Маленькая черная ложь — страница 4 из 11

Пятница, 4 ноября

17

Я бегу вверх по склону холма. Люди провожают меня взглядами. Думают, я что-то знаю. Глупо так привлекать к себе внимание. Но мне нужно двигаться — в противном случае я начну думать. Полицейский участок исключается. Если я смогу застать Скай одну, то, возможно, выужу у нее основные факты, но в присутствии ее коллег это невозможно.

Питер Гримвуд. Я видел его пару раз на этой неделе. С матерью. Два дня назад он почти до смерти напугал меня игрушечным пистолетом. Забавный малыш. Хотя показался мне чересчур тихим и прилипчивым.

Значит, пропал ребенок Рейчел?.. Ничего хорошего. По любым меркам.

Я стучу в дверь редакции газеты и секунду спустя открываю ее. Знаю, что все сотрудники еще там, — видел через окно, когда бежал мимо. Кэти облокотилась на свой стол. Мейбл в розовом велюровом спортивном костюме замерла в проеме кухни, а Роб стоит посередине комнаты. Все трое смотрят на меня. Звонит телефон. Они не обращают на него внимания.

— Роб, дружище, чем я могу помочь?

Роб поднимает руку, смахивая с глаз воображаемые волосы.

— Иди домой. Проверь сарай, навес для торфа, гараж, кусты — все места, где может прятаться маленький мальчик. Когда рассветет, возвращайся сюда и присоединяйся к поискам. Это все, что можно сделать.

В этот момент он выглядит на все свои семьдесят с хвостиком.

— Можешь отвезти Роба домой, — говорит Кэти. — А лучше к Рейчел. Ее нельзя оставлять одну.

— Где Сандер?

Сандер — муж Рейчел. Он работает в секретариате губернатора.

— Его нет, — говорит мне Роб. — Прилетает завтра. И она не одна. С ней Джен.

По взгляду, которым обмениваются Мейбл и Кэти, я понимаю, что они невысокого мнения о способности Джен позаботиться о своей дочери в кризисной ситуации.

Я почти не знаю мать Рейчел, но слышал, что она склонна все драматизировать.

— Джен не справится с Рейчел и мальчиками, — говорит Мейбл. — А мы тут все равно не отвечаем на звонки.

Звонит второй телефон. Роб протягивает руку, но его мать цыкает на него. Потом подходит к вешалке и снимает с крючка куртку.

— Теперь ты не газетчик, ты сам стал новостью, и кому, как не тебе, знать, во что ты вляпаешься, когда начнешь говорить с людьми, которые буду тебя цитировать. — Она швыряет ему куртку. — Каллум отвезет тебя домой. Кэти подбросит меня. Арчи нашелся живым и невредимым, и с Питером тоже все будет хорошо.

* * *

— Я недавно проезжал мимо дома Рейчел, — говорю я, когда мы выбираемся из города. — Когда пропал Питер?

— В начале пятого. Когда все наблюдали затмение. — Роб внезапно отводит взгляд. — Кэти как раз привезла двоих старших домой из школы. Рейчел позвонила в полицию в половине пятого, после того как вместе с мальчиками обыскала дом и сад.

Электронное письмо с фотографией Кэтрин пришло около трех часов дня. Я приехал в Стэнли приблизительно через час. Вероятно, было около четырех, когда я гнался за машиной Кэтрин.

— В какое время ты там проезжал? — спрашивает Роб. — Ты его видел?

— Раньше, — лгу я и, радуясь тому, что могу сказать хотя бы часть правды, прибавляю: — Питера я не заметил.

Я еду вверх по склону того же холма, где несколько часов назад преследовал Кэтрин. На сколько она меня обогнала? На пару минут? На десять? Вполне достаточно, чтобы доехать до дома Гримвудов, как я сейчас, развернуться на окружающей подъездную дорожку жидкой грязи, а затем понестись вниз с холма. Я пытаюсь вспомнить, как далеко заехал сам, но не могу. Почти вся вторая половина вчерашнего дня стерлась вспышкой памяти. Но это самое удобное место для разворота, так что я вполне мог тут быть.

Я сдаю назад, затем снова немного проезжаю вперед, и в голову мне приходит мысль, не пытаюсь ли я намеренно стереть следы от шин, оставленные раньше. И если да, то какую игру, черт возьми, я затеял. Как только я нажимаю на тормоз, Роб выскакивает из машины и исчезает в доме. Я не успеваю попрощаться, и мне не остается ничего другого, кроме как последовать за ним.

Я вхожу в дом. Хорошо, что Роб напомнил о вчерашнем затмении. Я знал о нем — как и все, — но просто забыл, что совсем неудивительно с учетом всего, что со мной произошло. В любом случае приятно сознавать, что необычная темнота среди дня была естественным явлением, а не признаком приближающегося безумия.

При свете дня это один из самых красивых домов в Стэнли, возвышающийся над Сёрф-Бэй среди красивого сада на склоне холма. В кухне пахнет растворимым кофе, супом из бычьих хвостов и подгоревшим тостом. Испытывая неловкость от того, что вошел без приглашения, а еще больше из-за стекающей с меня воды, я нахожу Роба в гостиной, где его жена Джен свернулась клубком под одеялом вместе с Кристофером, старшим сыном Рейчел.

