это. Это выше моего достоинства. Замечательно! Оказывается, у меня оно еще сохранилось. Значит, можно двигаться дальше.
— Лада, мы же культурные люди. Лучше разобраться сразу, чтобы не нервировать друг друга. Вы согласны? — продолжает свое наступление Рита. Она окончательно осмелела, видя мое замешательство.
— Нет!
— Вы не должны мешать нашему счастью. Если вам хоть немного дорог Эльдар Павлович, дайте ему шанс стать счастливым.
— А осчастливите его вы…
— Я. — Рита поднимается, подходит ко мне. Зачем она это делает?
— Глупый разговор, — тихо говорю я, не узнавая собственного голоса. Он кажется глухим, идущим откуда-то издалека.
— Нет, нет. Вы очень мудро поступили, что приехали. Вы все можете облегчить. Сделайте счастливыми двух любящих людей! Это в ваших силах!
— Какая чушь! — Я поднимаюсь, оказываясь лицом к лицу с Ритой. Мне хочется ее оттолкнуть. Покушение на мое личное пространство злит меня! Я машинально выставляю руку, словно ограждая себя от дальнейшего сближения.
— Это не чушь! — Рита преграждает мне путь, заметив, что я собираюсь окончить разговор. — Иначе… я за себя не ручаюсь.
— О, это уже ближе к истине, — улыбаюсь я.
— Я не шучу.
— Понятно, понятно. Только мне почему-то смешно. Так бывает, вы не переживайте.
Я решительно поправляю ремень сумочки и иду к выходу. Хочется сказать, какую-то финальную фразу. Такую запоминающуюся, чтобы осадить эту зарвавшуюся девицу. Чтобы, даже если она говорила правду, я не выглядела облитой грязью.
— Я ненавижу вас! — визжит Рита. Я останавливаюсь, но оглядываться не спешу. В какой-то момент я пугаюсь, что она вцепится в меня. Я точно знаю: она свалит меня, потому что вдруг чувствую слабость в ногах.
— Прощайте, — шепчу я.
Главное — совладать с телом. Оно почему-то перестало подчиняться мне. Я слышу, как Рита еще что-то говорит, но слов понять не могу. Я хочу сказать, что не желаю больше ничего слышать, но язык не подчиняется. Окружающая реальность превращается в нечто вязкое, серое, давящее. Куда подевалась моя легкая походка, которую я переняла у мамы? Сейчас — тяжелая поступь усталой женщины, едва переставляющей ноги. Еще мгновение, и все погасло. Я услышала какой-то странный шум, то ли крик, то ли громкие слова, смысл которых остался для меня нераскрытым. Я погрузилась во тьму, словно в комнате, без моего ведома, неожиданно выключили свет.
НЕОЖИДАННЫЙ ДИАГНОЗ
Открыв глаза, я вижу, что лежу на кожаном диване в кабинете Эльдара. Я словно пробудилась после глубокого сна. Надо мной склонилось незнакомое лицо. Это мужчина в белом халате. Он пристально смотрит мне в глаза, а чуть поодаль от него стоит молоденькая девушка, тоже в белом халате, с чемоданчиком в руках. Оба внимательно смотрят на меня, надо сказать, мне это совершенно не нравится. Я уверена, что выгляжу не настолько хорошо, чтобы быть объектом столь пристального внимания. Нахмурившись, соображаю, что это врач и медсестра. Решив приподняться, чувствую жуткое головокружение и оставляю попытку.
— Лежите, лежите, — неожиданно высоким голосом говорит врач. Его пальцы у меня на запястье. — Как вы себя чувствуете?
— Голова кружится немного и слабость, — потирая лоб, отвечаю я. Только теперь замечаю у окна Риту и Галочку Бродскую. Галя? Как она-то здесь оказалась? Она увидела, что я смотрю на нее, и легонько машет мне. Я подзываю ее. — Как ты здесь оказалась?
— Мне позвонила Рита.
— Ну, ясно.
— Не надо ничего сейчас говорить, Лада Леонидовна, — улыбается Бродская. Виноватая улыбка, от которой мне не по себе. Я сжимаю ее руку.
— Что со мной?
— Вы упали в обморок, — Галя с тревогой смотрит на меня.
— Этого еще не хватало… — Я не привыкла болеть. Любая простуда выводит меня из себя. Ощущать себя нездоровой — это не для меня, не для моей деятельной натуры.
— Сейчас мы померяем вам давление. — Врач надевает на мою руку черную манжетку. Бродская отходит в сторону.
— У меня нормальное давление!
— Хорошо, хорошо, — улыбается доктор. — Только не волноваться. От этого оно может подскочить. Зачем вам это нужно?
— К чему все это?
— Лада Леонидовна, не капризничайте! — Врач нарочито хмурится.
— Я хочу подняться.
— Вы обязательно подниметесь, только через несколько минут. — Он говорит таким тоном, что я понимаю: спорить бесполезно, нужно смириться.
— Вам лучше? — Это Рита.
В ее глазах больше нет того холодного блеска, которым она морозила меня. В них нет ненависти, о которой она кричала мне в спину. Но от этого мое отношение к ней не меняется. Я киваю в ответ и закрываю глаза. Присутствие Риты явно не способствует нормализации моего артериального давления.
— Ну, что там? — Мне уже надоело, что манжетка сжимает руку. Я чувствую неприятное онемение в пальцах.
