А затем он увидел Аврору. Она стояла на полянке в голубом платье и энергично размахивала руками, обращаясь к дереву: она репетировала свою речь перед тетушками.
Соскочив с коня, принц вначале просто хотел спросить у девушки, в какой стороне находится замок короля Стефана. Он был рад встретить в лесу человека, хотя и опасался, что над ним будут смеяться: такой большой – и заблудился! Но чем ближе походил принц к девушке в голубом платье, тем сильнее восхищался ею. Но очаровал его не розовый нежный румянец на ее щеках, не легкая светлая улыбка и даже не беззаботная уверенность лесной нимфы – дриады, с которой держалась незнакомка. Нет, больше всего Филиппа поразило выражение ее лица – ласковое и очень открытое, слегка озорное.
Вот уж чего никогда не встречалось в жизни принцу Филиппу, так это как раз доброта и искренность.
Аврора никак не ожидала, что в лесу кто- то есть, и, само собой, очень удивилась, увидев принца. Вздрогнув от неожиданности, она поскользнулась и, наверное, упала бы, не подхвати ее вовремя Филипп. А у него от одного прикосновения к юной лесной красавице так перехватило дыхание, словно конь ударил его копытом в грудь.
Одним словом, Филипп надолго остался в Персифоресте. Он застал и смерть короля Стефана, и коронацию Авроры, увидел, как плавно уходит лето, сменяясь золотой осенью.
Он не уехал даже после того, как не смог разбудить Аврору своим поцелуем. Собственно говоря, он и сам понимал, что еще недостаточно сильно любит Аврору, чтобы подарить ей поцелуй истинной любви. Ничего удивительного – ведь они тогда были едва знакомы.
Но теперь другое дело. Теперь принц полюбил Аврору всерьез, по-настоящему.
Каждые две-три недели он получал от своей Матери письмо и посылал ей свой ответ с извинениями. Но когда из Ульстеда прибыл гонец и вручил ему очередное письмо прямо из рук в руки, Филипп понял, что лимит отговорок, чтобы дальше продлевать свое пребывание в Персифоресте, исчерпан. Принц вытащил из кармана это письмо и еще раз перечитал его.
«Дорогой Филипп!
Ты должен как можно скорее возвратиться в Ульстед. О той юной королеве нам известно только, что она удивительно красива, а больше мы с твоим отцом ничего о ней не знаем, но подозреваем, что именно она главная причина твоей задержки. Все это, конечно, хорошо, но по Ульстеду о тебе распространяются разные слухи, и чем дольше тебя нет, тем более странными они становятся. Заканчивай свои дела - какими бы они ни были - и возвращайся к нам. Не забывай, что у тебя есть долг перед своей родиной».
Это письмо можно было считать официальным, потому что внизу стояла подпись матери с ее полным титулом и оттиснута королевская печать.
Филипп вздохнул и, смяв письмо, швырнул его в огонь.
«Нужно написать ответ и назвать вероятную дату своего возвращения, – подумал он. – Это позволит мне задержаться здесь еще на неделю-другую».
На неделю-другую. А дальше что?
А дальше все равно придется возвращаться домой.
Но перед этим он должен набраться смелости и сделать то, на что не мог решиться долгое-долгое время. Поговорить с Авророй и признаться ей в любви.
Филипп снова и снова обдумывал, что он скажет ей завтра при встрече в саду. Подбирал слова, пытаясь выстроить из них связные фразы, но потом каждый раз начинал все заново. Пытался убедить самого себя, что Аврора не предпочтет ему какое-нибудь волшебное существо или местного самовлюбленного вельможу. Он вышел на балкон и, запрокинув голову к бледному диску луны, стал громко нашептывать свои признания в любви. Начинал очередную речь, но почти сразу обрывал ее – такой фальшивой и глупой она ему казалась.
«Ах, Аврора! Если бы мое сердце было луной, тогда, вы были бы солнцем, потому что солнце заставляет луну светиться своим отраженным светом, и я сияю... э-э... любовью к вам... Господи! Я СИЯЮ! Чушь какая-то!»
«Мое сердце как переполненный сосуд, жаждущий излиться на вас... ЖАЖДУЩИЙ ИЗЛИТЬСЯ! Чудовищно!»
«Когда я думаю о вас, меня... А ЧТО меня?!»
Нет, на смех она его, пожалуй, не поднимет – для этого она слишком добра. Вежливо выслушает, вежливо откажет... и поедет он восвояси, потеряв всякую надежду. А когда им доведется увидеться вновь, он уже перегорит, успокоится, и они останутся просто добрыми друзьями, вот как сейчас, что для правителей соседних государств, в общем-то, хорошо.
Сквозь мрачные мысли пробилась одна светлая, заставившая Филиппа улыбнуться. Он вспомнил слова Авроры, сказанные ему на прощание нынешней ночью.
«Мой ответ «нет», но он означает «да». А каким был вопрос?»
Она ответила загадкой на загадку, вот что.
Он так и так крутил в голове слова Авроры – и внезапно хлопнул себя по лбу и назвал дураком. Это же оказалось так просто!
Вы согласитесь?
Вы согласитесь прогуляться со мной? Всего несколько минут. Вы не будете против?
Вот о чем он спрашивал Аврору в той записке, которую бросил ей на балкон. На этот вопрос она ответила «нет», что означает «да»!
