Среда, 2 ноября
7
Я снова просыпаюсь еще до рассвета, но когда выхожу на палубу, небо уже начинает светлеть. Мы с Куини одни. Звуки, которые я слышала несколько часов назад, издавал полицейский катер, забравший Каллума.
Ночью спустился туман. Он выглядит таким плотным, словно по нему можно перейти с одного берега на другой — настоящая белая стена. Или гигантская волна, растянувшаяся между двумя скалами; на мгновение мне кажется, что она движется на меня. Туман похож на барьер, который не позволит мне покинуть безопасную гавань. Может, стоит прислушаться к тому, что говорит мне природа? Может, стена тумана появилась здесь для того, чтобы уберечь меня от беды?
Первые лучи солнца окрашивают облака в теплый розовый цвет, и стена начинает распадаться. Проходит немного времени, и я уже вижу линию, где океан встречается с небом. Не знаю, что меня там ждет, но туман пропускает меня.
Прослушав переговоры на радиочастоте порта, я понимаю, что обыск судов вчера вечером ничего не дал. Арчи Уэста, маленького болельщика «Арсенала», не могут найти уже почти двое суток. Я также слышу, что происходит за мысом.
Повернув к Порт-Плезант, я вижу, что приблизиться к «Эндевору» не получится. Рядом с ним стоят на якоре два полицейских катера, военный катер и водолазный бот. На носу бота Каллум. Слышимость здесь хорошая, и он, очевидно, слышал, как я приближаюсь. Каллум поворачивается и что-то говорит, а затем на палубе появляется Стопфорд. Я смотрю, как они спускаются в полицейский катер и направляются ко мне.
— Кэтрин, что вы знаете о здешних приливах? — спрашивает Стопфорд, как только они поднимаются на борт. — Говорят, на берег выносит много всякого.
— Совершенно верно. — Я говорю со Стопфордом, но смотрю на Каллума. На его щеках и подбородке проступила разноцветная щетина из светлых, рыжих и каштановых волос. Теперь в ней есть и седые волосы, а лицо более худое, чем когда мы познакомились. Или он просто устал, потому что почти не спал две последние ночи. Подтверждая мою мысль, Каллум садится на деревянную скамью из реек, которая тянется вдоль борта. Куини прыгает к нему на колени. Он протягивает руку, чтобы погладить собаку, и я вижу, что рука у него дрожит.
— Мы пытаемся понять, оставили ли парня на корабле или его принесло приливом, а тело застряло в рулевой рубке. — Стопфорд повышает голос, чтобы привлечь мое внимание.
Я задумываюсь. Порт-Плезант, как и большинство заливов на Фолклендских островах, длинный и извилистый. Кроме того, прямо посередине входа в залив есть остров. На нем оседает весь плавающий мусор. В том числе, как мне представляется, человеческие останки.
— Вполне возможно, — говорю я. — Большая волна могла принести его на судно, а как он мог застрять, представить нетрудно. Это Джимми?
Лицо Стопфорда каменеет.
— Слишком рано делать выводы. Мы заберем его. Надеюсь, дантист нам поможет.
Я вспоминаю о маленьком черепе, который мы видели при свете фонаря, и двойном ряде зубов, испугавшем Каллума.
— Вы нашли на судне что-то еще? — Разумеется, я имею в виду не что-то, а кого-то. Просто не хочу поизносить это вслух.
— Пока нет. Но водолазы будут работать весь день. При необходимости мы отбуксируем все останки судна в Стэнли. Я буду благодарен, если вы с Каллумом не станете рассказывать о том, что нашли здесь. Пока мы не подтвердим личность парня и не поговорим с его родителями.
К этому времени половина жителей островов уже знает о найденном нами теле, но я все равно киваю в знак согласия. Каллум тоже. Попросив нас оставаться на связи, Стопфорд спускается в катер и возвращается к «Эндевору».
— Я что-то пропустила?
Каллум пожимает плечами:
— Предстоит решить, что именно мы нашли: жертву убийства или застрявшее свидетельство несчастного случая. Совершенно очевидно, на чьей стороне Стопфорд.
Я задумываюсь на секунду.
— И как это отразится на Арчи? Я имею в виду, на его поисках?
— Были разговоры о том, чтобы обыскать другие обломки кораблекрушений. По крайней мере, те, которые частично выступают над водой. Уже кое-что. Я этим займусь.
— Нам пора возвращаться. Ты замерз. Иди внутрь и постарайся согреться.
К моему удивлению, Каллум не спорит. Когда он спускается в каюту, Куини идет за ним, как будто она — его собака, а не моя.
Я запускаю двигатель, поднимаю якорь и направляю лодку в открытое море. Убедившись, что мы покинули залив, включаю автопилот и, стараясь не шуметь, пробираюсь к сиденью в рулевой рубке, где Каллум оставил куртку.
Плюшевый кролик прячется во внутреннем кармане. На одном ухе видны сделанные вручную стежки: заводской шов разошелся, и кто-то — думаю, это была я — зашил его. Сомнений, что это игрушка Кита, у меня почти нет. Высчитывать вероятность того, что она окажется на «Эндеворе», а также вероятность, что там найдут и ее, и тело бедного Джимми, — это выше моих сил, но это последняя игрушка, которую держал в руках мой ребенок. Я сую кролика под рубашку и прижимаю к груди. Он грязный, холодный и мокрый, но его место здесь.
Приближаясь к Стэнли, я встречаю рыболовные суда, направляющиеся в открытое море. Разворачиваюсь, причаливаю и привязываю лодку. Весь обратный путь ни мужчина, ни собака не выходят из каюты, поэтому я нисколько не удивлена, увидев их на койке, свернувшихся калачиком под одеялами и погруженных в глубокий сон. Куини открывает глаза. Я жду, чтобы она выбралась из постели и присоединилась ко мне, но собака остается лежать на согнутой руке Каллума.
Перед тем как сойти на берег, я сую кролика Бенни в шкафчик в рулевой рубке. Я хочу, чтобы он был рядом, когда я в следующий раз покину порт. Хочу, чтобы он был со мной до конца.
Я устала. Телом и душой. Устала заставлять себя беспокоиться о детях, которые мне безразличны, тратить силы на поиски не своих мальчиков. Мне еще никогда не было так холодно. Нет, я не чудовище.
В былые времена я точно так же, как все, переживала бы из-за пропажи Арчи и из-за находки тела Джимми. Но теперь мне иногда кажется, что от той женщины почти ничего не осталось.
Времени осталось очень мало, и я хочу, чтобы меня оставили в покое. Хочу быть только с теми двумя людьми, которые мне не безразличны. Даже если они призраки. Но на этом этапе нельзя привлекать к себе внимание. Еще один день я должна делать то, что от меня ждут.
Поэтому я иду в офис, чтобы проверить, возобновилась ли нормальная работа или же мы посвятим еще один день поискам Арчи. Сьюзен пребывает в состоянии, похожем на панику.
— Звонила твоя тетя Джейни. Просила срочно перезвонить. Проблема на Спидвелле. — Она протягивает телефон, и у меня не остается выбора, кроме как взять его и набрать тетин номер.
Спидвелл — это остров к югу от побережья Восточного Фолкленда, рядом с островами Джордж и Баррен. Он принадлежит тете Джейни и ее мужу, и часть времени они проводят там. Тетя Джейни сразу же берет трубку. Я понимаю, что она сидела у телефона.
— Кэтрин? У нас большая проблема. Дельфины на берегу. Сотни.
Сьюзен пристально следит за моим лицом. Я морщусь, давая понять, что все плохо.
— Они живы? — спрашиваю я, честно говоря, надеясь услышать «нет».
— По большей части. Но птицы уже принялись за них. Кэтрин, это ужасно!
Расстроить тетю Джейни не так-то просто. Я говорю, что приеду как можно быстрее. В этот момент входит Джон.
— Массовый выброс дельфинов на южном берегу Спидвелла, — сообщаю я. — По словам Джейни, больше сотни. Скорее всего, гринды.
Мои коллеги молчат. Именно такой катастрофы мы все боялись, и к ней невозможно быть готовым.
— Нам никто не поможет. — Сьюзен побледнела. — Все будут искать маленького мальчика.
Обычно в подобных случаях мы можем рассчитывать на помощь полиции и военных. Но ребенка еще не нашли, и шансов, что нам выделят людей, нет почти никаких.
— Сегодня мне нужно на это совещание, по поводу рыболовства, — говорит Джон.
Совещание планировалось на протяжении нескольких месяцев. Мы обсуждали продажу прав на вылов рыбы на определенных участках. Это важный вопрос. Острова нуждаются в доходах. Джон обязан там присутствовать. А это значит, что руководить буду я. Сьюзен останется в офисе в роли диспетчера.
