Вопрос:
— Но по телевизору ваш съезд до боли напоминал XXVII съезд КПСС?
Ответ:
— Если он по духу напоминает какие-то старые съезды, то это еще не означает, что он по существу является таковым. Сейчас просто многие испытывают изжогу от всевозможных собраний. Это прекратится, только когда сменится несколько поколений. Но «Отечество» не собирается повторять ту жуть, которая была в КПСС. У нас совершенно другая атмосфера...
«Это они были жутью в КПСС! — прокомментировал один в прошлом высокопоставленный деятель «руководившей и направлявшей». — Перебежали в «Демроссию», потом в «Демвыбор», потом в НДР. И всюду были жутью. И в «Отечестве» жутью будут».
Обозреватель «Известий» Елена Трегубова берет интервью у бывшего вице-премьера Бориса Немцова, создавшего в конце 1998 года свою партию «Россия молодая».
— Кремль объявил, что «президент будет поддерживать все движения, провозглашающие целью продолжение реформ». В том числе называется ваш правоцентристский блок, а также движение Лужкова «Отечество». Как вы думаете, это осознанная позиция президента, он действительно считает реформаторами и правоцентристов, и «Отечество»?
Борис Немцов:
— Я думаю, что президент еще не определился, кого он будет по-настоящему поддерживать. Поэтому у него такая расплывчатая позиция. А что касается движения «Отечество», то на самом деле Лужков — это Черномырдин сегодня. Лужков, как когда-то Черномырдин, формирует партию власти — хочется ему этого или нет. Если посмотреть, как образуются региональные отделения «Отечества», то я знаю доподлинно: есть телефонограммы, адресованные губернаторам, районным главам администраций, а те, в свою очередь, направляют директивы сельским главам администраций. Телефонограммы с текстом приблизительно таким: «В субботу в три часа состоится учредительное собрание блока «Отечество», явка строго обязательна». Все собрания «Отечества» проходят как гигантский партхозактив, все это скучно, неинтересно, и все это говорит об одном — что партия будет защищать интересы бюрократии и чиновничества. Если эта партия будет иметь доминирующее положение во власти, то Россия и дальше будет жить при олигархии, только в качестве олигархов будут выступать бюрократы и приближенные к ним бизнесмены. Россию ждут также очень неприятные вещи, связанные с концентрацией капитала в Москве, поскольку по- другому Лужков себе не представляет управление страной. Кроме того, в случае прихода Лужкова к власти, по всей видимости, будет введена частичная цензура. А именно; запретят критиковать Юрия Михайловича, но не будет особых запретов на критику его сатрапов.
— Называя движение Лужкова «партией власти», вы же не хотите сказать, что все основные элиты уже выстроились под Лужкова и что именно ему отходят все ресурсы прежней партии власти?
Борис Немцов:
— В НДР тоже вступали не все представители партии власти. Партия власти формируется просто по принципу принадлежности к ней чиновничества. Необязательно всего чиновничества. Скажем так: консервативного чиновничества. Пожилого чиновничества. Старообрядного чиновничества. Это — то, что у Лужкова. А есть современное чиновничество, которое смотрит на будущее страны с оптимизмом. Я думаю, что оно в партию Лужкова не пойдет.
Бывший пресс-секретарь Бориса Ельцина Павел Вощанов в 1998 году неудачно баллотировался на депутатское место в Госдуму России.
— Повторяется ситуация середины 80-х годов, — делится он своими впечатлениями о попытке хождения во власть. — В ту далекую пору, полную надежд на скорое процветание, чтобы завоевать симпатии избирателей и прослыть их кумиром, нужно было клеймить монополию КПСС на власть, рассуждать об отмене шестой статьи Конституции и о введении многопартийности, требовать отмены номенклатурных привилегий и введения частной собственности. Сегодня, выступая перед теми же самыми людьми, чтобы заручиться их поддержкой, следует произносить нечто подобное, но с прямо противоположным знаком: клеймить монополию «демократов» на власть, рассуждать о конституционном ограничении президентских полномочий и об ответственности Ельцина за порушенное Отечество, требовать пересмотра итогов приватизации, не забывая помянуть гневным словом Гайдара с Чубайсом, и восстановления государственного контроля в экономике...
У академика Александра Панченко, известного исследователя Древней Руси, свой взгляд на происходящее. Он противопоставляет человека городского и сельского.
— Деревенский человек отличается от нас по мировоззрению, — излагает свою точку зрения академик. — Оно у него универсальное: он погоду предсказывает лучше телевидения, ему надо уметь и теленка у коровы принять, и жене помочь родить, и избу срубить, не говоря об огороде и тому подобном. Поэтому он думает, что он знает все, это российское всезнайство, он не виноват, но такова жизнь. А в городе необходимо быть профессионалом: умеешь свой трамвай водить — и прекрасно. У нас на улицах что творится? Все идут и едут на красный свет. Почему? Это деревня.
И у власти тоже деревня. Хрущев из села Калиновка Курской области съездил в Америку, побывал у фермера Гарста в Айове, увидел кукурузу. Деревенский человек Хрущев никогда нигде не учился, он решил, что так и надо — сажать у нас кукурузу, ему не пришло в голову посмотреть на географическую карту, где видно, что Нью-Йорк на широте Баку, Айова — еще южнее. Я потом видел эти крохотные ростки, выращенные в Архангельской области.