Она встретится с ним в саду.
Филипп все еще продолжал улыбаться, когда от ночной тьмы отделилась фигура и опустилась на край его балкона.
Малефисента.
Губы у нее были алыми как кровь, скулы, казалось, еще больше заострились, на плече у нее сидел ворон и круглыми немигающими глазами пристально следил за Филиппом. За спиной Малефисенты сверкнула молния, хотя ночное небо сегодня было абсолютно чистым, без единого облачка.
Темная фея подняла палец так, словно собиралась наложить на Филиппа проклятие.
– Э-э... привет, – растерянно сказал он и неуклюже попятился назад, чувствуя, как бешено бьется его сердце. Нет, конечно, Филипп знал, что перед ним любящая Аврору крестная... если можно так назвать это существо... но все равно сильно побаивался ее. – Я уверен, что вы ищете кого-то другого, но...
– Я слышала, что ты там лепетал о своей любви. А моего разрешения ухаживать за Авророй ты спросил? – грозно прищурила глаза Малефисента. – А я, как и все феи, между прочим, очень трепетно отношусь к соблюдению правил хорошего тона. И к тому же очень легко обижаюсь.
Принц Филипп глубоко вдохнул, стараясь перебороть свой страх. Затем расправил плечи и заговорил:
– Так могу я попросить у вас разрешения...
– Нет, – не дослушав, отрезала она.
– Но мне казалось, что я вам нравлюсь, – сказал Филипп, пытаясь изобразить на своем лице дружескую улыбку.
– Нет, не нравишься, – ответила Малефисента. – Честно говоря, я ничем не выделяю тебя из общей толпы придворных бездельников. Могу лишь сказать, что ты, пожалуй, слишком здесь загостился.
– Мы с вами оба любим Аврору... – снова начал он.
– Не вздумай сказать ей эту чушь, – сверкнула глазами Малефисента. – Не высовывайся. И остерегайся встать мне поперек дороги, если не хочешь сделать меня своим врагом.
– Конечно, не хочу, – поспешно ответил Филипп. – Но только не понимаю, право, чем я мог вас обидеть...
Малефисента наклонила голову вперед, и на секунду принц испугался, что она сейчас проткнет его своими рогами.
– Ты ведешь себя так, словно имеешь на Аврору какие-то серьезные виды. А сам заморочишь девушке голову, а потом уедешь к себе домой и забудешь ее, а бедная девочка будет страдать.
– Да я никогда...
– Знаю я вас, мужчин. Ваши честолюбивые планы для вас всегда важнее, чем любовь.
– Вы ошибаетесь, – сказал Филипп. – И насчет меня, и насчет любви.
– Не испытывай мое терпение, тогда и я тебя испытывать не стану.
Взмахнув плащом, Малефисента шагнула с балкона в ночь, и могучие крылья понесли ее вверх, к полной молочно-белой луне.
Принц Филипп еще долго стоял, судорожно глотая воздух и ожидая, пока у него успокоится и перестанет рваться из груди сердце.
Он стоял до тех пор, пока не понял, что именно он скажет завтра Авроре, и слова эти не имели ничего общего с речами, которые он недавно репетировал.
Глава 13
На следующее утро Аврора встретилась со смотрителем своего замка – крупным смуглым мужчиной с короткой стрижкой и шрамом через всю щеку, подтянувшим кверху уголок губ. Все называли его Джон-весельчак, но Авроре это прозвище казалось ужасно грубым, намекающим на плохо залеченную рану, которая оставила этот шрам. Смотритель пришел не один, а с тремя хмурыми, вооруженными до зубов солдатами.
– Мы получили некоторые сведения о том мальчишке, Саймоне, – сказал Джон-весельчак. – Хью, доложи.
Один из солдат – высоченный, белобрысый – сделал шаг вперед и отчеканил:
– Мы считаем, что Саймон примкнул к шайке разбойников.
– Разбойников? – удивленно переспросила Аврора. – Но его отец сказал, что...
– Очень прискорбно, когда кто-то не знает истинного положения дел в собственной семье, – продолжил солдат. – К сожалению, такое случается сплошь и рядом. Похоже, мальчишка пристрастился к игре в кости и крупно проигрался. Чтобы добыть деньги, он начал воровать, в том числе и во дворце.
Аврора вспомнила, с каким пылом семья Саймона отвергала мысль о том, что их мальчик может быть замешан в чем-то противозаконном. Они уверены, что Саймона похитили феи, и в то, что он вор, не поверят, как ни доказывай.
– Так где же он? – спросила Аврора. – Вор Саймон или нет, но он пропал. И не будем забывать, что он еще совсем юный. Молено сказать, почти ребенок.
– Пока мы нашли только украденную лошадь, – покачал головой Джон-весельчак. – Это вывело нас на одного бандита, который пытался продать ее как свою собственную. Сейчас он в тюрьме, но уверяет, что о местонахождении Саймона ему ничего не известно. Наши люди продолжают поиски, но этот мальчишка мог залечь глубоко на дно. Но вполне возможно, что разбойники просто избавились от него - если, конечно, ваше величество понимает, что я имею в виду.
– Вы считаете, именно это могло случиться с Саймоном? – Аврора прекрасно поняла его.
– Не знаю, – пожал плечами смотритель. - Ответить на этот вопрос я смогу только после того, как мы найдем мальчишку. Живым или мертвым.