— Но это же ваша специальность, да? — Сьюзен смотрит на Джона, ожидая подтверждения.
— Дельфинами занимается Кэтрин.
Я киваю:
— Я знаю, что делать.
— Могу заняться обзвоном. — Джон первым берет себя в руки. — Объясню ситуацию Стопфорду и Вутону; посмотрим, кого они смогут выделить.
— И радио тоже. Люди должны сами решать. — Мне хочется сказать, что Арчи почти наверняка покоится на дне болота или унесен в море, а шанс спасти дельфинов еще есть. Но я молчу. Возможно, все дело в том крошечном скелете, который все это время лежал на «Эндеворе». В любом случае я ничего не говорю.
— Что тебе нужно? — спрашивает Джон.
— Достаточно пары вертолетов с хорошей грузоподъемностью. Если нет, то как можно больше людей. Маленькие лодки с мощными моторами, сгодятся и водные мотоциклы. Веревки, носилки, ведра и много простыней или брезента. И лопаты, побольше лопат. Я про ведра говорила?
Сьюзен составляет список, Джон отправляется на поиски телефонной книги.
— Я вернусь во второй половине дня, — говорит он.
Следующие полчаса я собираю всё, что понадобится. Появляется Пит, и его помощь весьма кстати. Джон закончил обзвон, и мы обсуждаем разные сценарии. Ни один из них не вызывает ничего, кроме страха. Они надеются, что Джейни преувеличила масштаб проблемы. Я не решаюсь сказать, что Джейни никогда не преувеличивает.
Уже собираюсь уходить, когда на пороге появляется констебль Скай:
— Старший суперинтендант поручил мне заглянуть к вам. Мы постараемся направить часть людей на Спидвелл, но нам нужно сосредоточиться на поисках маленького Арчи.
— Очистите местность от домашнего скота и еще раз просканируйте инфракрасными датчиками, — советую я. — Вы его найдете.
Ее глаза наполняются слезами. Я все время забываю, как она молода. Забываю, что можно быть такой юной и ранимой, когда смерть незнакомого человека так сильно тебя расстраивает.
— Мистер Стопфорд предпочел бы, чтобы вы остались здесь, — продолжает Скай. — Вы и Каллум. На случай, если ему понадобится еще раз с вами поговорить.
— Со мной можно будет связаться по рации, весь день.
Констебль не получила ответа, на который рассчитывала, но не настаивает.
— Мне жаль, что я не могу отправиться на Спидвелл. Шеф назначил меня ответственной за связь с родителями Арчи.
Мне хочется сказать, что лучшего выбора и представить нельзя, но я разучилась говорить комплименты и поэтому просто киваю. Она медлит несколько секунд, затем идет к выходу, потирая бедро, и исчезает за дверью.
Пит помогает погрузить оборудование, и мы трогаемся в путь. Лодка, пришвартованная у причала, пуста. Меня охватывают сомнения — можно ли оставлять Куини с психически неуравновешенным человеком. На собственную безопасность мне плевать, но если он обидит мою собаку, я его убью.
Однако делать нечего. У меня нет времени их разыскивать, а Куини в любом случае уже три года вынуждена мириться с психической «уравновешенностью» хозяйки. Сомневаюсь, что она почувствует разницу.
Мою лодку мы оставляем у причала. Она недостаточно быстрая. Надувная лодка с жестким дном доставит туда за час, и даже если кто-то уже отправился на остров, большую часть из них мы обгоним.
— Гринды? — Питу приходится кричать, чтобы перекрыть рев двигателя.
— Вероятно. — Я увеличиваю скорость до максимума. Джейн — истинная дочь дедушки Гроб и разбирается в китообразных. Кроме того, именно гринды чаще всего массово выбрасываются на берег. — Ничего хорошего нас не ждет.
И это еще мягко сказано. Из всех возможных морских катастроф — разлив нефти, загрязнение — выброс на берег стада морских млекопитающих считается одной из самых сложных и психологически тяжелых проблем.
Приближаясь к Спидвеллу, мы обгоняем несколько лодок, которые идут тем же курсом. Одна из них, похоже, с круизного судна, что вряд ли можно считать хорошей новостью. Жители островов прагматичны и готовы энергично взяться за дело, если перед ними поставить разумную задачу. Другое дело — заморские гости. Они не понимают природу.
— Почему? — кричит Пит. — Почему это происходит?
Я не могу ответить на этот вопрос несколькими словами или на языке жестов. На самом деле причину не знает никто. Мой отец, всю жизнь изучавший случаи выбрасывания на берег китов и дельфинов, сравнивал это явление с автомобильными авариями. Сломаться может все, что угодно, но результат одинаковый. Животные сталкиваются с судами, их атакуют хищники, а у северных берегов США распространенной причиной выброса на берег является пневмония. У животного может быть вирус, поражение головного мозга, паразиты. Очень часто китообразных выбрасывает на берег уже после гибели.
Но в случае массового выброса происходит что-то еще. В стаде дельфинов очень сильны социальные связи, и если одно заболевшее или травмированное животное поплывет на мелководье, то за ним с большой вероятностью последуют остальные.
Некоторые ученые убеждены, что системы эхолокации, с помощью которых ориентируются китообразные, плохо различают плавные береговые линии Фолклендских островов. Животные просто не видят берег, пока не становится слишком поздно.
Защитники природы обвиняют в этом человека, разрушающего планету. В частности, военные сонары[15], воздействующие на китов и дельфинов, которые теряют ориентацию, заплывают на мелководье и в конечном итоге оказываются на берегу. С другой стороны, первые рассказы о выбросившихся на берег дельфинах датируются еще временами Аристотеля. Лично мне кажется, что прав папа. Множество самых разных причин, но один и тот же ужасный результат.
Мы видим первого дельфина еще с расстояния четверти мили от берега. Мертвый, брюхом вверх. Джейни была права. Это обыкновенная гринда: черная и блестящая, с круглой головой. Взрослая особь, скорее всего самка, метра четыре длиной.
Приблизившись, мы видим других дельфинов. Некоторые плавают на мелководье, мягко ударяясь о берег с каждой новой волной, но большинство в беспорядке разбросаны по пляжу.
— Господи, — бормочет Пит.
В бухту медленно входят еще несколько лодок. На берегу я насчитываю около двадцати человек. Большинство из соседних поселков, но среди них мелькает несколько красных курток с капюшоном — это туристы с круизных судов. Там же я замечаю ярко-синюю бейсболку, под которую Джейни всегда прячет свои темные кудри, когда выходит из дома.
Она не преувеличивала. Дельфинов гораздо больше ста. Скорее, ближе к двум сотням. Прибой у кромки воды красен от крови. Некоторые животные ударились о камни. А буревестники не ждали, пока дельфины умрут.
Подняв взгляд на Пита, я вижу, что он готов расплакаться. Направляю лодку в бухту.
— Соберись. — Сантименты сейчас ни к чему — и без них будет достаточно тяжело.
Он шмыгает носом:
— Я в порядке.
Навстречу по берегу бежит мужчина. Это Митчелл, муж Джейни. Пит бросает ему фалинь, и Митчелл вытаскивает нас на сушу.
— Сто семьдесят шесть. Я пересчитывал дважды.
Я благодарно киваю. Первым делом нужно пересчитать животных, и Митчелл сэкономил мне время. Люди всё прибывают. Они бродят среди дельфинов. Это довольно опасно.
Я хватаю сумку, жестом показываю Питу, чтобы он взял носилки, и иду по берегу. Приблизившись к самой большой группе, дважды дую в свисток.
— Прошу внимания, леди и джентльмены. Подойдите, пожалуйста, ко мне и послушайте.
Мою просьбу выполняют не все. Я снова дую в свисток и кричу мужчине, который меня игнорирует:
— Дружище, идите сюда. Мы теряем время.
Я тороплюсь, пока внимание людей обращено на меня.
— Меня зовут Кэтрин Куинн, я сотрудница Фолклендского фонда дикой природы, и моя специальность — китообразные. Руководство операцией поручено мне. — Я не говорю «спасательной операцией». Не хочу давать ложную надежду. — Спасибо, что пришли. Двигайтесь медленно и тихо. У дельфинов и так сильный стресс. Будьте очень осторожны. Держитесь подальше от хвостов и зубов. Следите, чтобы они не придавили вас. Они все еще опаснее для вас, чем вы для них. Не подпускайте к ним детей и животных.
Теперь меня слушают все.
