- А сам со Слободки?
- В Аполлоновой балке жил, - и неожиданно спохватился: - Ой, да мне ж на батарею давно пора!
Он попрощался со своим новым товарищем и зашагал вдоль бруствера. Уже у блиндажа, поправляя бескозырку, вспомнил о грибах: «Не получилось поджарки!» И перед его глазами возникло серое грибное месиво «турецкой эскадры»…
В землянке было жарко и накурено, кроме Забудского и Дельсаля, сидели ещё два незнакомых Кольке офицера. На столе горела лампа, офицеры играли в карты.
Мальчишка попробовал проскользнуть незамеченным, но Забудский, вроде и не смотревший на вход, нарочито громко произнёс:
- Господа! Виной тому, что мы сегодня без чая, мой вестовой. Что прикажете предпринять при таком непослушании?
Штабс-капитан Васильев, не отрываясь от карт, бросил:
- Отправить к орудиям!
- Так он того и добивается.
- Да-с? - штабс-капитан удивлённо посмотрел на Забудского.
- Ваше благородие, - тоненьким голоском начал Колька. Офицеры обернулись. - Ваше благородие, да я мигом…
- Этот как сюда попал? - повернулся Васильев.
- Сей муж и есть мой вестовой, - ответил Забудский.
Штабс-капитан и его напарник, оставив карты, с интересом смотрели на мальчишку.
- И давно-с?
- Больше месяца будет, как моего в госпиталь свезли…
- Н-да-с, забавно…
Игра возобновилась.
Колька стал поспешно раздувать самовар.
- Так вот-с, господа, - бросая карту, продолжал Васильев прерванный приходом мальчика разговор, - я не согласился с Алексей Петровичем, - он посмотрел на Дельсаля, - солдатики у нас чудо, умолчу о некоторых старших, бог им судья!
- Я о солдатах и не спорю, - возразил Дельсаль, - но голыми руками не прогонишь союзников. И боеприпасы надобны!
- Когда я ехал сюда, - вмешался напарник Васильева, - видел, как застревают на российском бездорожье повозки с оружием. И когда они окажутся в Севастополе - одному богу известно.
- И если даже окажутся, - подхватил Дельсаль, - проку-то от наших ружей и мушкетов? А штуцеров нарезных - один на сотню.
- Однако в артиллерии, - сказал Забудский, - мы не уступим союзникам.
- Ещё как уступим, - с горечью произнёс Дельсаль, - английские восьмидюймовые с витым каналом бьют дальше против наших в нять-шесть раз…
Вскипел самовар. Колька разлил чай по кружкам и разнёс их офицерам.
- Ну вот, обрадовался Забудский, - подкрепление прибыло. Доиграем потом.
Офицеры отложили карты и принялись за чай.
Колька забрался в угол блиндажа. Там на зарядном ящике у него была сооружена лежанка. Свернувшись калачиком, мальчишка вслушивался в разговор.
- Война, господа, - говорил напарник штабс-капитана, - раскрепощает на некоторое время душу му-жика-солдата. Он видит, что барин и мужик могут быть убиты одною пулей. Сие чувство смертности сближает пропасть между ними. И ответьте мне, господа, будет ли этот мужик после войны таким же послушным крепостным, как был до неё?
- Не будет! - пылко сказал Дельсаль.
- Позвольте, - возразил Васильев, - мы воевали не единожды, а Россия всё та же!
- Нет, - приподнялся его напарник, - уже после двенадцатого года Русь и мужик не те! И декабрьский бунт тому доказательство.
Кольке был непонятен весь этот разговор, но почему-то очень хотелось слушать.
Однако глаза слипались, по уставшему телу разливалась истома, и уже откуда-то издали доносились обрывки фраз. -…Солдат воюет за Отечество. Не за вас, не за меня и не за питерского барина.
За Отечество, господа! -…Союзники упустили момент штурма… -…Покойный Владимир Алексеевич…
Сверху послышались выстрелы, и через мгновение рядом с блиндажом разорвался снаряд.
- Это английский. С Зелёной горы, - поднимаясь, сказал Забудский.
Где-то рядом ударила наша мортира. Перестрелка усиливалась. Офицеры поспешно выходили из блиндажа.
Донёсся треск барабана. Над бастионом с шумом пронеслись конгревовы ракеты, осветив прислугу у орудий.
Когда Забудский, выходя из землянки, наклонился, чтоб потушить лампу, он увидел своего вестового безмятежно спящим на зарядном ящике.
Стояла тёплая южная ночь. Лейтенант подошёл к брустверу и коротко скомандовал:
- Отвечать изредка!
Он в подзорную трубу следил за вспышками на батареях противника. В темноте, прочерчивая небо, ярко светились запальные трубки ядер.
- Хороша иллюминация! - послышался где-то рядом весёлый голос Ивана Ноды.
- Хранцуз, он привык к фейерверкам да к праздникам, - в тон ему ответил Евтихий Лоик.
- Лохматка! Наша! - закричал сигнальщик. Он стоял на бруствере и следил за полётом вражеских снарядов, всегда безошибочно определяя их направление.
Бомба разорвалась невдалеке от матросской землянки.
- Ишь, махальный, - кивнул в сторону сигнальщика Нода, - точь-в-точь, как по-писаному, вещает.
Забудский неожиданно увидел, как у орудий в центре батареи мелькнула фигурка его вестового.
«Проснулся всё-таки, пострелёнок!» - отметил про себя офицер.
