— Чем же вы в результате занимаетесь в университете — преподаете?
— Я научный сотрудник центра. Сейчас мы пытаемся начать проект, который называется «Альтернативные пути развития постсоветских государств».
— Чем вызвано ваше обращение к американским властям за видом на жительство?
— Я не собираюсь просить здесь политического убежища, не собираюсь принимать американское гражданство, и в мои намерения не входит прожить здесь всю жизнь. Но когда мы начали свой проект, который будет в работе года два, то мне стало ясно: по техническим причинам мне удобнее переезжать из страны в страну, имея вид на жительство.
— А как с семьей?
— Мы здесь с женой, а дети у нас большие — они остались в России. Я там не был уже год— билеты дорогие. Вот если пойдет проект, начнем ездить... А дом здесь я купил потому, что это дешевле, чем платить за аренду по тысяче долларов в месяц.
— Хрущев был не прав, а прав был Никсон, — уверенно сказала Нина Хрущева, внучка советского лидера, в июле 1996 года встретившись в калифорнийском городке Йорба-Линда с внуком экс-президента США Ричарда Никсона.
Облетевшие прессу всего мира слова были сказаны по поводу утверждения ее деда, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме.
В 1960 году Ричард Никсон, будучи вице-президентом Америки, имел смелость сказать, что внуки Хрущева будут жить в свободном обществе. Приблизительно в то же время Никита Сергеевич настаивал, что коммунизм вскоре похоронит всякий капитализм раз и навсегда.
32-летняя внучка Хрущева, аспирантка факультета истории Принстонского университета, расчувствовавшись от теплого приема, который оказал ей 17-летний внук Никсона, сказала:
— Мой дед был маленьким, забавным, толстым человеком, который знал, что он не может состязаться с высоким, подтянутым, преисполненным собственного достоинства президентом Эйзенхауэром.
Но, наверное, потомственные гены взыграли, и хрущевская внучка задорно воскликнула:
— Впрочем, я вам покажу, кто я такая, почему я здесь и какую страну представляю!
Агентство АП, сообщившее об этой встрече, «кузькину мать» и стучание туфелькой о стол в библиотеке, где беседовали внуки бывших лидеров, не упомянуло.
В 1992 году в США вышли записки Любови Брежневой — племянницы Леонида Ильича. К тому времени сама автор проживала уже в Новом Свете. Она устала от бесцеремонного вторжения КГБ в ее личную жизнь, пребывания в психушке, беспомощности самого «дяди Лени» и его страха перед могущественным ведомством Андропова.
Брежнев, считает Любовь Яковлевна, по-своему хотел сделать людей более счастливыми, но не верил ни в торжество социализма, ни в принципы марксизма-ленинизма. По ее словам, однажды на вопрос ее отца Якова, верит ли Леонид в коммунизм, генсек ответил:
— Ради Бога, Яша, о чем ты говоришь? Вся эта чепуха о коммунизме — это сказка для народа. Ведь нельзя же оставить людей без веры. Отняли церковь, расстреляли царя, должна же быть какая-то замена. Так пусть люди строят коммунизм!
Внучка Семена Буденного— очаровательна, в 1996 году ей исполнилось двадцать восемь лет. Дед умер, когда Насте было пять лет.
— Когда тебя принимали в октябрята, в пионеры, в комсомол — как все обставлялось? — спрашивает журналист Денис Корсаков. — Ведь все-таки принимали наряду со всеми остальными внучку супергероя гражданской войны? И потом, ты же изучала его подвиги на уроках истории, литературы...
— Я воспринимаю себя совершенно отдельно от него. А другие все пытались меня с ним как-то увязать. Ждали, наверное, что я стану доказывать, что я лучше других... Когда меня принимали в комсомол, старались дотянуть до последнего, приняли только в девятом классе.
Потом, когда я училась на журфаке МГУ, общалась с потрясающим начальником курса. Он все время комментировал мою фамилию — в том плане, что, если у меня знаменитая фамилия, это еще ничего не означает. В конце концов мы поехали на картошку, и благодаря его любви я почему-то еще осталась должна деньги картошечникам, хотя все остальные, наоборот, заработали.
Мне было бы приятнее, если бы я сама создала себе имя. А так — единственное, чем я могу гордиться, — тем, что у меня трое детей. Из-за них я вообще сейчас не работаю. А раньше работала во многих газетах. Я не закончила журфак, проучилась четыре года — а потом у меня родился сын, потом мы уехали с мужем из страны на какое-то время, муж у меня работал в Анкаре, потом родились двойняшки Лука и Маланья...
— Чем ты занималась в Турции?
— Я работала в турецкой газете, мой первый муж работал переводчиком в посольстве. Турцию я очень люблю, но не выдержала посольской жизни. Страшная вещь. Большая колония, которая живет за оградой, в одном доме. Хочешь или не хочешь ты общаться с человеком — тебе приходится с ним общаться. Я очень свободный человек, поэтому было ужасно.