— Первая задача — охлаждать дельфинов и не дать их коже высохнуть. Защитить от солнца. Накройте животных, сколько сможете, простынями и брезентом и всё время смачивайте ткань. Те, у кого есть лопаты, начинайте копать канавы, чтобы подвести воду. Я пойду по берегу и буду ставить флажки. Красный означает, что животное не слишком крупное и его можно затащить назад в воду. За это отвечает мой коллега Пит. Он скажет, когда мы будем готовы. Синий флаг укажет на более крупных животных, которых мы попробуем обвязать веревками и стащить в воду с помощью лодок. Черный флаг означает, что животное нужно просто накрыть и охлаждать.
— Как мы вернем в море тех, у кого черный флаг?
Я смотрю на мужчину, задавшего вопрос. Массивный, средних лет, самоуверенный. В красной куртке — чтобы стюарду круизного судна было легче заметить его, когда нужно загнать всех пассажиров на борт. Считает себя умным — поймал меня.
— Надеюсь, военно-воздушные силы выделят нам вертолет. — Я не говорю о том, что перемещение дельфина по воздуху — это очень сложная задача, отнимающая много времени. Даже если мы получим вертолет и людей для помощи на земле, шансы спасти больше одного или двух крупных животных крайне малы. — Лучшее, что вы можете для них сейчас сделать, — облегчить их страдания. И постарайтесь отгонять птиц. Итак, за дело.
— Давайте, вы слышали, что она сказала, — слышу я голос Джейни, когда иду вдоль берега. — Выстраивайтесь в цепочки.
Я осматриваю дельфинов, двигаясь от одного края пляжа к другому. Гринды — вторые по величине после косаток. Самцы могут достигать шести с половиной метров в длину. Не массивные по меркам китообразных, но достаточно большие. Они игривы, любят сопровождать лодки, кататься на волнах от разрезающих воду судов и имеют забавную привычку подсматривать, когда они висят в воде вертикально, подняв голову над поверхностью, так что их можно хорошо разглядеть. Это мой любимый вид дельфинов.
Минут через сорок мы готовы к переноске самых мелких животных. На воде ждет флотилия из лодок, чтобы подталкивать и заманивать дельфинов на глубину.
— Нужно перекатить их на носилки. — Мне приходится кричать, чтобы меня могли слышать все. — Только осторожно. Они очень нежные, и им больно, потому что вес тела давит на внутренние органы. Кроме того, они страдают от песка, попавшего в ды́хало. С другой стороны, необходимо действовать как можно быстрее.
Никто не знает, с чего начать. Я опускаюсь на колени и жестом показываю, чтобы остальные следовали моему примеру. Потом подсовываю руки под тело животного, и рядом появляется пара больших ладоней, которые я сразу узнаю. Остальные присоединяются к нам.
Мы можем приподнять дельфина примерно на дюйм и не больше чем на секунду, но за голову животного взялась Джейни, а за хвост — ее подруга Кейти, а они уже проделывали это раньше. Мужчина рядом со мной — наша главная мускульная сила.
— Подсовывайте, — говорит Джейни, и две женщины расстилают брезент под дельфином.
— Отличная работа. — Я поворачиваюсь к Каллуму: — Где Куини?
— В моей машине, на большом острове. Наверное, спит. Стопфорд не слишком доволен, что ты здесь.
Я вскидываю бровь:
— Но рад, что избавился от тебя, правда?
— Он меня боится.
Шесть человек становятся по обе стороны от дельфина, наклоняются и берутся за брезент. Каллум, самый высокий из нас, переместился к голове.
— Поднимаем. — Животное издает громкий вздох. Мы не можем долго держать его на весу. — И идем.
Эта гринда лежит всего в одном футе от воды. Каллум шагает вперед, и мы изо всех сил стараемся не отстать. Вода плещется у моих ног, но я не смотрю вниз. Не хочу видеть, что иду по разбавленной крови. Дельфин тяжело дышит, издавая тихие жалобные звуки, но Каллум зашел уже достаточно глубоко и опустил его, так что вода принимает на себя часть веса животного.
— Как только уберем брезент, нужно сразу уходить, — говорю я. — Приготовились. Отпускаем.
Мы убираем импровизированные носилки. Дельфин на секунду неподвижно повисает в воде. Я вижу, что он собирается перевернуться.
— Каллум, отойди.
Он успевает отскочить в сторону, и животное переворачивается на спину. Хвост бьет по воде, задевая мое бедро. Я спотыкаюсь, но удерживаюсь на ногах.
— Все на берег.
Другие группы следуют нашему примеру, поднимая некрупных животных. Медленно, но неуклонно окружающие нас дельфины возвращаются в море.
— Есть новости? — спрашиваю я. — О… сам знаешь.
Каллум оглядывается, проверяя, что нас никто не слышит.
— Прямо мне ничего не говорили. Ходят слухи, что сегодня военные начнут осматривать другие затонувшие корабли. Больше тревожит то, что родители Фреда Харпера и Джимми Брауна, вероятно, связались с семьей Арчи Уэста. Говорят, они собираются дать интервью британским газетам.
— Как будто от этого будет толк…
— Я не стану помогать Стопфорду замять это дело. А на него еще давит губернатор… Власти очень не хотят, чтобы мы приобрели репутацию места, куда опасно привозить детей.
Я смотрю на окружающий нас хаос. В данный момент это не самое подходящее место для того, кто хочет пару недель отдохнуть и расслабиться.
— Скольких мы можем спасти? — спрашивает Каллум.
Я думаю о том же. Из всех животных, выбросившихся на берег, меньше трети достаточно малы, чтобы их можно было поднять. Если все, кто сейчас находится на пляже, будут работать весь день, без еды и отдыха и если нам помогут военные, у нас есть шанс вернуть в море около семидесяти дельфинов.
— Подкрепление. — Я смотрю в сторону дюн и облегченно вздыхаю. Всего один взвод, около дюжины солдат, но все равно гораздо лучше, чем ничего. Я благодарю рыжеволосого веснушчатого сержанта, который командует взводом, и прошу, чтобы его люди помогли тем, кто поднимает животных, а сама начинаю обвязывать веревками более крупного дельфина. Если нам удастся вернуть его в воду, я свяжусь с ВВС и буду просить «Чинук».
С помощью военных мы сможем спасти даже самых крупных дельфинов, и внезапно я чувствую, что делаю что-то нужное. Более того, впервые за много лет у меня, кажется, появилась цель. Интерес к жизни.
Черт, как же это?..
Под влиянием внезапного прилива сил я бегу назад, к берегу. Каллум ждет меня, но не оборачивается.
— Кэт, они возвращаются.
8
Этих слов я боялась больше всего. Но все равно пытаюсь не обращать на них внимания.
— Дельфины. — Каллум смотрит на то, что происходит в воде в футах пятидесяти от берега. — Те, кого мы спасли. Они возвращаются.
Я подхожу к кромке воды. Нужно самой убедиться, что Каллум прав, хотя сомнений в этом у меня нет. Я вижу трех… нет, четырех маленьких гринд, которых мы отнесли в воду и которые плывут обратно. Снова собираются выброситься на берег. Окружающие меня люди тоже это видят. По мере того как новость распространяется по пляжу, спасательная операция останавливается.
— Почему они так делают?
— Что происходит?
Я убеждаю себя, что это не конец света. Популяция гринд в этих водах вполне жизнеспособна. Мы можем позволить себе потерять почти две сотни животных. Такое случается. Все смотрят на меня.
— Это те же самые?
— Они опять хотят выброситься на берег?
Именно это они и собираются сделать. Никто не знает, почему они так поступают, но такое случается часто. Либо дельфины выбросились на берег намеренно и не хотят, чтобы сентиментальность людей нарушила их планы, либо просто не могут бросить остальных.
— Продолжайте, — говорю я Каллуму. — Попробуйте вернуть в море еще несколько штук.
— Все за дело, не будем сдаваться.
Я отворачиваюсь от Каллума и вхожу в воду; за мной — тетя Джейни, Кейти и еще один или двое жителей островов. Мы идем вперед, навстречу возвращающимся дельфинам. Джейни шлепает ладонями по воде. Кто-то кричит. Джейни употребляет выражения, которые меня точно испугали бы. На какое-то время это помогает. Гринды притормаживают, некоторые даже поворачивают назад, но, судя по всему, они не собираются отказываться от своего намерения. Дельфины просто выжидают или ищут другой путь к берегу, глядя на нас своими большими печальным глазами. Так или иначе, они вернутся.
Я жду, пока еще шесть животных затащат в море, и только потом признаю поражение. Мы больше не можем оставаться в воде — слишком холодно. Теперь остается лишь наблюдать за происходящим.