Колька подносил ядра к отцовскому орудию…
Следующий день прошёл относительно спокойно. После заката солнца французы, правда, снова бросали свои, не столь опасные, но зловеще полыхавшие конгревовы ракеты. Однако обошлось без перепалки. Осенние дожди, видно, охладили воинственный пыл союзников.
Утром на бастион пришли Алёна и её мать. Женщина была всё в том же чёрном платке. Воспользовавшись передышкой, они принесли матросам постиранное бельё. На батарее уже привыкли к этим посещениям. Алёнушку все называли «Голубоглазкой», а её мать Антонину Саввишну - ласково «Саввишной».
Мать и дочь подошли ко второму орудию и увидели долговязую фигуру Кондрата Субботы. Алёнушка радостно замахала руками:
- Дядя Кондрат, бельишко ваше!
Антонина Саввишна вынула из корзины бельё и передала его Кондрату.
- Покорнейше вас благодарю, - матрос поклонился женщине и ласково погладил Алёну по голове.
Заметив стоявшего тут же у орудия Кольку, Саввишна оказала своим тихим бархатным голосом:
- А ты, Николка, чего ж не заглядываешь? Ведь обещал наведываться. - Мальчик перехватил взгляд Алёны и почему-то покраснел.
- Его благородие поручений в город не давали. Будут - загляну. - И спрятался за Кондрата.
Голубоглазка и мать пошли дальше. А Кондрат тут же стал переодеваться в чистое.
Он сегодня был по-необычному сосредоточен и молчалив. Колька знал, что с утра матрос напросился в вылазку. Нынешней ночью войсковой старшина Головинский поведёт смельчаков к французским траншеям. Мальчишка очень завидовал Кондрату, но проситься с ним не решился. «Не возьмут, да и его благородие не позволит».
Кондрат взял чистый тельник, застегнул бушлат на все пуговицы и, раскрыв кисет, вынул из него трубку. Покуривая, он молча смотрел на проходивших мимо солдат.
Кольке очень хотелось расспросить матроса о предстоящей вылазке. Наконец, он не выдержал:
- Дядя Кондрат, вы пойдёте к Хомутовой балке?
- Не знаю, Николка. Куда прикажут, туда и пойдём. - Он замолчал, потом неожиданно проговорил: - Их благородие Алексей Петрович Дельсаль тоже изъявили желание пойти в вылазку. Напрасно они так рискуют…
Колька подвинулся поближе к Кондрату. Но тот замолк и только попыхивал своей трубкой.
Из землянки послышался голос отца:
- Николка! Поди сюда!
Мальчик спустился в блиндаж. Там соблазнительно пахло щами.
- Садись, вестовой, щец похлебаем, - сказал Евтихий Лоик и ткнул скрюченным пальцем на свободное место.
Но не успел мальчишка взяться за ложку, как сверху послышался голос:
- Пищенко, к их благородию!
Колька отодвинул от себя котелок и вскочил.
- Ну ладно, опосля доешь, - сказал отец, - мы твой котелок прикроем.
Мальчишка побежал к офицерскому блиндажу, перепрыгивая через разбитые ящики и воронки от ядер.
Забудский сидел за столом и внимательно рассматривал карту.
- Опять у орудий, - не поднимая головы, раздражённо произнёс он. - Как нужен, никогда не сыщешь.
Колька навытяжку стоял перед офицером и виновато моргал.
- Алексея Петровича разыщи и проси, чтоб до вечера побывал у меня. Понял?
- Так точно, ваше благородие, понял.
- Ступай.
Колька перепрыгнул через ступени и уже в дверях услыхал:
- Ищи у штабс-капитана Мельникова!.. …Дельсаль пришёл в блиндаж ночью. Николка лежал на своём зарядном ящике, изо всех сил стараясь не заснуть - хотелось дождаться.
Когда сапёрный офицер вошёл в блиндаж, мальчишка стал поспешно одеваться.
- Ты куда?! - взглянул на него Забудский.
- Да я так, - смутился Колька и, уже одетый, снова опрокинулся на лежанку.
Офицеры понимающе переглянулись.
- Алексей Петрович, я просил вас только для одного: пожелать удачи, - и лейтенант протянул руку.
- Главное, пройти в тишине до редутов, - задумчиво произнёс Дельсаль.
- Да, - тихо ответил Забудский, - надобно, очень надобно постараться.
Они обнялись. Дельсаль вышел из блиндажа. Забудский слегка прикрутил фитиль и неподвижно сидел у стола. Колька лежал, не двигаясь, делая вид, что заснул.
Прошло полчаса. Лейтенант погасил лампу и вышел. Мальчишка поспешно вскочил на ноги и выскользнул следом за ним.
Было тихо и пустынно у орудий. Только фигуры сигнальщиков маячили на бруствере.
В холодном, отдававшем морозцем небе попрятались звёзды.
Забудский подошёл к левому флангу батареи, поднялся на банкет.
Колька незаметно шмыгнул мимо часового и очутился за траверзом. Он сел на ствол поваленного дерева: поёживаясь от холода, приподнял воротник бушлата.
Глаза постепенно привыкли к темноте, и он уже чётко различал вдали холмики французских батарей. Где-то прокричала полуночная птица. Колька повёл глазами по сторонам, а потом увидел, что она во рву, под ним. Ему захотелось вспугнуть её.
Он подобрал холодный голыш и, прицелившись, запустил его в ров. Птица, махнув тёмными крыльями, растаяла в ночи.