Фотография подростка в шортах. Странно знакомое хитрое лицо. Чубайс-школьник!
На обороте— подпись: «Львов, 1967». И текст, написанный рукой будущего приватизатора: «Я форменный урод с 5000 веснушек и рыжими волосами. Как только девочки меня любят?! Вероятно, я очень умный».
И еще один фрагмент — на этот раз из письма школьника Толи Чубайса: «У меня какая-то жуткая ненависть к школе. Хочется разнести ее в порошок, потом облить бензином, потом поджечь, а потом попрыгать вокруг огня».
Эти строки привела «Независимая газета» через два дня после того, как она сообщила о появлении Чубайса на новом месте его службы в РАО «ЕЭС России» и возникшем там пожаре.
Письмо школьника Толи Чубайса заканчивается по- английски: «Love and Freedom! — это наш лозунг. Попробуй перевести». «Мечты материализуются» — можно и так понять оргиастический лозунг, заметила газета.
Из откровений Мстислава Ростроповича, декабрь 1998 года:
— Раньше из деревни в деревню дорога занимала уйму времени. Какой-нибудь Ваня запрягал лошадь с утра, чтобы поехать к своей Любе в соседнюю деревню... Сегодня «Боинг» летит из Парижа в Нью-Йорк три с половиной часа. Покушал — и уже другой климат. Однажды я даже пошутил и написал в завещании Вишневской: «Если я умру в Париже, немедленно надо взять частный самолет, посадить туда друзей и вместе с моим трупом отправить в Нью-Йорк». Потому что я бы хотел прилететь в Нью-Йорк на два часа раньше своей смерти. Ведь мы вылетим из Парижа в 11 часов, а прилетим в США в 8 часов 45 минут того же дня... Кстати, привычка писать завещания мне передалась от Прокофьева. Когда мне было 20 лет и я куда-то далеко уезжал, он меня как-то спросил: «А вы, Слава, завещание написали?» Я засмеялся: «Сергей Сергеевич, мне же 20 лет, рановато еще». На это он мне ответил: «Я первое свое завещание написал, когда мне было 16 лет. С тех пор я только дописываю. Когда вам исполнится много лет, первое завещание вам будет написать трудно».
И еще одно хобби маэстро:
— Мы с Галей купили дом в Петербурге для нашего архива. Нам предлагали в Америке, но мы решили, что, когда нас не станет, все должно вернуться в Россию. Не хотелось бы сознавать, что когда-нибудь после нас все это будет рассеяно по родственникам и аукционам, чтобы, к примеру, будущий зять моей внучки Настасьи не сказал: «А что это за какая-то партитура Шостаковича? Говорят, пару листов ее можно обменять на «роллс- ройс»...» Мы должны с Галей себя обезопасить. В архиве есть действительно бесценные вещи: пять картин Шагала, мой портрет, написанный Сальвадором Дали, подарок Пикассо, письма Чарли Чаплина, 60 писем Шостаковича, 40 — от Прокофьева, партитуры с их дарственными: мне и Гале посвященными. Так вот, в этом доме в Санкт-Петербурге нам принадлежат два из трех этажей. На третьем живут три семьи, у которых отдельные квартиры (поэтому они не захотели уезжать). И слава Богу — нам веселей. А остальным, жившим в чудовищных условиях коммуналок, мы купили около сорока отдельных квартир. В общей сложности нам эта затея обошлась в миллиона полтора долларов.
Август 1998 года. Финансовый кризис. Правительство Сергея Кириенко пало. Вице-премьер Борис Немцов, не удовлетворившись решением о смене кабинета министров, сам попросил президента о своей отставке.
Вопрос экс-вице-премьеру:
— Борис Ефимович, что вы сказали Кириенко, когда он приехал от президента и сообщил вам об отставке правительства?
Ответ:
— Что я сказал? Давай выпьем...
— Почему у вас часто складывались напряженные отношения с шахматными властями? — спросил шахматный обозреватель Евгений Гик у чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова.
— По разным причинам, — ответил гроссмейстер. — В начале 90-х годов президентом шахматной федерации стал Аркадий Мурашев — ставленник Каспарова. Мог ли я иметь с ним дело, если он откровенно признался, что будет выполнять указания Каспарова? Естественно, за год Мурашев развалил всю работу. Спустя год Каспаров решил двинуть другую шахматную фигуру— тяжеловеса Андрея Макарова, «международных дел мастера», как называл его Ботвинник. В результате адвокат незаконным образом захватил власть. Но когда выяснилось, что партии, представленные им на звание международного мастера (в турнирах Макаров играл только в детстве), переписаны у Алехина и других гроссмейстеров, депутат Госдумы вынужден был с позором покинуть шахматный мир.
В декабре 1998 году артисту Леониду Броневому — «папаше Мюллеру» в «Семнадцати мгновениях весны» — стукнуло семьдесят. В одном из газетных интервью Леонид Сергеевич поведал, как стал знаменитым.