— Есть новости? — Она видит меня, и ее глаза расширяются.

— Каллум днем проезжал мимо. — Роб поворачивается ко мне: — Ты сказал Бобу Стопфорду?

— В котором часу это было? Ты был один?

— Около четырех, — говорю я Джен. — Один. Питера я не видел. И Стопфорду еще не говорил. Привет, Крис. Как мама?

Несколько месяцев назад я рассказывал старшим ребятам из школы Криса о будущем информационных технологий и о том, как однажды домашние компьютеры изменят нашу жизнь и весь мир. Крис был одним из самых сообразительных и любознательных слушателей.

Лицо мальчика бледнеет.

— Думаю, когда приедет папа, ей станет лучше.

— А разве ты не должен быть в постели? — спрашивает его дедушка.

— Я не могу спать. Майкл спит в моей кровати и толкается локтями.

Я смотрю на часы. Начало пятого утра — со времени исчезновения Питера прошло почти двенадцать часов. Джен подтягивает одеяло, кутая плечи.

— Может, зажечь огонь? — Я смотрю на торфяную печь. Она тщательно вычищена, а в корзине рядом с ней лежит жидкость для растопки и щепки. Все приготовлено, и мне будет чем себя занять. — Ты знаешь, где спички, Крис?

Мальчик ведет меня на кухню. Он вырастет высоким. Как его отец, Сандер. Рейчел тоже высокая — для женщины. Крис всегда был на пару дюймов выше Нэда.

— Когда ты в последний раз видел Питера? — спрашиваю я, когда мы удаляемся от взрослых и они не могут нас услышать.

— Когда я вернулся из школы, он был в своей кроватке. Подгузник у него был мокрый. Я его переодел.

— А потом?

— Меня позвал Майкл. Мы собирались пойти на пляж и посмотреть затмение.

Крис отводит взгляд. Думает, у него неприятности. Он быстро выбежал из дома, так что младший брат не мог успеть за ним, и теперь винит себя. Я подвигаю стул и сажусь, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

— А где была твоя мама?

— В спальне. Прилегла. Она всегда так делает, когда мы возвращаемся домой.

— Он устал, Каллум. Ему нужно в постель. — Роб вышел за нами из гостиной на кухню.

— Это вы нашли того маленького мальчика, да? — спрашивает Крис. — Вы будете искать Питера?

— Конечно, мы все будем. Ты отнес Питера вниз?

— На руках. Потом поставил на землю. Он довольно тяжелый.

— Чертовски тяжелый, — подтверждает Роб. — Я сам его с трудом поднимаю.

— А что было потом, дружок?

— Я побежал вниз, к Майклу. На пляже у нас убежище. Мы там играли. Пока мама нас не позвала. Тогда мы узнали, что Питер пропал.

— Рейчел позвонила в полицию около половины пятого, — говорит Роб.

Крис смотрит на меня:

— А для Питера зажгут костры? Как для того маленького мальчика?

Я встаю.

— Сегодня слишком мокро для костров. Но тот малыш цел и невредим. Помни об этом.

Крис не двигается.

— Но не Джимми, правда?

Мы с Робом переглядываемся. Никто из нас не знает, что на это сказать.

— Вчера полиция обыскивала затонувший корабль в бухте. — У Криса упрямое выражение лица. Он хотел услышать совсем не то. — Они ищут другого маленького мальчика. Того, с Западных Фолклендов. Всего получается четыре.

— В постель, — говорит Роб, не зная, что ответить внуку.

— Проводите? — спрашивает меня Крис.

— Я отведу тебя наверх, Крис. — Бабушка стоит в дверях, наблюдая за нами.

— Я хочу Каллума. — Мальчик устал, но не отступает.

Роб кивает в знак согласия, Джен раздраженно пожимает плечами. Я снимаю ботинки и иду вместе с Крисом наверх — не без опасений. У меня нет опыта общения с маленькими детьми.

На втором этаже четыре двери открыты, одна закрыта. Вероятно, там Рейчел. Крис останавливается на пороге одной из дверей, затем проходит мимо. Я замечаю маленькую фигурку, свернувшуюся калачиком на односпальной кровати. Следующая комната — Питера. Я заглядываю внутрь и включаю свет.

Может, ее следовало опечатать как место преступления? Решив ни к чему не прикасаться, я наклоняюсь над кроваткой и чувствую слабый запах мочи. При таком освещении трудно быть уверенным, но мне кажется, что я вижу пятно в том месте, где протек подгузник Питера. На полу пеленка и раскрытая пачка подгузников. В ней осталось три штуки. Грязный подгузник лежит в углу комнаты.

Криса я нахожу в следующей спальне.

— Это комната Майкла, — говорит он мне, объясняя плакаты и игрушки, которые вряд ли заинтересовали бы почти подростка. — Вы будете искать Питера, да?

— Да. Все будут искать.

— А где?

— Думаю, начнем с окрестностей дома. Если он ушел сам, то не слишком далеко.

— Мы проверили сад. Мы с Майклом везде смотрели. И на пляж спускались. И в старом лодочном сарае внизу тоже смотрели. Рядом с домом его нет.

— Крис, если ты что-то вспомнишь, хоть что-нибудь, ты должен рассказать полиции. Или мне, если хочешь. Обещаешь?