— Давление пониженное. Какое ваше обычное? — интересуется врач.
— Не знаю. Раньше меня это как-то не интересовало.
— Современная женщина, а так халатно относитесь к своему здоровью. К тому же, вы явно перетрудились или перенервничали. Надеюсь, мне не стоит говорить, что это вредно в любом возрасте?
— Только не нужно о возрасте. Смешно.
— Смешно? — складывая черную манжетку, улыбается врач. — Это замечательно. Смех — лучшее лекарство. Особенно когда для этого есть повод.
— Доктор, мне сейчас не до прокисших банальностей.
— Хорошо, хорошо, еще пару минут, и я перестану вас раздражать своим белым халатом. — Врач говорит добродушно, его профессионализм внушает уважение, я перестаю на него злиться.
Но мне не нравится эта нездоровая суета вокруг моей персоны. Читать мне нотации не стоит. Я, конечно, привыкла к вниманию, но несколько иного рода. Поэтому мечтаю, чтобы бригада «скорой» убралась поскорее, и я смогла бы сесть за руль и ехать домой. Побыстрее оказаться дома, принять ванну с мятой. Я выпью холодного чаю с лимоном и лягу в постель. Уверена, мне необходим только сон.
— Думаю, вам нужно сдать анализы. — Врач оборачивается на стоящих поблизости Риту, Галю, медсестру. Кажется, информация предназначена только для меня. — Извините, не могли бы вы оставить нас на несколько минут наедине. Пусть выйдут все, кроме медсестры.
Рита недовольно фыркает и, гордо вскинув голову, выплывает из кабинета. Галочка следует за ней. Она беспокойно оглядывается, закрывая за собой дверь. Я вижу неподдельное участие в ее глазах и что-то еще, может, чувство вины? Дурочка, винит себя в происшедшем. Я постараюсь разубедить ее. Галочка ни в чем не виновата.
— Ну а теперь я могу сказать вам то, что предназначено только для ваших ушей, Лада Леонидовна.
— Перестаньте называть меня по отчеству. Я чувствую себя собственной мамой. — Я резко поднимаюсь и, поборов головокружение, гордо вскидываю голову. Выслушивать важную информацию, находясь в горизонтальном положении, считаю унизительным для себя. — Слушаю вас.
— У меня есть одно предположение: ваше состояние естественное, — улыбается врач.
— О чем вы? Нельзя ли поконкретнее? — Я не понимаю, откуда во мне эта постоянная беспочвенная раздражительность. Человек выполняет свои профессиональные обязанности, а я веду себя, как капризная девчонка, как девица на выданье, как беременная, доставшая всех неожиданными сменами настроения. Как беременная… Меня бросает в жар.
— Кажется, вам это же пришло в голову? — все так же мило улыбается доктор. — Да-да, думаю, вам стоит сделать тест на беременность. Сейчас он продается в любой аптеке. Несколько секунд, и безошибочная информация в вашем распоряжении. Другой вопрос, насколько она вас обрадует.
— Обрадует?
Слово «обрадует» никоим образом не может описать мое состояние. Никогда не думала, что предположение о том, что я беременна, приведет меня в состояние абсолютного шока. Помню время, когда я страстно мечтала о ребенке. Да, потом это желание как-то прошло, растворилось в бесконечной суете будней, смене любовников, неустроенности личной жизни, эту личную жизнь я все время пыталась изменить. Все мои надежды, все планы были сосредоточены на моем деле. Мой салон постепенно занял в моем сердце место любимого, капризного, растущего, требующего заботы и постоянного внимания дитяти. А сейчас я вдруг подумала, что совершенно забросила свой женский календарь. Ну конечно! Как же я могла это упустить? Задержка. Давненько не было критических дней. Что это означает? Токсикоз, страхи, набор веса, неповоротливость, скоро я стану бегемотом, зависимой от состояния плода. Плод — какое жуткое слово. Господи, помилуй меня и сохрани, неужели я беременна?
Когда же я в последний раз заглядывала в календарь? В конце июня? Не помню. Я пытаюсь переключиться на подробности, которые уже не имеют значения. Все скажет тест, а потом — гинеколог. Пришла пора навестить Юрия Яковлевича. Вот он удивится, а может, и не удивится. Чему? Какие шутки? Мне скоро тридцать, можно сказать, возраст критический. Опять это дурацкое слово. Просто козырное. Что же теперь будет? Я совершенно потеряна. Я не готова к переменам. Моя жизнь устоялась. И как я не плачусь, что боюсь одиночества, что хочу чувствовать себя любимой и защищенной (оставаясь абсолютно независимой), я привыкла к своему ритму. Но с другой стороны, теория главенства секса и удовольствий, которую я отстаивала и совершенствовала не один год, кажется, трещит по швам. Я с гораздо большим энтузиазмом занимаюсь переделками и доделками своего романа, нежели ищу возможности провести приятный вечер в мужской компании. За последнее время моя сексуальная жизнь свелась к поднадоевшему общению с Владимиром по телефону, к неожиданному нырку в бездну прошлого благодаря Шурику, а вот с мужчиной из настоящего никаких контактов аж… с прошлой субботы. Но, так или иначе, именно он — отец моего будущего ребенка. Он или… Я близка к обмороку.
— Всего вам доброго! — улыбается доктор. Он собирается уходить. Взглянув на мое растерянное лицо, качает головой. — Новая жизнь зарождается. Это ли не повод для радости?