А происходит то, что все они возвращаются. Прокладывают путь к берегу, расталкивая тела уже умерших и протискиваясь между умирающими. Переворачиваются, бьют хвостом и выталкивают себя на песок.
Мне больно смотреть на окружающих меня людей. Некоторые женщины и подростки плачут. Мужчины побледнели, часто моргают, трут ладонями лицо. Это несправедливо. Эти люди так старались и заслужили награду… К сожалению, природа устроена иначе.
— Что теперь? — Каллум старается говорить тихо. Подозреваю, он знает ответ. Я качаю головой, и он вслед за мной идет к сержанту. Мы втроем отделяемся от остальных.
— Я должна их умертвить, — говорю я. — Сколько раз их ни затаскивай в воду, они будут возвращаться.
Сержант — совсем еще мальчишка — шокирован. Он поворачивается и смотрит на массовое самоубийство, которое происходит на пляже.
— А что, если мы оттащим их поглубже? — спрашивает Каллум. — Отбуксируем лодкой?
Я это предвидела. Споры, предложения, которые лишь отсрочат неизбежное и продлят мучения животных.
Я качаю головой:
— Когда дельфины повторно выбрасываются на берег, сделать ничего уже нельзя.
Снова пауза — они пытаются придумать что-то еще, но тщетно.
— Как вы собираетесь это сделать? — спрашивает сержант, который теперь выглядит еще моложе и не таким уверенным в себе.
— Выстрел в голову. Если вы и ваши люди мне помогут, это значительно ускорит дело. Если это невозможно, я попрошу увести всех с пляжа. Не стоит никому этого видеть.
Каллум проводит пятерней по волосам.
— Неужели нет никакой альтернативы?
Я чувствую, как внутри закипает злость. Будет тяжело, и нужно, чтобы эти двое были на моей стороне.
— Если мы не вмешаемся, они будут умирать медленно и мучительно. Некоторые промучаются пару дней. Если их все время возвращать в воду, это лишь усилит их стресс и вымотает людей.
— Я свяжусь с командиром, — говорит сержант и возвращается на пляж. У кромки воды люди продолжают затаскивать небольших дельфинов в воду и пытаются отогнать вернувшихся животных с мелководья.
— Ты не… Не знаю, разве тебе не нужно на это разрешение? — спрашивает Каллум.
— Интересно, от кого? От Господа Бога?
— Где Джон?
Намек на то, что мое решение недостаточно разумно и что нужно получить разрешение от босса, приводит меня в ярость. Неужели он и вправду думает, что мы с Джоном не обсуждали именно этот вариант, прежде чем я отправилась сюда? Что тщательно не подсчитали и не списали то количество пуль, которое мне понадобится?
Сержант возвращается. Он все еще с рацией в руке.
— Мой командир не может разрешить умерщвление животных без одобрения властей. Он звонит в офис губернатора.
— Ваш командир не имеет власти над этим пляжем или надо мной. Пора приступать.
Я поворачиваюсь и иду к воде. Кажется, сержант машет одному из своих людей, чтобы тот меня остановил, но Каллум догоняет меня первым:
— Подожди минуту. — Он говорит очень тихо, наклонившись к моему уху. — Офис губернатора свяжется с Джоном, который тебя поддержит. Тебе не нужно разрешение этого парня, чтобы действовать, но его помощь тебе понадобится.
— Единственное, что мне от него нужно, — чтобы он не путался под ногами.
Каллум хватает меня за плечо и силой заставляет остановиться.
— Кэтрин, тут на пляже человек пятьдесят. Местных меньше половины. Они не поймут, что ты делаешь и почему это необходимо.
Сержант с кем-то переговаривается по рации. Пустая трата времени, драгоценного времени — пока его начальник позвонит в офис губернатора, пока из офиса губернатора позвонят Джону, чтобы услышать убедительные, успокаивающие аргументы. И все это время дельфины будут страдать, а я сидеть тут и думать о самой худшей работе, которую только можно представить.
— Они не обязаны понимать.
— А если они захотят защитить дельфинов? Встанут между тобой и ими? У половины из них есть фотоаппараты. Ты не сможешь ничего сделать без помощи армии.
Он прав. Я ненавижу его за это, но он прав.
Тем временем тетя Джейни понимает, что будет дальше. Они с Кейти идут ко мне по пляжу. Пит и Митчелл вытащили на берег лодку и тоже возвращаются. Я не одна.
— Я приглашу всех в дом, — говорит Джейни. — Мы можем устроить для них экскурсию по ферме и той стороне острова. У меня в морозилке есть пирожные. А Эшли освоила новый трюк. Она сидит и просит.
Я выдавливаю слабую улыбку. Если ее план сработает, люди уйдут с пляжа. И не увидят, как я убиваю сто семьдесят шесть дельфинов. Скрип песка говорит о том, что сержант возвращается. Он щурится на солнце, а его веснушки еще больше выделяются на побледневшем лице.
— Мой командир не может приказать, чтобы я и мои люди участвовали в умерщвлении дельфинов. — Я разочарована, но не удивлена. Ни один офицер не захочет увидеть фотографии своих подчиненных, стреляющих в беззащитных животных. — Но мы освободим вам место для работы и окажем всю необходимую помощь, — заканчивает он.
Я благодарно киваю. Лучше, чем ничего.
— Мы можем быть уверены, что дали им достаточно времени? — Каллум окидывает взглядом берег, усеянный тяжело дышащими, страдающими животными.
— С воды нам было лучше видно, — говорит Пит. — Абсолютно все дельфины, которых мы затаскивали в море, возвращаются назад. Некоторые дважды.
Митчелл кивает.
— Если мы подождем еще час, результат будет тем же.
Хватит. Я поворачиваюсь к сержанту:
— Вы можете попросить, чтобы люди покинули пляж? Они отлично поработали, но теперь должны предоставить всё нам.
— Я с вами. — Джейни берет молодого сержанта под руку и мягко подталкивает в сторону застывших в ожидании людей.
— Будем надеяться, что всё так просто. — Каллум следует за ними.
Пит говорит, что идет за пистолетом, и возвращается к лодке. Я остаюсь одна.
Буревестник проносится так низко, что я чувствую движение воздуха над своей головой. Неожиданное пиршество сделало птиц еще более агрессивными, чем обычно. Понимая, что тянуть бесполезно, я направляюсь к толпе, которой сержант уже сообщил, что надеяться не на что.
При моем приближении люди начинают кричать. Некоторые искренне хотят помочь и предлагают разные идеи — они действительно думают, что это не приходило мне в голову. Другие просто хотят, чтобы их голос был слышен в толпе. В висках пульсирует боль — оказывается, у меня разболелась голова, а я даже не заметила.
Поднимаю руку.
— Мне очень жаль, что все так обернулось, но вероятность подобного исхода всегда велика, — говорю я, когда все немного успокаиваются и могут меня услышать. — Приблизительно в пятидесяти процентах случаев дельфины повторно выбрасываются на берег. Никто не знает, почему они это делают, но если мы продолжим спасательную операцию, то лишь усилим их страдания. Самый гуманный выход — эвтаназия.
Я жду. Перевожу взгляд с одного потрясенного лица на другое.
Потом поворачиваюсь, и мне вслед летит поток вопросов и протестов. Молодая женщина пробегает мимо, направляясь к одному из крупных дельфинов. Солдат бросается за ней и ловит за руку. Я не останавливаюсь. Сдерживать толпу — задача военных.
Возвращаюсь к Питу, лавируя между мертвыми и умирающими дельфинами. Мы очень мало знаем о китообразных. Если не считать небольшого количества особей, содержащихся в неволе, в основном дельфинов, у нас мало возможностей для изучения. Было много разговоров об их интеллекте. Размер их мозга, как абсолютный, так и по отношению к массе тела, говорит о том, что китообразные входят в число самых умных видов на нашей планете. Они демонстрируют способности к решению задач и творческому мышлению. У них наблюдается сильная социальная привязанность, долговременные и глубокие отношения между особями, они способны сотрудничать с другими видами. Некоторые специалисты даже убеждены, что они обладают самосознанием, могут узнавать себя в зеркале и на видеозаписи. Но в действительности предстоит еще очень многое узнать. Знают ли они, что я собираюсь делать, когда я прохожу среди них, отгоняя альбатросов и набирая пригоршни воды, чтобы смочить дельфиньи носы? Мне кажется, что знают. Что, когда я иду за пистолетом, по стаду пробегает волна понимания, похожая на дрожь.
— Ты раньше кого-нибудь убивала? — Каллум держится в шаге позади меня.