Он кивает и ложится.

— С мамой все будет хорошо? — спрашивает мне вслед. Я не помню, что ответил ему, помню только, что оглянулся на комнату Рейчел, надеясь, что она не вышла к нам потому, что спит и на несколько часов отключилась от всего этого кошмара.

У двери гостиной до меня доносится обрывок разговора, явно не предназначенного для моих ушей:

— …явиться сюда!

Я открываю дверь. Ноги у меня по-прежнему босые, и для такого бугая я двигаюсь почти неслышно. Роб и Джен поворачиваются — на их лицах удивление и еще что-то. Не похожее на тревогу за внука. Роб не слишком успешно пытался разжечь огонь. Не обращая внимания на напряженную атмосферу в комнате, я отодвигаю его, и через несколько секунд над торфом занимается пламя.

Я уже бывал в этом доме, но давно, много лет назад. Помню солидную мебель и достойную живопись на стенах. По вечерам здесь горели свечи, наполняя воздух легкими ароматами. В вазах всегда стояли цветы. Беспорядок от детских игр ограничивался редкой игрушкой на полу. Сегодня гостиная выглядит так, словно никто не убирал здесь несколько недель, а во всем доме чувствуется какой-то затхлый запах. Не похоже на несколько часов небрежности обезумевшей от страха матери.

— Как Рейчел?

Джен и Роб переглядываются.

— Наверное, в шоке, — говорит Роб. — Вся дрожит. Едва может разговаривать. Пытается держаться ради старших мальчиков, но…

— Насколько я понял, Сандер знает?

— Я с ним говорил. Не стоило бы сообщать такое по телефону, но он должен был знать.

— В какое время ты вчера здесь проезжал? — спрашивает Джен, но не ждет моего ответа. — Мы знаем, что ты вышел из редакции около четырех, так что не мог быть тут гораздо раньше. Ты был с Кэтрин Куинн?

Я ничего не знаю об исчезновении Питера, но вдруг на меня обрушивается чувство вины. Джен пятится к двери кухни, и я понимаю, что она пытается быть поближе к телефону.

— При чем здесь Кэтрин? — Я встаю.

— Рейчел вчера видела ее здесь. — Роб больше не может смотреть мне в глаза. — За несколько секунд до исчезновения Питера. Как раз в тот момент, когда стало темно. Она видела, как Кэтрин берет его на руки. А когда выбежала из дома, они оба исчезли.

— Полиция ее ищет. И найдет. А если она причинила вред моему внуку…

Роб кладет ладонь на плечо жены.

— Мы все расстроены, Каллум. Может, лучше…

Мне не нужно повторять дважды. Я нахожу ботинки, надеваю их и иду к двери.

— Конечно, мы все надеемся, что это какое-то недоразумение. — Роб вышел меня проводить.

— Нет тут никакого недоразумения, Роб. Рейчел ее видела. — Джен подходит ко мне и хватает за руку. — Прошли всего сутки, как она якобы нашла другого мальчика. Он был на ее земле. И все эти убитые дельфины… Не говоря уже о мертвом ребенке на затонувшем корабле! Никто не верит, что это совпадение. Она больна, Каллум! Ты должен нам помочь найти ее, пока она не совершила что-то ужасное.

* * *

Я еду в порт, и у меня в голове только одна мысль. Машина Кэтрин здесь, но лодки нет. Поэтому я направляюсь в холмы над Порт-Фицроем. Темное небо начинает светлеть. Я сворачиваю с дороги к утесу. В дневное время можно было бы остановиться у самого края, но в полутьме это рискованно. Как бы то ни было, мне нужно знать, есть ли ее лодка в бухте.

Подъехав как можно ближе, я выхожу на улицу.

Я так замерз, что с иду с трудом, хотя одеяло из машины немного помогает. Небо понемногу светлеет.

На краю утеса ветер просто валит с ног. Дергает за одеяло, словно хочет отобрать его. Подо мной, в окружении похожих на зубы скал, среди клубящихся облаков и неспокойного моря, видна лодка Кэтрин. На борту никакого движения, никаких признаков жизни, и я не знаю, как с ней связаться. Если я вызову ее по радио, это услышит весь мир. Если вернусь в порт, возьму лодку и выйду в море, то меня остановят — или просто проследят за мной.

Я замечаю, как на фоне серо-стального моря мелькает что-то белое. Большая белая птица летит над самой водой, едва не задевая поверхность. Приблизившись к лодке Кэтрин, птица взмывает ввысь. Я вижу мощные крылья с черной каймой, загнутый клюв. Птица парит над лодкой, и я многое отдал бы, чтобы видеть то, что видит она.

Что происходит, Кэтрин? Какого черта ты делаешь здесь, на лодке?

Я размышляю, не спуститься ли с утеса, не добраться до лодки вплавь, но понимаю, что мне это не под силу.

Потом говорю себе, что Кэтрин не способна причинить вред ребенку. Что она вчера проезжала мимо дома Гримвудов и видела Питера — может, он играл в саду, а может, смотрел сквозь изгородь. Она увидела малыша, и это ее потрясло, потому что ее сын — мой сын — теперь был бы примерно такого же возраста. Неожиданная встреча так на нее подействовала, что ей потребовалось побыть одной. И она отправилась туда, где привыкла уединяться, когда ей нужно собраться с мыслями, — в море.

