Чем ниже спускалась королева, тем светлее становилось вокруг, и вот стало слышно журчание воды. Иногда его прерывал резкий звонкий звук – словно что-то ударялось о поверхность стекла. Наконец Ингрит достигла подножия лестницы и вошла в подземную пещеру со сводчатым, почти пятиметровым потолком. Пещеру пересекало несколько идущих в разных направлениях мостов, под которыми открывалось новое, еще более просторное помещение. Ингрит взошла на один из мостов и заглянула вниз.
Чувства, которые она испытывала при взгляде на свою лабораторию, всегда были одинаковыми – смесь удовольствия и гордости. Она потратила не один год, чтобы это место приняло свой нынешний вид. Каждый сверкающий никелем и стеклом инструмент делался по ее индивидуальному заказу, оборудование подбиралось королевой долго и тщательно. Прищурившись, она принялась искать взглядом Ликспитла – так она называла склонившегося сейчас над рабочим столом пикси. Она направилась к нему.
Ее шаги пикси услышал не сразу. Большие желтые глаза Ликспитла были прикованы к стоящему перед ним микроскопу, его длинные тонкие пальцы чутко обхватывали ведущую к линзам черную трубку. Прильнув к окулярам, он то сжимал, то разжимал пальцы, и от этого был похож на плетущего сеть паука. Кожа Ликспитла, некогда гладкая и напоминавшая по цвету лунный свет, со временем сделалась пористой и желтоватой, покрылась пятнами и шрамами, полученными за долгие годы в результате различных происшествий в лаборатории. Даже одежда на нем и та была желтоватой. Его рабочий фартук на груди был покрыт пятнами, из большого кармана торчали какие-то инструменты, тоже не казавшиеся достаточно чистыми. Неряшливый вид Подлизы был неприятен Ингрит – хотя, с другой стороны, ей ведь нужно, чтобы он работал, а не на бал ее сопровождал, правда же?
Ликспитл был единственным, кто знал о секретной лаборатории королевы. Пойманный самой Ингрит много лет назад, он вынужденно утратил свои крылья – и свою душу тоже – и сделался, если так можно сказать, главным (и тайным) королевским экспериментатором. С годами Ликспитл успел даже забыть, что он пикси, и часто называл себя человеком, а Ингрит давно перестала при этом поправлять его. Для ее целей было даже удобнее, если эта зверушка не будет помнить о своем родстве с феями и эльфами. Пусть Ликспитл считает, что он работает «во имя науки», хотя правильнее было бы сказать – на благо Ингрит. Ну да ладно. Самое главное, что он сутками сидит в подвальной лаборатории под замком Ульстед и ставит, ставит, ставит придуманные им самим жестокие опыты.
Пикси оторвал голову от окуляров микроскопа, опустил на свои желтые глаза защитные очки и уставился на мерцающий красный цветок. Напевая себе под нос какую-то мелодию, он продолжил свою работу – принялся вытряхивать над лабораторной чашечкой сердцевину цветка, заставляя золотистую пыльцу оседать на стекло. Цветок в полутемной лаборатории и пористых лапках Ликспитла казался совершенно не к месту. Вокруг стояли десятки плотно закрытых стеклянных банок, в которых томились феи самых разных размеров и форм. Да-да, именно здесь они оказывались, исчезнув с вересковых топей – и всякий раз по приказу Ингрит.
Услышав наконец шаги Ингрит, Ликспитл повернул голову в ее сторону, заморгал и поспешно вскочил, чтобы поклониться.
– Ваше величество, – сказал он.
– Ты должен поторопиться, Ликспитл, – не ответив на его приветствие, проворчала королева. Она немного постояла, глядя на цветок, и направилась к нише в дальнем конце пещеры, отделенной от остальной лаборатории ширмой.
Пол здесь был буквально завален самыми разными мифическими реликвиями. Еще целый ряд предметов был тщательно разложен на тянущихся вдоль всех стен полках. Там были деревянные миски, до краев наполненные странными, сгнившими до неузнаваемости предметами, стеклянные банки с этикетками «Слезы единорога» и «Зубы пегаса». На одной из полок даже лежал череп дракона. Правда, небольшой. Увидев все это, можно было подумать, что ты оказался в удивительном музее, где со всего мира собраны загадочные предметы, сохранившиеся с тех давних-давних времен, когда люди верили в мифы, чудеса и магию. В центре комнаты, отделенный от всех остальных предметов, стоял самый ценный экспонат коллекции Ингрит. Около пяти лет назад она сумела выследить и похитить его, и с тех пор он хранился в ее секретной лаборатории. И, что примечательно, простояв пять лет в темной сырой лаборатории, этот предмет не утратил своей силы – он светился нерастраченной энергией злой магии. Не сводя глаз с веретена, Ингрит подошла ближе.
За спиной королевы появился Ликспитл. Он проследил за ее взглядом и покачал головой:
– Никогда не понимал, зачем вам так нужно это веретено, ваше величество.
– Это единственное сокровище, которое мне действительно нужно, – не поворачивая головы и не отрывая глаз от веретена, ответила Ингрит.
Ничего, со временем Ликспитл поймет, зачем ей это веретено. Они все поймут.