— Это был самый сложный период твоей жизни?
— Да. Еще было очень тяжело, когда я во время учебы жила у родителей первого мужа. Мне они пытались все время доказать, что хуже меня не бывает. Одновременно они перед всеми хвастались, что у них дома— живая внучка Буденного...
Моя фамилия создавала мне только проблемы. Когда я с кем-то знакомилась, свою фамилию говорила в последнюю очередь, чтобы она не влияла на отношение ко мне людей. Но с первым мужем мы учились вместе в школе. Он-то, естественно, с самого начала знал, как меня зовут.
А со вторым мужем проще. Его все это абсолютно не интересовало. Он англичанин, влюбился в Настю, а не в Буденную. Он работает советником по торговле Мирового банка, который дает кредиты России. Муж вообще не знает русского — мы общаемся на английском. И младшие дети, надо надеяться, будут с самого начала владеть двумя языками...
Обозреватель газеты «Совершенно секретно» Ирина Мастыкина беседует с дочерью члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС Екатерины Фурцевой Светланой Петровной. У нее своя дочь— Марина.
— Я знаю, Марина окончила балетное училище, — говорит интервьюер.
— Мы отдали ее туда в пять лет. Марина поступила в ГИТИС на театроведческий факультет и после его окончания устроилась в литчасть Большого театра... Уже работая в театре, она вышла замуж за юриста. Они давно знали друг друга — мы дружили семьями, — но, к сожалению, через год расстались. Маришке было всего восемнадцать, ему— двадцать восемь... Через несколько лет дочь познакомилась с человеком более практичной профессии — стоматологом. (В 1991 году его задержали на таможне за попытку вывезти за границу произведения искусства. — Н. 3.). Вышла за него замуж, родила в двадцать пять и распрощалась со своей литчастью уже навсегда.
— Со своим вторым мужем они долго прожили вместе?
— Они развелись в девяносто втором, когда Ка- теньке было уже четыре. В 1995 году Марина снова вышла замуж и уехала из России. Первый год жила в Германии, потом переехала в Испанию и, кажется, там осела.
— Ну а муж? Марина сейчас замужем?
— Человек она непредсказуемый. Живет, как, впрочем, и я, больше чувствами, чем разумом. И в ее личной жизни постоянно происходят изменения. Любимый человек, конечно, есть, но вот какого рода у них на данный момент отношения, сказать может только она.
В московском обществе «Мемориал» едва не случился раскол. Одна часть этой известной в России организации, объединившей жертв политических репрессий и членов их семей, настаивала на том, чтобы преступления сталинизма толковать расширительно, применительно ко всему большевизму. Другая часть возражала, призывая оставить все, как есть, то есть называть преступным лишь сталинский режим.
Сторонником второй точки зрения был известный историк, узник сталинских лагерей Антон Антонов- Овсеенко, сын знаменитого революционера, лично арестовывавшего Временное правительство Керенского. Против отца решительно выступил другой Антон Антонов-Овсеенко — журналист, подписывающий свои публикации псевдонимом Антон Младший.
Дискуссия между отцом и сыном на собрании «Мемориала» зашла столь далеко, что внук знаменитого большевика потребовал исключить своего родителя из состава этой организации. В ответ отец прилюдно упрекнул сына в неуважении к памяти революционного предка. Похоже, младший Овсеенко испытывает угрызения совести за поступок деда-большевика, прервавшего демократическое развитие России.
С перевесом всего в один голос мемориальцы постановили: по-прежнему считать преступлениями против человечности только действия сталинизма, но не большевизма в целом.
В Москве на Красной Пресне есть парк, где до августовских событий 1991 года стоял памятник Павлику Морозову. Сейчас постамент пуст. Пока. В ближайшее время на нем появится памятник царевичу Алексею, 14-летнему сыну последнего русского императора Николая II, принявшему мученическую смерть вместе с родителями и сестрами в подвале дома купца Ипатьева.
С такой идеей выступил известный детский писатель Анатолий Алексин.
— В этой акции два смысла, — рассказывает он. — Царевич Алексей был, как известно, тяжко болен. Он понимал опасность болезни и как-то сказал родителям: «Когда я умру, поставьте мне в парке маленький каменный памятник». И выполнить его просьбу, сделать для него хотя бы такую малость должны мы. Это первое. Второй смысл памятника в том, что он должен стать символом невинно пролитой крови всех погибших детей. И «белые», и «красные» дети одинаково горели на кострах большевистской инквизиции. И несчастный Павлик Морозов — такая же жертва. Одурманенный пропагандой, он нарушил Божий закон, предал своего отца и поплатился за это. И пока мы не искупим кровь и слезы детей, чьи жизни были положены в основание советского строя, Россия не обретет счастья.