После недолгих размышлений я качаю головой. Я никогда не охотилась ради развлечения. Присутствовала при умерщвлении животных, но сама никогда не нажимала на спусковой крючок. Разве что с той косаткой…
— Хочешь, это сделаю я?
Я качаю головой. Это моя обязанность.
— Тогда чем тебе помочь?
— Будешь последней линией обороны. Если сержант и его подчиненные не сумеют сдержать толпу, ты мне понадобишься.
Наконец мы добрались до Пита. У него коробка с запасными патронами. Он протягивает мне пистолет.
Гуманное умерщвление крупного млекопитающего никак не назовешь чистой, быстрой и безболезненной процедурой. Пуля разрывает плоть, ошметки которой летят во все стороны. Повсюду брызги крови, как на месте преступления, и вскоре я уже вся покрыта ею. Можно держаться подальше, чтобы не запачкаться, но это увеличит шансы, что я промахнусь. Даже при хорошем, точном выстреле — в тот день я поняла, что я хороший стрелок, — мозгу требуется какое-то время, чтобы отключиться. Животное издает тихий печальный звук, как будто чувствует, что умирает, и этот стон подхватывают остальные. Вскоре отовсюду доносится предсмертная песня дельфинов. Пит уже давно плачет. Я чувствую, как влага стекает по моим щекам, и думаю, что это тоже слезы, но когда смахиваю их ладонью, рука становится красной. По моему лицу течет кровь, а не слезы. Не сделав еще и половины работы, я вдруг понимаю, что убийство не угнетает меня. Лишь усиливает мою ярость.
Каллум внешне остается бесстрастным. Он перемещается от одного умирающего животного к другому, заслоняя меня от посторонних взглядов, но не в силах защитить от гневных слов.
Я подхожу к крупной самке и невольно вспоминаю о гринде, которую мы с папой спасли много лет назад. Теперь она должна быть совсем взрослой, в половозрелом возрасте. Та, которой я должна была дать имя, если встречу вновь.
— Ну, привет, Рейчел, — шепчу я за секунду до того, как выстрелить ей в голову.
9
Рейчел обвинили в невыполнении обязанностей в отношении ребенка. Вероятно, оставить двух непоседливых детей одних в машине на пятнадцать минут на вершине скалы не квалифицируется как убийство. Когда начался суд (судья специально прилетел из Великобритании), она была на шестом месяце беременности. Рейчел признала себя виновной, и ее приговорили к двенадцати месяцам тюрьмы, но освободили от наказания, учитывая беременность и двух маленьких детей. И на два года лишили водительских прав. Если у вас доброе сердце, вы, наверное, скажете, что чувство вины, с которым ей придется жить, — достаточное наказание.
Через неделю после вынесения приговора Бен внимательно посмотрел на меня, понял, что происходящее с моими психикой и телом — не просто горе, и уложил в больницу. Я подхватила инфекцию — вероятно, результат четырех месяцев страданий и полного пренебрежения собой. Я выжила, а мой сын — нет. Он родился мертвым, на три недели раньше срока. Когда я взяла его на руки, первый и единственный раз (его тело было еще теплым от моего тела), то услышала — я могу в этом поклясться — резкий звенящий звук, как от лопнувшей гитарной струны. И поняла, что это оборвалась единственная нить, связывавшая меня с жизнью. Я казалась себе потерпевшим крушение судном.
Все, что произошло потом, было абсолютно предсказуемо. Через полтора года Бен в целом примирился с утратой. Он был еще молод — всего тридцать семь — и гораздо сильнее меня, но не знал, что делать с женой, превратившейся в бездушный автомат. Да, я заставляла себя каждый день тащиться на работу и довольно сносно исполнять свои обязанности. Умудрялась удерживать дом от полного запустения. Покупала еду и готовила ее. Выводила на прогулки и кормила Куини. А иногда обнимала ее, когда мне нужно было вспомнить, что тело должно быть теплым, а сердце — биться. Я даже позволяла Бену заниматься со мной сексом, когда чувствовала, что ему нужна физическая близость. И старалась не вздрагивать, чувствуя, как его ладони скользят по моему телу. Но женщины, на которой он женился, здесь больше не было, и ни он, ни я не знали, где ее искать. Когда Бен сказал, что съезжает, что будет жить с молодой женщиной, рентгенологом из больницы, я совсем не удивилась. Честно говоря, для меня это стало облегчением — можно не пытаться делать вид, что все нормально, когда он рядом. Я едва заметила его отсутствие в доме. Меньше стирала, меньше ела, не разговаривала ни с кем, кто не имел отношения к работе. В тот день, когда стало известно, что у Бена родился сын, я рыдала так долго и громко, что Куини сбежала из дома. После этого женщина, в которую я превратилась, снова стала притворяться, что всё в порядке.
Никто не уходит с пляжа. Даже пирожные, новорожденные ягнята и пингвин, исполняющий цирковые трюки, не заставили людей пойти вместе с тетей Джейни на другую сторону острова, а она не оставляет меня наедине с враждебной толпой. Они стоят и смотрят, кричат «позор» и фотографируют, как я перехожу от одного животного к другому.
— Убийца! — кричат они каждый раз, когда я прицеливаюсь и посылаю пулю в мозг существа, которое гораздо благороднее, красивее и больше заслуживает места на земле, чем я.
Я не смотрю вперед и не оглядываюсь — просто продолжаю идти, приближаюсь к следующей жертве, прицеливаюсь и стреляю. Убиваю снова и снова, и задолго до того, как начинает смеркаться, у меня не остается сомнений, что я превратилась в ту, кем они меня считают. В убийцу.
Останавливаюсь я только один раз. Во второй половине дня, когда около тридцати дельфинов еще живы и страдают. Останавливаюсь, потому что группа вновь прибывших людей обходит солдат и направляется прямо ко мне. Я так поглощена своим жестоким занятием, что не замечаю их присутствия, пока меня не окликают по имени.
Я поворачиваюсь, но мне нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя — пока рассеется черный туман, сгустившийся в голове с того момента, как я начала убивать. Каллума нет рядом. Время от времени он останавливается, чтобы убедиться, что дельфины, в которых я стреляла, действительно мертвы. Он в двух метрах от меня, присел на корточки рядом с молодой самкой.
Семь человек. Все местные, но имен я сразу вспомнить не могу. Потом узнаю Джемму Браун. Тело ее сына я видела на «Эндеворе» несколько часов назад.
— Нам нужно знать, что вы видели на затонувшем корабле ночью, — ко мне обращается мужчина, скорее всего, ее муж, отец Джимми.
— Поговорите с Бобом Стопфордом, парни. — Каллум подходит ближе. Они не обращают на него внимания.
— Мы просто хотим знать, что вы видели. Кто это был. Мы не просим слишком многого. — Другой мужчина, похожий на первого, наверное, его брат, дядя мальчика. Да, они просят немного, но как мне сказать этим людям, что труп, который я видела, невозможно опознать? Что маленького мальчика, которого они любили, больше нет?
— Во что он был одет? — Джемма, его мать, самая практичная из всех. Я вспоминаю о матерчатых кедах, темно-синих, со шнурками, которые когда-то были кремовыми. Несколько моих слов подтвердят ее худшие опасения. Или продлят агонию. Я не вправе ничего говорить — это было бы непростительной безответственностью.
— Простите, я не могу вам помочь. Вам нужно поговорить с полицией. Уверена, они найдут ответы на ваши вопросы.
Пытаюсь отвернуться, но кто-то хватает меня за плечо.
— А какого черта вы вообще там делали? Кто лезет на затонувший корабль посреди ночи? — Голос высокого мужчины, стоящего прямо передо мной, звучит угрожающе.
— Кэтрин, пистолет, — тихо говорит Каллум и подходит ко мне. Я расслабляю пальцы, стискивающие оружие, и позволяю Каллуму забрать его. Люди тоже это замечают, и выражение их лиц меняется. Пара человек отходит в сторону.
— Отправиться на затонувший корабль — это была моя идея. — Каллум сует пистолет себе за пояс. — Мы искали пропавшего мальчика. Кэтрин меня подбросила. А теперь — у нас еще много работы, а вам нужно поговорить с полицией.
Двое солдат подходят к нам.
— Сержант, эти люди должны покинуть пляж. — Каллум дает понять, что разговор окончен.
Но последние слова отца Джимми обращены ко мне. Он окидывает взглядом мертвых животных, кроваво-красный песок, брызги крови на моей одежде и коже.
— Господи, во что вы превратились?
Затем поворачивается и уходит вместе с остальными.
К концу дня все дельфины мертвы. К нам присоединяются Джон, Брайан и офицер полиции, и мы начинаем сбор данных. Ни у кого не хватает духу сказать, что нет худа без добра, но информацию, собранную сегодня, получат специалисты по китообразным во всем мире.