Что еще сделала деревня у власти? В деревне ведь как происходит? Всю неделю тяжелая работа, в субботу вечером выпили — и на гулянку; поют — не надо ни голоса, ни слуха, тем более филармоний и консерваторий. Все, что сейчас показывают по телевизору, — это и есть гулянка. И они считают, что обо всем могут рассуждать.
Какая у нас национальная мечта? Поскреби любого — хочет быть писателем. Ведь у нас все писатели — и Ельцин, и Горбачев, и Собчак, не говоря уже о Брежневе, о всех его томах. Поэтому, я думаю, настоящие писатели и примолкли.
И еще одна проблема — проблема отречения. В XX веке все время отрекаемся. Это век самозванцев. Мы все переименовываем. Инна— загляните в святцы, когда отмечается этот день: этот святой — мужчина, а посмотрите, сколько Инн ходит вокруг. Все самозванцы — и Ленин не Ленин, и Сталин — не Сталин, и Киров— Костриков, и Гайдар— Голиков. Самое страшное, что отречение развило национальный комплекс неполноценности. В чем он проявляется сейчас?
Во-первых, в переименованиях. Институт культуры обязательно должен быть Академией культуры, городской голова— мэром или губернатором. Это видно и в отказе от русской кухни, одной из самых лучших в мире. Нужно есть пироги с капустой, которые мы потребляли веками, и организм к ним привык, а не пиццу, это же вредно.
Во-вторых, мы стали завидовать людям, странам, которым никак нельзя завидовать. Как можно завидовать Америке? Возьмите любой американский детектив — с чего он начинается: я встал, съел то-то (гадость, конечно), надел то-то — носки, портки, пиджак, галстук и так далее. Кто у нас об этом будет писать — разве с одеждой происходит что-то экстраординарное. А они пишут, потому что помнят, какие они были голодранцы. И рестораны у них сплошь китайские, таиландские. У нас были свои прекрасные рестораны — куда подевались?
Журналист Максим Чикин беседует в Париже с вдовой Андрея Синявского Марией Розановой.
— Как относилась к Солженицыну русская эмиграция?
— Русский человек обожает кумиров — наверное, это остатки нашего язычества. Так что вокруг Александра Исаевича была создана этакая «кумирня». Но я лично невзлюбила его очень давно, еще в 1966 году, когда шел процесс Синявского — Даниэля и писательская общественность написала письмо в защиту Синявского. Это письмо подписали Окуджава, Эренбург и Чуковский. Каверин, Ахмадулина и Тарковский. Богуславская, Рассадин и Домбровский. И многие другие— 61 человек. Обратились и к Солженицыну. Александр Исаевич подписать письмо отказался. Не он единственный. Немало очень достойных людей его не подписали. И нет никаких претензий к человеку, который сказал: «Я всецело с вами, но я боюсь».
Далее парижская эмигрантка рассказала, как она познакомилась с Наташей Светловой, теперь Натальей Дмитриевной: «Это была такая московская секс-бомба, матерщинница страшная».
— Вдруг в какой-то момент она оказывается беременной, рожает, а среди прочих моих друзей был доктор Любощиц, лучший детский врач страны... Я привела доктора к ее младенцу, и только тут узнала, что ребеночек солженицынский. И вдруг в комнату входит Александр Исаевич, это была первая наша встреча, стреляет глазом туда-сюда, мгновенно оценивает ситуацию, видит меня в кресле, почти подбегает и хватает за руку: «Что в лагере? Как там Андрей Донатович?» А я-то знаю о письме... И была это такая смесь лицемерия с фабрично-заводской самодеятельностью, что мне стало на редкость противно, и я ответила, мол, кому это интересно, давайте лучше посмотрим, как доктор ребеночка выстукивает. Солж полоснул меня таким взглядом, что я поняла — заработала себе врага на всю жизнь. Все это не помешало мне быть в некотором роде кормилицей двух его детей. У меня были налаженные связи во французском посольстве, откуда я получала молочные смеси для своего младенца, а потом и для Натальиных. Помимо всего прочего мы с ним — кумовья, поскольку Наталья Солженицына и Андрей Синявский крестили ребенка Алика Гинзбурга. Тем забавнее война, которую объявил Александр Исаевич Андрею Донатовичу, приехав в эмиграцию.
— Что это за война?— спросил корреспондент.
— Все началось с того, что Синявский под псевдонимом Абрам Терц позволил себе назвать Россию сукой. Это было в одной достаточно трагической статье «Литературный процесс в России» — о бегстве русских писателей и рукописей за рубеж, опубликованной в первом номере журнала «Континент». Там была такая фраза: «Россия, мать, Россия, сука, ты еще ответишь и за это, вскормленное тобою и выброшенное на помойку с позором дитя». И вот на двух пресс- конференциях по поводу выхода сборника «Из-под глыб»— в Цюрихе и в Москве— два основных автора, Александр Солженицын и Игорь Шафаревич, бьют по Синявскому, называя его русофобом.