынку! В верности ему клялись все: от кадетов и монархистов до коммунистов. Рынок был своеобразным символом демократии.
Естественно, что и новому главе правительства в числе первых был задан вопрос:
— Вы за рынок?
— Я за рынок, но не за базар. Наша страна не должна превращаться в страну лавочников, — с ходу ответил Виктор Степанович.
Депутаты Госдумы России рассматривали проект Договора об общественном согласии.
— Мы сейчас как в ресторане: кто ест яства, а кто моет посуду, — заявил лидер ЛДПР Владимир Жириновский.
Представитель ПРЕС Вячеслав Никонов, кстати, внук Молотова, не согласился с лидером ЛДПР:
— Речь в Договоре об общественном согласии идет не о еде, а о правилах поведения за столом. Надо договариваться не бить по голове официанта, не сморкаться в скатерть и так далее.
В Госдуме очень много умных людей, не говоря уже об образованных.
Сижу перед телевизором. На экране— российский канал. Выступает землячка российского президента депутат Екатерина Лахова:
— Согласие между представительной властью и правительством будет тем моментом, на который можно нанизать