Пляж медленно пустеет до тех пор, пока на берегу не остаются только сотрудники Фонда дикой природы, солдаты и те немногие, кто здесь ради меня. Тетя Джейни приносит сэндвичи, которые никто не может есть, и горячий кофе, который невозможно выпить залпом. Она также приносит сменную одежду, за что я ей очень благодарна. Она уговаривает меня остаться, говорит, что моя комната всегда свободна, но теперь у меня осталось меньше двадцати четырех часов. Вечером я должна быть в Стэнли.
Когда все то немногое, что осталось сделать, уже можно поручить Джону, Брайану и Питу, я иду на соседний пляж, на котором почти нет живых существ. Все птицы в радиусе пяти миль теперь пируют на мертвых гриндах. Я раздеваюсь до белья и вхожу в океан. Он холодный, и сердце у меня замирает. Захожу глубже, полностью погружаюсь под воду и смываю засохшую кровь с тела, лица и волос, прекрасно понимая, что память о сегодняшнем дне будет храниться в моей голове до самой смерти.
На секунду меня охватывает желание зайти еще глубже, а затем плыть, пока холод не сделает свое дело. Возможно, расплатившись за смерть дельфинов своей жизнью, я смогу утолить гнев людей, которые видели, как я сегодня убивала…
10
Примерно с год назад я стала серьезно задумываться о самоубийстве — причин жить дальше у меня не было. Мои родители и дети умерли, муж съехал, а лучшая подруга превратилась в того, о ком я даже думать не могу. Конечно, оставалась Куини, и мне не хотелось бросать ее, но я решила, что собаку возьмет Бен и с ней все будет в порядке. Я стала оставлять ей больше еды, на тот случай, если однажды воспользуюсь возможностью и не вернусь домой, но Куини — жадина, и пришлось снова урезать рацион, когда она слишком растолстела.
Однажды воскресным утром я поцеловала на прощанье свою маленькую собаку, прибрала в доме и направила лодку к берегу Нью-Айленда, острова в самой западной части Фолклендов.
Моя семья на протяжении многих лет владела разными участками земли на Фолклендских островах, но Нью-Айленд мы всегда считали своим домом. Потому что именно на нем высадились наши предки и занялись китобойным промыслом. Недалеко от берега там есть затонувший корабль «Изабелла», который потерпел крушение с грузом перламутровых раковин на борту. Прошло несколько десятилетий, а осколки раковин все еще находят на берегу. Одни кусочки перламутра имеют форму маленьких прямоугольников, и их используют для мозаики, другие все еще прикреплены к раковинам. Рейчел была очарована этим местом и переименовала его в Остров Сокровищ. В день своей свадьбы я подарила ей ожерелье и серьги, изготовленные из перламутровых раковин с «Изабеллы», и она плакала так долго, что ей пришлось переделывать макияж.
Когда нашим старшим мальчикам было по шесть, а младшим всего по четыре, мы привезли их на Остров Сокровищ, где жгли костры, пели песни, наблюдали за слоняющимися пингвинами и за альбатросами, которые сидели в похожих на большие пончики гнездах, а за полтора часа на пляже собрали двадцать пластинок перламутра. Наверное, это был один из самых счастливых дней моей жизни.
Нью-Айленд — это именно то место, которое поможет осознать, что я потеряла, и облегчит расставание с пустой жизнью.
Тем воскресным утром, решив со всем этим покончить, я не стала брать гидрокостюм, рассудив, что холод ускорит смерть. Подключила баллон с запасом воздуха всего на десять минут и погрузилась в воду. Я плыла по диагонали, прочь от лодки. К тому моменту, как я добралась до океанского дна, воздуха оставалось минут на пять. Глубина почти тридцать метров, видимость плохая. Я подумала о сыновьях и впустила в себя боль. Подумала о возможности увидеть их снова, хотя никогда по-настоящему не верила в загробную жизнь. Потом услышала хрипы и шипение — в баллоне заканчивался воздух.
Я неподвижно сидела на песке. Когда мои легкие взбунтовались, я сняла баллон и сорвала с лица загубник. Желудок начал пульсировать, грудная клетка словно была готова взорваться. Я знала, что через несколько секунд желание сделать вдох станет непреодолимым, а когда это случится, вода хлынет в легкие, и обратного пути уже не будет. Но в ту секунду, когда у меня перед глазами стал сгущаться черный туман, на океанское дно пробился солнечный луч. Прямо передо мной лежал маленький переливчатый осколок. Не камень и не раковина, хотя когда-то он образовался внутри моллюска. Кусочек перламутра.
Рейчел. Она была со мной, прямо здесь, на дне моря. Я видела ее, двадцатисемилетнюю, с сияющим лицом, перебирающую блестящие кусочки, принесенные волнами на пляж. Я видела ее, залитую слезами и красивую, в день моей свадьбы. Я видела ее в ноже, вилке и ложке, которые она подарила Нэду на крестины.
Через несколько секунд я была уже на поверхности, сжимая в кулаке обломок раковины.
Разумеется, я попробовала еще раз — меня не так просто заставить отказаться от задуманного. Наглоталась парацетамола, но заработала лишь расстройство желудка. Взяла острый кухонный нож с собой в ванную и после нескольких неуверенных попыток сделать разрез на теле швырнула его в зеркало. Я прочитала о психологии суицида все, что только могла достать, пытаясь понять, чего мне не хватает. Наконец до меня дошло. Я слишком сильно злилась, чтобы лишить себя жизни. Я не преуспею, если только сначала не отниму жизнь у Рейчел.
Стоя в море под накатывающими холодными волнами — как будто что-нибудь способно вновь подарить мне ощущение чистоты, — я понимаю, что все мучавшие меня сомнения наконец исчезли.
Я спрашивала себя, способна ли убить. Смогу ли я, глядя в глаза живого существа, совершить одно непоправимое действие, обрывающее его жизнь. Спрашивала — и, похоже, получила ответ. Свидетельством тому почти две сотни мертвых млекопитающих на соседнем пляже. Мне не трудно убить. Более того, у меня неплохо получается.
Уже в темноте тетя Джейни высаживает нас с Каллумом из своей лодки на главном острове. Прощаясь, я обнимаю ее так крепко и долго, что нисколько не сомневаюсь — она что-то заподозрила. Но мне везет. Она списывает это на сегодняшний стресс.
Куини радостно приветствует нас, высоко подпрыгивая от возбуждения. А может, она просто проголодалась.
— Все еще чувствую запах крови, — говорю я, когда машина трогается с места.
Каллум смущенно ерзает на сиденье.
— У Джейни не нашлось ничего подходящего размера. — Он улыбается. — А если постирать меня в море, то я окончательно расклеюсь.
Застигнутая врасплох, я улыбаюсь ему в ответ. У нас на островах есть дурацкая традиция под названием Зимний Заплыв. В день зимнего солнцестояния, наступающий в июне, пара сотен отчаянных голов собираются в Сёрф-Бэй и… скорее, не плывут, а просто забегают в воду, окунаются и с воплями выскакивают на берег. В былые времена Каллум каждый год участвовал в веселье. Когда я первый раз увидела его в плавках, то подумала, что из моря вышел персонаж норвежских мифов, один из героев, о которых рассказывала Рейчел. Тогда его светлые волосы были довольно длинными и в лучах зимнего солнца отливали розовым. Бледная кожа была покрыта тонкими золотистыми волосками. Массивный, величественный — настоящий мужчина. Это было четыре года назад, за несколько недель до того, как мы по-настоящему познакомились. Тогда я была совсем другой женщиной.
Когда машина Рейчел упала с утеса в море, я лишилась не только сыновей.
11
Просыпаюсь внезапно, не понимая, где я и который час. Потом понимаю, что лежу поперек передних сидений «Лендкрузера» Каллума. Под головой у меня его куртка, и я накрыта клетчатым пледом. Машина пропиталась запахом убийств на пляже Спидвелла: кровь, океан и уже начинающая разлагаться плоть.
Куини со мной, но не свернулась между моим животом и бедром, как всегда, когда мы спим вместе, а сидит на задних лапах, навострив уши. Насторожившись, она что-то высматривает в окнах. Может, что-то заметила. Я ничего не вижу. Стекла запотели от нашего дыхания.
— Каллум? — Ответа я не жду. И не получаю.
Мне снились сны. Страшные, с выстрелами и разрывающейся плотью. С кровью и костями, разлетающимися в разные стороны. Я была в каком-то очень темном месте. Со всех сторон доносились неприятные звуки, и мне было очень страшно.