Но если она видела Питера, почему его не видел я?

Ветер толкает меня назад, словно боится того, что может произойти, если я подойду слишком близко к краю. Из-за мыса появляется еще одно судно и на большой скорости направляется к лодке Кэтрин. Полицейский катер. Они ее нашли.

Мы с Кэтрин были у дома Гримвудов приблизительно в четыре часа дня. В десять минут пятого Рейчел хватилась своего младшего сына и начала искать. По той дороге проезжает меньше десяти машин в день. А тут три штуки всего за десять минут?

А еще Рейчел утверждает, что видела, как Кэтрин берет на руки ребенка.

Я не знаю никого, кто страдал бы так сильно, как Кэтрин. Я видел много страданий и знаю, о чем говорю. Она изменилась до неузнаваемости, и возможно, это уже непоправимо, но все равно не способна причинить вред ребенку.

Я должен в это верить. Иначе мне ничего не остается, как шагнуть с утеса.

Приблизившись к лодке, полицейский катер сбавляет ход. Я вижу, как на палубу выскакивает Куини, приветствуя гостей. Затем появляется Кэтрин. Она двигается медленно, словно в полусне. Обычно энергичная и ловкая, теперь она выглядит заторможенной. Ловит брошенный ей фал, затем упускает его. Я смотрю, как на ее лодку высаживается полицейский, затем еще один. Третий. Кэтрин берет на руки Куини, и ей помогают перейти на катер. Потом отводят вниз, пригнув ей голову, чтобы она не ударилась о крышу рубки. Наручников я не вижу, но смысл происходящего совершенно ясен. Кэтрин арестована.

18

Я возвращаюсь в Стэнли три часа спустя и все это время молю бога, чтобы опять пошел дождь. Ливень, гроза, ураган — все, что угодно. Лишь бы прогнать эти толпы с улиц. Люди повсюду. Закусочная Боб-Кэт забита до отказа. Паб открылся рано. У почты толпа. Люди входят в здание муниципалитета и выходят из него. Два дня назад, когда мы искали Арчи Уэста, ощущение цели было почти осязаемым. Все были полны решимости искать и найти парня. Теперь все иначе, и дело не в том, что люди устали сочувствовать чужому горю. Их лица мне не знакомы, и я уверен, что это туристы с круизного судна, которых привлекает драма, разворачивающаяся на их глазах.

Все знают об аресте Кэтрин. Если люди считают ее виноватой, то будут ждать, когда полиция выбьет из нее признание и она скажет, где Питер. Искать его никто не собирается.

На часах почти восемь утра. Став свидетелем ареста Кэтрин, я подавил желание как можно скорее вернуться в город, а поехал домой, принял душ, переоделся в сухое и поел. Заставил себя успокоиться, понимая, что Кэтрин подвергнут стандартной процедуре, через которую проходят все арестованные. Зарегистрируют, снимут отпечатки пальцев и сфотографируют. Предложат адвоката, и если она согласится — я на это очень надеюсь, — то часа на два ее оставят в покое. Адвоката нужно еще найти и поднять с постели. Первый допрос продлится около часа, а потом они сделают перерыв.

Теперь все это дерьмо уже должно закончиться, и все немного успокоились — по крайней мере, в полицейском участке. У них будет время поговорить со мной.

На парковке все на меня оглядываются. Я уже заклеймен связью с женщиной, которую, как им известно, подозревает полиция. Боже правый — здесь команда телевизионщиков, приехавшая освещать историю с выбросившимися на берег дельфинами и неожиданно наткнувшаяся на сенсацию… Один держит на плече камеру, у другого в руке большой пушистый микрофон на палке. У женщины в куртке абрикосового цвета волосы похожи на шлем, плотно облегающий голову. Ветер рвет ее шарф, швыряя в лицо, но светлые с желтоватым оттенком волосы совершенно неподвижны. Кто-то указывает им на меня, и, когда я вылезаю из машины, они уже тут.

— Каллум Мюррей, вы близкий друг Кэтрин Куинн, которую арестовали сегодня утром. Вы можете это как-то прокомментировать?

Я пытаюсь ее обойти, но женщина преграждает мне путь. У нее на лице толстый слой грима. Вероятно, для камеры, но в реальной жизни это выглядит гротескно.

— Вы по-прежнему считаете случайным совпадением, что позавчера вместе с ней нашли Арчи Уэста?

Я снова обхожу ее, наступив на ногу оператору.

— Полегче, парень, — бурчит тот.

— Что случилось? Он тебя толкнул? — Абрикосовая дама на секунду отвлекается, и я иду к двери участка. Она снова забегает вперед: — Что вы можете сказать о теле ребенка, которого нашли в четверг ночью?

Хорошо, что я уже у двери. Вход в участок охраняет констебль. Абрикосовая дама пытается последовать за мной. Констебль Баунсер останавливает ее.

— Привет, Нил, — я киваю дежурному сержанту за конторкой. — Кэтрин здесь?

Он молча кивает в ответ. За моей спиной абрикосовая команда спорит с констеблем, утверждая, что у них есть такое же право войти в полицейский участок, как и у любого другого. Баунсер непоколебим.