Большую часть дня Малефисента провела в домике, где прошло детство Авроры. После того как Аврора стала королевой вересковых топей, домик был заброшен, и снаружи его затянули вьюны, а внутри сквозь земляной пол проросли цветы и трава, опутавшие собой начавшую гнить мебель. Те поверхности, которые еще ничем не заросли, толстым слоем покрывала пыль, и когда сквозь грязные стекла все же прорывался солнечный луч, в нем всегда танцевали плавающие в воздухе пылинки.
Несмотря на состояние домика, он по-прежнему оставался уютным. Возможно, потому, что здесь все еще оставался след любви и добра, оставленный Авророй. Этот след оставался на всем, к чему она прикасалась, на всем, что она делала. Стоя возле окна в бывшей комнате Авроры, Малефисента смотрела на стоящую, как прежде, в дальнем углу кроватку, и у темной феи перехватывало дыхание, когда она вспоминала спавшую в ней крошечную девочку. Вспоминала, как Аврора даже во сне крепко сжимала своими крохотными пальчиками клочок мягкой ткани. Вспоминала, как смешно Аврора во сне морщила свой носик – словно нюхала снившийся ей какой-то приятный аромат. А потом Аврора просыпалась – и всегда с улыбкой, всегда. Еще совсем ребенком Аврора старалась найти – и находила! – что-то хорошее и доброе буквально в каждом. Включая Малефисенту.
Малефисента стояла и думала о том, что она не может подвести Аврору, просто не может. Даже если при этом ей придется отправиться в замок Ульстед, на обед к своим врагам.
Малефисента улетела прочь и вернулась в замок Авроры. Позвав Диаваля, вместе с ним отправилась к ближайшему зеркальному пруду и там битый час училась улыбаться.
В сотый раз растянув губы, она повернулась к Диавалю, который в человеческом облике наблюдал за темной феей, держась при этом на безопасном от нее расстоянии. Уж кто-кто, а он-то знал, как может отреагировать Малефисента, даже если сама просит делать ей замечания.
– Чуть поменьше показывайте клыки, – посоветовал Диаваль.
– Вот так? – Малефисента вытянула верхнюю губу так, что она неловко, словно чехол, накрыла клыки.
– Простите, госпожа, – покачал головой Диаваль, – но у меня и то улыбка лучше, даже когда я с клювом.
Малефисента подняла руку и уже шевельнула пальцами, чтобы превратить наглого юнца в бессловесную птицу – пусть щелкает своим драгоценным клювом! – но Диаваль опередил ее.
– Постойте! – крикнул он. – Попробуйте лучше еще разок поздороваться.
Малефисента вздохнула, однако руку все же опустила – понимала, что Диаваль прав, заставляя ее репетировать снова и снова. Разумеется, идти на обед в замок Ульстед у Малефисенты не было ни малейшего желания – но ведь не для себя же она это делала, а для своей любимой крестницы. И чтобы не подвести ее, нужно научиться улыбаться и говорить «Здравствуйте!» – даже если тебе этого совершенно не хочется. Малефисента глубоко вдохнула и, слегка склонив голову набок, произнесла тоном, который показался очень грубым, каким-то шершавым даже для ее собственных ушей:
– Очень любезно, что вы решили... э-э... пригласить меня сегодня к себе.
– Не забывайте, – осторожно сказал ей Диаваль, – вы с ними здороваетесь, а не грозитесь убить.
Малефисента кивнула и решила попробовать еще разок, постаравшись вспомнить, каким тоном произносит свои приторно-сладенькие слова Аврора, когда пытается к ней подлизаться и чего-нибудь от нее добиться.
«Ну, как... Ага, ага, в это время голос у нее становится заметно выше и даже слегка начинает звенеть. Попробуем», – решила она про себя.
– Очень любезно, что вы решили пригласить меня сегодня к себе, – проскрипела она.
– Уже лучше, – сказал Диаваль. – А теперь реверанс.
Реверанс?! Нет, с нее хватит! Малефисента так взглянула на Диаваля, что тот испуганно отскочил в сторону – даже палец ему показывать не понадобилось.
«Достаточно, – подумала темная фея. – Лучше все равно уже не будет. Перерыв».
Диаваль почувствовал ее отчаяние и мягко заметил:
– Она очень любит этого парня. А вы оказываете ей большую милость.
Малефисента открыла рот, ехидный ответ уже был готов сорваться с ее языка, но она промолчала, потому что перед ними появилась Аврора. В бледно-розовом платье с подолом до земли и небольшим элегантным вырезом на груди она была невероятно хороша. Настоящая сказочная принцесса. Золотистые волосы, украшенные несколькими воткнутыми в них цветками, были убраны со лба назад, подчеркнув огромные светящиеся глаза Авроры и ее розовые от румянца щеки, а с боков длинными локонами свободно спадали ей на плечи.
– Прелестно, – сказал Диаваль, так и не дождавшись реакции своей хозяйки.
Улыбнувшись ему как старому другу, Аврора, держа что-то в руках, остановилась перед Малефисентой.
– Я тебе кое-что принесла, – сказала она, протягивая крестной длинный черный шарф из простой, но плотной и дорогой ткани – точно такой же, как ткань, из которой было сшито платье Малефисенты. – Это... для твоих рогов. – Она сделала небольшую паузу и добавила, нервно улыбнувшись: – Понимаешь, я просто подумала, что так родственники Филиппа будут чувствовать себя спокойнее.