Это было в конце пятидесятых годов. Броневой работал тогда в Воронеже, в Театре имени Кольцова. Самой модной была пьеса Николая Погодина «Третья патетическая». Молодой артист мечтал о роли Ленина. Она давала многое— славу, деньги, квартиру. Но на эту роль претендовали и другие.
Конкуренция была жуткая. Броневой выучил наизусть роль Ленина и ждал своего часа, прячась на галерке во время репетиций. А вдруг исполнитель заболеет, вдруг с ним что-то стрясется...
Долготерпение провинциального артиста было вознаграждено.
Однажды на прогон приехал второй секретарь обкома партии Смирнов. Соперник Броневого замечательно репетировал, а перед вторым секретарем растерялся, сыграл плохо. Смирнов сказал режиссеру: «У тебя нет второго Ленина в театре?»
Броневой как закричит с галерки:
— Есть!
— Ты можешь сыграть с начала весь первый акт?— спросило партийное начальство.— Что тебе надо для этого?
— Ничего. Вот только кепку дайте.
И так здорово сыграл, что Смирнов сказал:
— Вот он пускай и продолжает.
Играет премьеру, публика принимает хорошо. В обкоме требуют, чтобы Броневой вступил в партию — беспартийный не может играть Ленина! И вдруг уборщицы кладут в театре красные дорожки, а после первого акта в гримуборную вбегает директор:
— Скорее вниз!
— Не надо орать, я все же Ленина играю. С чего это Ильич побежит?
Но все же зашагал довольно быстро: Ленин-то ведь тоже скоро ходил.
Входит в актерскую комнату, а там в дверях стоит весь обком, от первого секретаря до начальника КГБ. А у окна, спиной к ним, небольшой человек в сером костюме: жмет Броневому руку, говорит: «Ленин всем очень нравится!» Это был секретарь ЦК КПСС Аверкий Борисович Аристов.
На следующее утро Броневого отвезли в горком партии и дали ключи от двух квартир — на выбор. С перепугу выбрал худшую. Ее-то и поменял потом на московскую коммуналку.
«Я зачем-то выучил всю роль Ленина, хотя никто мне ее не предлагал» — слова, безусловно, ключевые. Сидел на репетициях на галерке в уголке и терпеливо ждал. Круто! Молодые артисты вели богемный образ жизни, а Леонид Броневой в свободное время заучивал роль Ленина. Самое необычное хобби!
Юбиляр, оказывается, еще полвека назад увидел главное в погодинском Ленине:
— Он такой больной, слабый, мечущийся. Уже понял, что ошибся, ввел нэп, понял, что без капитализма, без свободного рынка в стране развития не будет... А в партию я так и не вступил и все удивлялся, почему в партбюро в театрах заседают самые бездарные, дребедень, а не актеры. И только недавно узнал, что их-то как раз нельзя было выгнать из-за этой партийности.
В ноябре 1997 года известный своими путешествиями по России «очарованный странник» — журналист «Комсомольской правды» Николай Варсегов навестил уральскую деревню Бутка, где родился первый наш всенародно избранный президент.
«Странник» постучал в калитку. Из дому вышел, как во тьме показалось путешественнику, сам президент Ельцин.
— Здравствуйте, Борис Николаевич! С приездом вас в отчий дом!
— Да не, я его родственник, — ответил человек и представился: — Ботанин Виктор Еронович. А Борис Николаевич давно здесь не живет. Забыли уж, когда заезжал в последний раз.
Разочарование скоро переменилось на приятность общения с Виктором Ероновичем и его хозяйкой. Душевные и гостеприимные люди! Гости тоже понравились Виктору Ероновичу:
— Сколько журналистов перебывало и наших, и западных, а с водкой еще никто не приезжал. А вы вот сразу видно — настоящие журналисты!
Игорь Евгеньевич Малашенко когда-то работал в международном отделе ЦК КПСС, был в числе разработчиков концепции «нового политического мышления», в марте 1991 года перешел в аппарат президента СССР. В постсоветские времена— президент ЗАО «НТВ-холдинг», первый заместитель председателя совета директоров холдинга «Медиа-МОСТ», принадлежащего известному финансовому магнату В. Гусинскому.
Как-то журналисты спросили у него: верно ли, что он является другом Татьяны Борисовны Дьяченко?
— У меня нет друзей, — холодно ответил Игорь Евгеньевич. — Это было написано черным по белому многократно. Так что насчет дружбы — не надо. Я с людьми работаю, а не дружу.
— Ваши друзья — это люди из шоу-бизнеса? — спросили у Филиппа Киркорова.
— В шоу-бизнесе у меня нет друзей, — ответил глава звездной семьи. — У меня есть товарищ, с которым мы выросли вместе, жили в соседних домах, учились в одном классе, — Роман Родин. Сейчас он известный телережиссер, и съемку своих концертов я доверяю только ему. Валя Юдашкин — это шоу- бизнес вроде бы, но он, к счастью, не поет. Поэтому у нас с ним нет конкуренции. Да если бы и пел, он все равно очень комфортный человек, и наши отношения, думаю, были бы такими же. А больше никого не могу назвать. Это ужасно. Хотя, с другой стороны, меньше народу — больше кислороду. Травм меньше, разочарований.