— Можно с ней увидеться?

Нил моргает и напрягается.

— Ее допрашивают.

— У нее есть адвокат?

Нил опускает глаза. Он не уверен.

— Ей предъявили обвинение?

Ничего не выражающий взгляд.

— Когда я могу ее увидеть?

Нил смотрит на дверь.

— Приходи попозже.

И-за спин абрикосовой банды появился еще один желающий пройти в участок. Баунсер не справляется. Он сдает позиции, и помещение для посетителей внезапно наполняется людьми. Нил отвлекается. Баунсер растерян. Я незаметно проскальзываю во внутренний коридор.

Далеко я не пойду, только в первый кабинет справа, где сидит Скай. Она поднимает голову.

— Нил меня пропустил, — успокаиваю я ее. — Там настоящий хаос.

Она кивает и морщится:

— Могу себе представить…

Я подхожу к ее столу, выдвигаю стул и сажусь.

— Скай, скажите мне, что с Кэтрин.

Она густо краснеет и начинает теребить пуговицу на рубашке. И, как всегда, отводит взгляд. Мне говорили, что Скай в меня влюблена, и я сам это подозревал. Но не пытался подкатить к ней, хотя она единственная женщина на островах, с которой я могу целоваться, не рискуя свернуть себе шею. Для меня Скай — ребенок-переросток. Но если она действительно питает ко мне слабость, пришла пора использовать ее по полной.

Я наклоняюсь вперед:

— Мы с Кэтрин давно знакомы, Скай. Очень давно, и лучше меня ее, наверное, никто не знает. Я могу помочь.

Скай достаточно молода и достаточно амбициозна — и она глотает наживку.

— Вы хотите сделать заявление?

— Конечно. — Уверен, я что-нибудь придумаю, если до этого дойдет. — Предпочтительно вам. Но сначала я должен знать, что происходит. Кэтрин арестована?

Скай печально кивает.

— Если хотите знать мое мнение, они немного торопятся. Сначала нужно было просто ее допросить. Но сразу после похищения Арчи Уэста, когда к нам приковано внимание прессы… думаю, старший суперинтендант хочет подстраховаться.

— Ей предъявили обвинение?

— Мне об этом неизвестно.

— Каковы факты, Скай? Что у вас есть?

Она качает головой:

— Я правда не должна… — Она встает, подходит к двери и захлопывает ее. — Какого черта! Все равно весь Стэнли уже знает. Разве в этом городе что-нибудь скроешь?

Я жду. Наверное, внешне я выгляжу спокойным, хотя понимаю, что время уходит.

— Свидетель видел, как вчера около четырех дня Кэтрин ехала к дому Гримвудов.

— Кто этот свидетель?

— Работник лодочной мастерской. Десять минут спустя он снова видел ее. Теперь она ехала в обратном направлении, к гавани.

Я молчу — пусть выговорится.

— Она остановилась перед домом. Рейчел Гримвуд стояла у окна в спальне. Она видела, как Кэтрин вышла из машины и взяла Питера на руки.

— Может, мальчик вышел на дорогу? Конечно, Кэтрин остановилась.

— Кроме того, она — теперь я говорю о Кэтрин — садилась в свою лодку с очень большим мешком или узлом. — Скай явно не хотелось сообщать мне плохие новости. — Тащила его с трудом.

— Что, по ее словам, там было?

Скай качает головой. Этого она не знает.

— И всё? Она проехала мимо дома, остановилась перед выбежавшим на дорогу ребенком и принесла мешок на свою лодку? — Я подаюсь вперед, как будто хотел взять Скай за руку, а потом передумал. — Скай, это опасно. Пока вы занимаетесь Кэтрин, мальчика не ищут. Вы видели этот цирк на улице? Никто не собирается искать Питера.

Я встаю, подхожу к окну и снова поворачиваюсь к Скай:

— Погода портится. Питеру придется гораздо хуже, чем Арчи. Под открытым небом в такую погоду маленький ребенок долго не продержится.

Она морщится, и мне ее жалко, но на кону стоит гораздо больше, чем чувства Скай. Она делает резкое движение, явно не преследующее никакую цель, и сбивает со стола стаканчик для карандашей. Тот со стуком ударяется об пол.

— Вечером ожидают шторм. — Это неправда.

— Армия готова приступить к поискам. — Скай опускается на корточки и начинает собирать карандаши. Я вижу, что она стукнулась лбом о край стола, но прикусывает губу и не жалуется. — Старший суперинтендант сказал, чтобы они не начинали, пока мы не допросим главного… не поговорим с Кэтрин.

— Он дурак.

— Группа дайверов обыскивает бухту, где прошлой ночью стояла ее лодка.

Я возвращаюсь к столу и поднимаю последний карандаш. Вручаю Скай и беру ее за руку. Ладонь у нее большая и теплая, совсем не похожая на крошечную, всегда холодную ладошку Кэтрин.

— Скай, мне нужно две вещи. Поговорить с Кэтрин, и чтобы вы как можно скорее начали поиски. Где-то есть еще одна берлога. Старый сарай, кладовая для кормов, хозяйственная постройка… — Я отпускаю ее руку и откидываюсь назад. — Послушайте, совершенно очевидно, что Питера похитил тот же, кто и Арчи, а мы знаем, что Арчи увез мужчина.