Сажусь, протираю ветровое стекло, потом стекло со стороны пассажира. Куини прыгает на сиденье водителя, чтобы не мешать, но следит за каждым моим движением.
— Куда он пошел?
Собака прижимается носом к стеклу, затем оглядывается на меня. Уши у нее прижаты. Она тоже не знает.
Ключей в замке зажигания нет.
Я выхожу из машины, и в нее устремляется ночной воздух, пропитанный запахом дрока, торфа и моря. Звезды похожи на искрящиеся капельки океана в лучах солнца, но луны на небе нет. В темноте я могу различить только густые заросли ворони́ки — растущего вдоль дороги кустарника, чья верхушка похожа на обтрепанную ленту.
Я беру маленький фонарь, который всегда ношу с собой, и обхожу машину. За кустами по обе стороны дороги тянутся широкие и глубокие канавы, а это значит, что мы где-то между Дарвином и Стэнли. Направляю луч фонаря вдаль. Каллума нигде не видно.
Внезапный взрыв звука и света больно бьет по моим натянутым нервам. Фейерверк. Когда разноцветные сполохи гаснут, я вспоминаю подробности своего сна. Грязь и смерть. Темнота и оглушающий шум. Сражение за Гуз-Грин.
Когда мы с Каллумом познакомились, он много рассказывал о конфликте, но всегда что-нибудь несерьезное. О том, как украл овцу, чтобы приготовить жаркое из баранины, о винном магазине в Стэнли, в который попал снаряд, так что вино и пиво текли по улицам. Он ничего не рассказывал о смерти или увечьях. Не делился ужасами войны за Фолкленды.
Пришлось выяснять самой. Я читала все свидетельства очевидцев, которые удавалось найти. И не от Каллума узнала о пяти ужасных днях, которые его полк провел после высадки на горе Сассекс, в окружении продуваемых ветрами холмов и голых склонов, пытаясь согреться на зимнем ветру, не ослабевавшем ни на секунду. Он ничего не рассказывал мне об этом, но я знаю, что они не смогли вырыть траншеи в сплошной скале или заболоченной земле и были вынуждены использовать любое укрытие, даже заросли дрока.
Я знаю, что ему пришлось пережить на том склоне.
Пока я раздумываю, что делать, Куини трусит по дороге.
— Поросенок, стой! — Не задумываясь, я использую прозвище, которое дал ей Каллум. Она вытаскивает свой нос из ворони́ки и оглядывается на меня. Потом бежит дальше.
— Он пошел туда? — Куини не собака-ищейка, но обычно ей удавалось находить спрятавшихся мальчиков.
Куини лает на канаву. Я приподнимаюсь на цыпочки, но ничего не вижу — черная пустошь, а за ней непроглядная тьма. Собака пробегает по дороге еще несколько метров. Я следую за ней, и тут небо снова взрывается фейерверком.
За все время, что мы знакомы, Каллум ни разу не рассказывал о ночном марш-броске своего полка к Гуз-Грин. О том, как в зимней тьме они преодолели одиннадцать миль пересеченной местности. Из письменных рапортов я выяснила, что парашютисты беззвучно двигались по плоской открытой равнине, зная, что у врага численное превосходство и что у них нет времени спланировать оборону и как следует окопаться.
Я спотыкаюсь, не заметив яму на дороге.
Торфяная пустошь, которую парашютисты пересекали в 1982 году, стала ловушкой. Люди проваливались в трясину, подворачивали голеностопы на невидимых корнях, начиная ненавидеть землю, к которой так долго плыли, чтобы защитить. Они приближались к месту, где — они это знали — их ждут вражеские солдаты, думая о том, не станут ли звуки выстрелов последним, что они услышат.
Каллум рассказывал, что во время того, первого перехода им пришлось дважды поворачивать назад и возвращаться по своим следам, так что когда, наконец, они вступили в бой, то уже успели вымокнуть до костей и выбиться из сил. Он рассказывал, что из-за какого-то гигантского косяка по Би-би-си объявили всему миру, что британская армия намерена освободить Гуз-Грин, выдав их планы врагу.
Каллум, уже испытавший стресс от приключения на «Эндеворе», провел весь день в окружении смерти. Он смотрел, как я убиваю дельфинов, одного за другим, слышал почти две сотни выстрелов. Несколько часов он был вынужден слушать стоны умирающих животных, от которых разрывалось сердце. Он слушал плач и проклятия людей. Теперь он где-то здесь, в темноте, на том самом склоне, где когда-то сражался в жестоком бою.
Когда мы познакомились, у него было оружие. Он держал его в запертом ящике в багажнике своего «Лэндкрузера». Нужно было проверить.
Белая морда Куини появляется с другой стороны канавы. С растущим чувством тревоги я прыгаю вниз.
Каллум не рассказывал о траншеях — канавах, которые рыли по обе стороны дороги, чтобы укрыться от вражеского огня. От других участников боев я узнала о парашютистах, находивших траншеи врага, украшенные детскими напоминаниями о доме: игрушечными автомобилями, комиксами, письмами, фотографиями. Он не рассказывал о найденных винтовках с религиозными картинками на прикладах, и оторванных ладонях, сжимающих спусковой крючок. Не рассказывал об обезглавленных трупах, о лицах с зияющими дырами, о еще живых людях с оторванными конечностями. Не рассказывал о напалме, который сбрасывали с самолетов.
Все это я узнала сама.
Вижу луч фонаря. На севере, метрах в ста. Я иду туда, совсем как парашютисты двенадцать лет назад. Куини держится чуть впереди.
Я не должна была позволять Каллуму остаться на пляже. Ночная поездка через пустошь, звуки фейерверка, похожие на стрельбу, — все это могло снова вывести его из равновесия. Вызвать очередную вспышку памяти.
Итак, я в безлюдной местности, за несколько миль от жилья, посреди ночи, а где-то недалеко от меня прячется психически неуравновешенный профессиональный убийца, возможно вооруженный, который может решить, что он в 1982 году, и вступить в бой.
Но я заставляю себя идти дальше.
Когда парашютисты приблизились к цели, по ним открыли огонь со всех сторон. Мины, пули, гранаты и противотанковые снаряды — все это обрушилось на них, когда они перебежками продвигались вперед, покрывая за один бросок маленькое расстояние.
Я делаю то же самое. Перемещаюсь рывками, незаметно подбираясь все ближе и ближе.
Подобравшись к позициям врага, парашютисты получили обескураживающее сообщение: их командир, полковник Х. Джонс с позывным «Луч», погиб во время самоубийственной атаки на пулеметное гнездо.
«Луч» убит. Повторяю, «Луч» убит.
Мне во что бы то ни стало нужно найти Каллума.
Я поднимаюсь на гребень холма, откуда лучше видна окружающая местность. Теперь я вижу машину и огни авиабазы Маунт-Плезант в трех или четырех милях отсюда. Куини исчезла.
Осторожно продвигаюсь вперед. Еще одна возвышенность. Я замечаю маленькое строение. Мне знакомо это место. Ветхая постройка — сарай для кормов. Эта земля принадлежит мне, но я сдала ее в аренду. И не была здесь много лет.
Луч фонаря теперь совсем не виден, и у меня такое чувство, что и фонарь, и человек, который его держит, переместились в сарай.
В конце боя, когда аргентинцы поняли, что побеждены, над укрепленным зданием школы поднялся белый флаг. За пленником отправились три человека из роты Каллума. Вероятно, Каллум был свидетелем того, как при их приближении возникла неразбериха и кто-то открыл огонь. Все трое были убиты — как и все аргентинцы в школе.
Я подхожу к сараю, и никто в меня не стреляет. Никаких признаков того, что внутри кто-то есть, но я уверена, что за мной наблюдают. Приблизившись вплотную, открываю дверь.
Внутри сарай не такой, каким я его помню. Пол деревянный, как и был, чтобы уберечь от влаги корм для овец, но кто-то предпринял попытку привнести сюда минимальный человеческий комфорт. У стены лежит один матрас. На нем подушка и грязное лоскутное одеяло. В сарае пахнет человеческими экскрементами, и в одном углу я замечаю маленькую коричневую кучку фекалий.
— Каллум?
— Я здесь. — Оглянувшись, я вижу темный массивный силуэт, загораживающий дверь.
— Что происходит? Что тут? — Я напугана. Мне не нравится, что я оказалась в ловушке. И мне не нравится, что вместо Каллума я вижу только большой черный силуэт.
— Я видел Арчи. По крайней мере, мне так показалось. Он стоял на обочине и смотрел, как мы проезжаем мимо. Извини, я не думал, что ты проснешься.