В кармане у меня лежит список, который я показывал Кэтрин в четверг вечером, но доставать его нет нужды. Несколько месяцев назад Скай получила его по электронной почте.

— Сорок один мужчина в возрасте от шестнадцати до семидесяти пяти лет присутствовал и на спортивном празднике, и на Зимнем Заплыве. У нескольких человек не будет алиби на то время, когда исчезли Арчи и Питер. Старые добрые полицейские методы — вот что нужно, чтобы найти человека, похищающего детей, Скай. Вы можете его найти — сами, сегодня же, если захотите.

Она трет руку и встает.

— Дело в том, что у Арчи в голове все перепуталось. Он говорит о какой-то женщине.

— Что?

Скай делает шаг к двери. Шум в коридоре усиливается. Ей достаточно коснуться двери, и мое время истечет.

— Последняя версия — Арчи похитили мужчина и женщина.

— Это смешно, — говорю я. Но имею в виду не предположение, что похитителей было двое, а мысль, которая, как я вижу, пришла в голову Скай. Если у Кэтрин в ее новой роли похитительницы детей был сообщник…

— У Кэтрин нет алиби на то время, когда пропал Арчи. Она всю вторую половину дня работала дома, одна.

— Да, и я тоже. — Вероятно, это не самый удачный ответ, если учесть, куда свернул наш разговор. — И половина населения островов.

— На ее лодке нашли игрушку. Рейчел узнала игрушку Питера. Мне очень жаль, Каллум, но дело плохо.

Я чувствую облегчение — наконец-то появились факты, которые я могу опровергнуть.

— Какую игрушку? Случайно, не кролика? Малость потрепанного? Он не Питера. Мы с Кэтрин нашли его в ту ночь на «Эндеворе». У ее сына был точно такой же.

— Да, Рейчел нам сказала. Мы думаем, Кэтрин увидела Питера со знакомой игрушкой, и это стало последней каплей.

— Кэтрин и мухи не обидит.

Скай вскидывает брови. Возразить мне нечего.

— На ее свитере нашли волосы. Тонкие, короткие, светлые. Явно не ее. И не ваши. Конечно, их отправят в лабораторию, но…

— Скорее всего, это шерсть Куини. Кэтрин таскает собаку на руках, как ребенка. Стопфорд потратит кучу денег на проверку собачьей шерсти… Кстати, где Куини?

— В клетке. Кажется, она кого-то укусила.

— Хорошо. — Я подхожу к двери и распахиваю ее. — По крайней мере, собаку я могу увидеть?

19

Пока я взламывал компьютеры полиции, Куини успела сожрать все, чем я рассчитывал поужинать, а также нагадить в саду и оставить в моей постели кучу шерсти. Честно говоря, проникнуть в систему оказалось очень сложно. И зря, если туда еще не успели внести сведения об аресте и допросе Кэтрин.

Я начинаю с личного почтового ящика Стопфорда и нахожу там запрос, отправленный сегодня утром на базу в Маунт-Плезант: он хочет, чтобы дайверы обыскали бухту, где стояла на якоре лодка Кэтрин. В ответе читаю, что поиски начнутся в середине утра и закончатся ближе к вечеру. Военные также предлагают привлечь гидрологов, чтобы выяснить, куда, вероятнее всего, принесет предметы, выброшенные за борт в Порт-Фицрое, — на тот случай, если в бухте ничего не найдут.

Потом я обнаруживаю письмо в криминалистическую лабораторию полиции Большого Лондона, сообщающее, что одежда подозреваемой в похищении ребенка прибудет к ним в течение двух дней. Третье письмо содержит просьбу командировать следователя в помощь местным полицейским. В еще одном письме выясняется возможность прилета судебного патологоанатома для повторного исследования тела Джимми Брауна. Стопфорд прикрывает тылы. Служебная записка рекомендует полиции не прочесывать местность вокруг дома Гримвудов. По имеющимся данным, Питера увезли на машине, и Стопфорд не видит смысла тратить драгоценные часы на поиски, которые скорее всего окажутся бесплодными.

Ублюдок.

Копнув глубже, нахожу протокол допроса Кэтрин. Допрос проводил сержант уголовной полиции Джош Сэвидж, сын директора местной школы. Присутствовала также констебль уголовной полиции Лиз Уилкинс. Кэтрин отказалась от адвоката.

Я пропускаю обязательные формальности, напоминание, что Кэтрин имеет право на юридическое представительство, и ее повторный отказ.

Сэвидж: В какое время вы покинули свой офис вчера днем, миссис Куинн?

Куинн: Боюсь, я не особенно следила за временем. После обеда.

Сэвидж: Ваши коллеги говорят, что это было около четырех, незадолго до того, как факсом прислали фотографию из «Дейли миррор». В это время как раз началось затмение.

Куинн: Похоже, что так.

Сэвидж: Значит, около четырех?

(Короткая пауза.)

Сэвидж: Мы ведем запись, миссис Куинн. Вы не могли бы ответить на вопрос словами?

Куинн: Да, думаю, я ушла около четырех.

Сэвидж: Одна?

Куинн: С собакой. Кстати, где она?

Сэвидж: Почему вы ушли?