— Ты его видел? — Я поворачиваюсь и еще раз окидываю взглядом сарай. — Он был здесь?
— Думаю, да. Похоже, кто-то его кормил. — Каллум смотрит на пол, на какие-то бумажки. В дверь протискивается Куини и направляется прямо к оберткам шоколада.
— И давал ему пиво. — Каллум кивком указывает на банку с пивом рядом с подушкой. — Почти полная. Похоже, парню не понравился вкус. И слава богу — от пива ребенку такого возраста может стать плохо. Оставь это, Поросенок.
Каллум рассуждает здраво. И голос, и дыхание ровные. Значит, это не вспышка памяти. Слава богу.
— Где же он?
— Черт его знает. Уйти далеко он не мог, но нам нужна помощь. В темноте сами мы не сможем обыскать всю эту местность.
Я еще раз окидываю взглядом сарай и вслед за Каллумом выхожу за дверь. Куини неохотно присоединяется к нам.
— Я кричал, но, думаю, парень или испуган, или впал в ступор. Может, ты попробуешь?
Я пробую. Зову Арчи по имени, говорю, что он в безопасности, что мы отвезем его к маме и папе, но он либо не слышит нас, либо не верит. Мы светим фонарями по обе стороны тропинки, но если Арчи и прячется за камнями и кустами, то не решается покинуть своего укрытия.
— Как ты умудрился его потерять? — спрашиваю я, когда чувствую, что пора передохнуть от криков.
— Я не мог резко остановиться, иначе вы с Поросенком вылетели бы через лобовое стекло. А когда выскочил из машины, он уже нырнул в какие-то кусты и снова пропал. Я кричал. Затем пошел в ту сторону, где, как мне казалось, он исчез, но не мог его найти. Хотел уже повернуть обратно, но увидел сарай.
Мы вернулись на дорогу; до нашей машины метров тридцать.
— По крайней мере, он жив.
— Да. Но все равно нужно найти его сегодня. Он появился передо мной всего на секунду, но вид у него был неважный. Похож на привидение… Постой. Кэт, ты оставила водительскую дверь открытой?
Каллум бежит к машине. Я тоже пытаюсь бежать, но обнаруживаю, что с трудом переставляю ноги. Он приближается к машине, заглядывает внутрь — и замирает, словно оцепенев. Выражение его лица я не вижу.
Каллум наклоняется, и я ускоряю шаг. Сердце готово выскочить из груди. Когда он снова выпрямляется, я уже бегу к нему. На этот раз на меня смотрят две пары глаз. Каллум держит на руках Арчи Уэста.
Не привидение. Не труп на дне торфяного болота. Не тело под грязными одеялами в доме какого-то педофила, с синяками от пальцев на шее. Не скелет, медленно разлагающийся в затонувшем корабле. Пока мы с Каллумом обыскивали пустошь, этот сообразительный малыш забрался в нашу машину.
— Нахально устроился на моем месте. — Каллум высвобождает руку и тянется за одеялом. — Хотя очень замерз.
Я беру Арчи у Каллума. Впервые за три года у меня на руках живой, дышащий ребенок.
12
— Сам он не мог так далеко уйти. — Каллум выключает радио и прибавляет скорость. — И это не спонтанное похищение. Кто-то его спланировал. Подготовил сарай.
— В любом случае он, похоже, не пострадал. — Я смотрю на тихого дрожащего мальчика у себя на коленях. Лицо Арчи прижато к моему плечу. Глаза у него закрыты, но я не думаю, что он спит.
Каллум не отвечает.
— Жестокое обращение оставляет следы. А он цел и невредим, если не считать нескольких порезов и синяков. И одет.
Каллум говорит так тихо, что мне практически приходится читать по губам.
— Этот сарай пахнет сексом.
Я шокирована. Я чувствовала запах мочи и кала мальчика, землистый запах торфа и, как мне кажется, пива из открытой банки. Но не чувствовала…
— Стопфорд с коллегами могут обследовать место преступления? У них есть нужное оборудование.
Каллум поворачивает руль, объезжая выбоину на дороге.
— Для таких случаев, как этот, они запросят помощь. Напортачить никак нельзя. История обязательно появится в британской прессе — это лишь вопрос времени.
— А армия? Военная полиция?
Каллум качает головой:
— У них совсем другие правила. Наверное, кто-то прилетит из Британии.
— Стопфорду будет непросто задержать здесь круизный лайнер. — Мне кажется, что вдалеке я вижу огни. К нам едут люди. — Не говоря уже о туристах, которые приехали сами по себе. У всех свои планы.
Каллум не отвечает.
— Что?
Молчание. Меня бесит, когда он так себя ведет.
— Думаешь, я обманываю себя, предполагая, что это может быть кто-то из туристов?
— Думаю, полностью этого исключать нельзя.
Мы оба умолкаем. Огни впереди нас выстраиваются в цепочку. Машины приближаются.
— Я собираюсь уехать домой. — Каллум смотрит на колонну автомобилей, которая движется к нам. На секунду я теряюсь. Что он имеет в виду?
— В Шотландию, — прибавляет он. — Насовсем.
Мы едем дальше. Он не отрывает ладоней от рулевого колеса, а взгляда — от дороги.
— Там все почти такое же. По крайней мере, на побережье. Дерьмовая погода. Много больших шумных птиц. Все суют нос в чужие дела.
Внедорожник внезапно останавливается. Я пытаюсь разглядеть выбоину на дороге, заблудившуюся овцу или мертвую собаку. Ничего. Дорога свободна. Каллум повернулся ко мне. Я смотрю вперед, на свое отражение в лобовом стекле, и мне кажется, что машина слегка раскачивается в такт с моим бьющимся сердцем.
— Поехали со мной.
Кажется, прошло несколько часов, прежде чем мы с Куини добираемся до дома. Я с трудом переставляю ноги. Срываю с себя одежду, и мы вдвоем забираемся под одеяло. У меня совсем нет сил, но сон долго не идет.
С возрастом я все чаще размышляю о том, что чем шире круг людей, которых мы любим, тем сильнее и одновременно слабее мы становимся. Когда я была маленькой, моя вселенная состояла из трех человек: мамы, папы и меня. В возрасте восьми лет появилась Рейчел, и в гармонии нашего маленького трио зазвучал новый голос, громкий и яркий. Когда я потеряла обоих родителей — слишком рано, но такое случается, — Рейчел и Бен взяли меня за руки и удержали от падения. Несколько лет нас опять было трое, а затем мы разбросали вокруг серебряные нити и поймали в них мальчиков. Сначала Нэда, затем Кристофера, Кита и Майкла, четырех взъерошенных, сильных, шумных, пахучих, щекастых мальчиков, каждый из которых был неповторимой личностью, но вместе они становились похожими на стаю волков. Зализывали друг другу раны, если это было нужно. Затем я забеременела в третий раз, и Рейчел сказала мне, что тоже пытается. Четверо должны были превратиться в шестерых — мы были уверены, что это будут еще двое мальчиков. Некоторые женщины рождены для того, чтобы давать миру воинов, и нам с Рейчел выпала именно такая роль. Несколько коротких лет мне казалось, что мир недостаточно велик, чтобы вместить всю любовь, которая переполняла мое сердце.
И еще был Каллум.
Я проспала час, и мне снился сон об убийстве. Потом я сидела в саду, завернувшись в лоскутное одеяло, с Куини на коленях, среди личной коллекции мертвых китов. Восходит солнце, и у меня такое чувство, что меня медленно проглатывает смерть — похоже, так и должно быть.
«Поехали со мной», — сказал Каллум этой ночью, за несколько минут до того, как мы передали Арчи плачущим родителям.
«Будем жить в Шотландии. Очень похоже на Фолкленды, где такая же ужасная погода, люди любопытны, а дикие животные большие и шумные».
И будто в подтверждение моих мыслей прямо передо мной проносится птица. Это альбатрос. Огромная и сильная птица, которую даже здесь редко видят над сушей, и я вдруг вспоминаю любимую поэму Рейчел.
Старый Мореход во время долгого плавания в суровых южных морях убивает альбатроса — жестоко и беспричинно. Мертвая птица на шее главного героя символизирует чувство вины и скорбь, которые мучают старика.
Иногда мне кажется, что у каждого из нас на шее висит альбатрос.
Живая, дышащая птица надо мной находит воздушное течение и взмывает ввысь, затем разворачивается и летит к морю. Я смотрю на нее, пока она не превращается в точку, неразличимую среди облаков.
Прости, любовь моя, но уже слишком поздно. Сегодня я уеду и больше не вернусь. Но со мной пойдешь не ты. Рейчел.