Куинн: Вы видели мою фотографию, которую рассматривали миллионы людей по всему миру?

Сэвидж: Пожалуйста, отвечайте на вопрос, миссис Куинн.

Куинн: Я расстроилась. Мне хотелось побыть одной.

Сэвидж: Куда вы собирались?

Куинн: Домой.

Сэвидж: Какой дорогой вы поехали?

Куинн: Восточной, что ведет в аэропорт.

Сэвидж: Не самый прямой путь, правда?

(Короткая пауза.)

Уилкинс: Миссис Куинн?

Куинн: Нет. Но я иногда так езжу.

Уилкинс: Почему?

Куинн: На Фолклендах не слишком много дорог. Иногда мне просто становится скучно.

Я прерываю чтение и откидываюсь на стуле. Наверху все тихо: не слышно ни возни, ни собачьего храпа. Я возвращаюсь к протоколу — естественно, Сэвидж не поверил объяснению Кэтрин, что вчера она выбрала ту дорогу ради развлечения. Он давит на нее. Она не хочет отвечать. Он настаивает. Она впервые уступает.

Куинн: Та дорога проходит мимо дома Рейчел Гримвуд. Я там часто бывала, когда была моложе. Когда были живы мои сыновья. Думаю, это место напоминает мне о временах, когда я была счастлива.

(Невнятное бормотание.)

Сэвидж: Миссис Куинн, вчера мы беседовали с Кристофером Гримвудом. Милый парнишка. Ему недавно исполнилось двенадцать.

Куинн: Кристофер — мой крестник. Я знаю, кто он.

Сэвидж: Да, совершенно верно. Когда вы в последний раз проводили с ним время?

Куинн: Прошу прощения, вы хотите знать, когда я в последний раз видела Кристофера?

Сэвидж: Да. Когда вы в последний раз… не знаю… обедали с ним? Гуляли? Вместе смотрели телевизор?

Куинн: Последние три я года не виделась ни с кем из этой семьи.

Сэвидж: Три года? Даже со своим крестником?

Куинн: Джош, вы знаете, что случилось три года назад. Вы знаете, почему я избегала Рейчел и ее семью.

Сэвидж: Да. Мы очень сочувствуем вашей утрате.

(Короткая пауза.)

Куинн: Ждете от меня благодарности?

Сэвидж: Я жду, что вы расскажете, почему, несмотря на нежелание общаться с Гримвудами — конечно, по вполне понятной причине, — вы без необходимости ездили мимо их дома. Почему вы так долго стояли рядом с ним в темноте?

Куинн: Кто это сказал?

Сэвидж: Кристофер. Он вас видел. Окна его спальни выходят на дорогу, и он говорит, что несколько раз видел, как ночью вы останавливались напротив дома. Он записал номер вашей машины, так что нет никаких сомнений, что он видел именно вас.

Куинн: Мне жаль это слышать. Я не хотела напугать Кристофера.

Сэвидж: Значит, вы признаёте, что регулярно останавливались перед домом Гримвудов в темное время суток?

Куинн: Да. Думаю, да.

Сэвидж: Насколько часто?

Куинн: Я вряд ли могу ответить на этот вопрос. Я не вела записей.

Сэвидж: Раз в день? Раз в неделю?

Куинн: Реже. Пару раз в месяц.

Сэвидж: Всегда по ночам?

Куинн: Проезжала и в другое время. Останавливалась только ночью. Когда думала, что меня никто не видит.

Сэвидж: Почему?

Куинн: Я уже вам говорила. У меня с этим домом связаны определенные воспоминания.

Сэвидж: Мне это кажется признаком психического нездоровья.

(Короткая пауза.)

Уилкинс: Миссис Куинн?

Куинн: Простите, это был вопрос?

Я встаю, чтобы размять ноги. Всем, кто хорошо знает Кэтрин, было бы понятно, что она просто остается собой. Она не переносит дураков, а Сэвидж явно не блещет умом. К сожалению, мне не обязательно быть там, чтобы понимать: симпатий это ей не прибавило. Возможно, им не удастся доказать ее вину, но пока все внимание полиции направлено на нее, они не ищут Питера.

Я прекрасно понимаю иронию происходящего. Несколько месяцев подряд я твердил об убийце, но никто не обращал на меня внимания. Теперь полиция наконец пришла к такому же выводу, но решила, что это Кэтрин.

Я возвращаюсь за стол.

Сэвидж: Расскажите, что произошло вчера. Когда вы проезжали мимо дома Гримвудов. На этот раз днем.

Куинн: Я поднялась на холм, проехала последний поворот перед домом и увидела на дороге Питера.

Я практически вижу, как встрепенулись Сэвидж и Уилкинс. Они переглядываются и слегка выпрямляются.

Уилкинс: Питер был на дороге?

Куинн: Да, прямо передо мной.

Уилкинс: Что вы сделали?

Куинн: Остановилась. Заглушила мотор. Вышла, взяла его на руки, отнесла за калитку сада и проверила, что она закрыта и он не может снова убежать. Потом вернулась к машине и уехала.

Уилкинс: Вы не постучали? Чтобы передать ребенка матери, удостовериться, что с ним всё в порядке?

Куинн: Я видела, что с ним ничего не случится. Если калитка закрыта, маленькому ребенку на улицу не выйти.

Уилкинс: Большинство людей поговорили бы с его матерью, вам не кажется? Сообщили бы ей о случившемся. Особенно с учетом того, что на улице стемнело.

Куинн: Я не принадлежу к большинству. Я — мать, потерявшая детей из-за небрежности той женщины. Я не разговариваю с Рейчел.

Сэвидж: Вы ее ненавидите, да?

Не отвечай, Кэтрин. Пожалуйста, не отвечай.

Куинн: Я даже не представляла, что можно кого-то так сильно ненавидеть.

У меня нет сил продолжать. Я встаю, иду наверх, обнимаю Куини. Потом варю себе кофе и смотрю на горы.

Кэтрин наплевать. Это видно даже по протоколу. Ей больше нечего терять. Ей безразлично, если люди подумают, что это она убила малыша. Она уже стала женщиной, способной убить почти две сотни дельфинов, а для многих это гораздо хуже, чем убить одного ребенка.

Твердо решив дочитать протокол, я возвращаюсь и просматриваю оставшуюся часть. Сэвидж спрашивает о светлых волосах на свитере; Кэтрин с едва скрываемым раздражением объясняет, что, если эти волосы принадлежат Питеру, они могли остаться на ткани после того, как она отнесла ребенка в сад. Потом сержант интересуется, что было в большом узле, который она принесла на лодку, и Кэтрин отвечает, что это белье из рубки, промокшее днем ранее.

Наверное, вода натекла с моей одежды, когда мы с Куини там заснули. Я могу это подтвердить. И кролика, которого нашел на «Эндеворе». Нужно с ними поговорить. Я смотрю на часы. Интересно, как долго полиция может удерживать человека без предъявления обвинений?

Сэвидж заводит разговор об экспедиции на «Эндевор» во вторник ночью. Почему мы туда отправились и что нашли. Кэтрин отвечает на все вопросы, ничего не скрывая, но не упоминает о том, что я на нее напал. Кроме того, она рассказывает кое-что, чего я не знал. Оказывается, она часто бросает якорь в Порт-Плезант и соседнем Порт-Фицрое и не хуже других знает бухту и останки «Эндевора».

Мне нужно с ними поговорить. Это я предложил обыскать затонувший корабль, а не она. Если уж на то пошло, Кэтрин совсем не хотела меня туда везти.

Сэвидж спрашивает, что она выбросила за борт в Порт-Фицрое сегодня утром. Кэтрин говорит, что ничего не бросала. Сэвидж утверждает, что есть свидетели. Кэтрин требует назвать имя. Он не может. Или не хочет. Кэтрин говорит, что если б хотела избавиться от тела, то не выбрала бы эту бухту — слишком мелко. На островах немало других мест, где практически нет шансов найти тело с привязанным грузом. Я понимаю, что в реальной жизни допрос уже закончился, но мне все равно хочется сказать ей, чтобы она заткнулась, потому что это дает мыслям Сэвиджа новое направление. Где бы она сбросила тело? Она об этом думала?

Ничего не добившись, Сэвидж меняет тему. Она видела кого-нибудь на дороге, ведущей к аэропорту? Нет, не видела. Увозила ли она вчера Питера Гримвуда из дома? Нет. Приводила ли на свою лодку? Нет, оставила в саду у дома. Где она была три дня назад, когда похитили Арчи Уэста? Дома, работала. Нет, никто это не может подтвердить — она живет одна.

Кэтрин прерывает череду вопросов и спрашивает, где ее собака. Сэвидж не знает. Он продолжает давить. Считает ли она совпадением, что Арчи Уэста держали в домике, который принадлежит ей и о котором почти никто не знает? Кэтрин сказала, что у нее нет никакого мнения на этот счет. Похищала ли она Арчи Уэста? Она впервые увидела Арчи Уэста прошлой ночью, когда нашла его на дороге в Дарвин.

Это тянется так долго, что даже я устаю. Допрос занимает чуть больше часа. Я ищу другие материалы, но ничего не нахожу. Если Кэтрин допрашивали еще раз, протокол не успели загрузить в систему.

Я беру телефон и звоню в полицейский участок, Нилу. Договариваюсь, что приду ближе к вечеру. Если повезет, мне удастся исключить игрушечного кролика из числа улик против Кэтрин.

Арчи похитили мужчина и женщина? По словам Скай, рассказ мальчика довольно бессвязен. Если у ребенка в голове все перепуталось, то мужчина и женщина, о которых он говорит, вполне могут быть мной и Кэтрин. О ком он говорит — о мужчине и женщине, которые его похитили, или о мужчине и женщине, которые его вернули? Черт, нужно всего лишь провести процедуру опознания. Арчи почти наверняка узнает Кэтрин, и дело развалится.

Я звоню в адвокатскую контору в Стэнли, и там подтверждают то, в чем я и так был уверен. В серьезных случаях, таких как похищение ребенка, Кэтрин могут задержать на четверо суток без предъявления обвинений. Если в течение четырех дней не начнутся серьезные поиски Питера Гримвуда, ребенок погибнет.

Потом я звоню знакомым в Маунт-Плезант и, к своему огромному облегчению, узнаю, что поиски уже идут. Взвод солдат прочесывает местность вокруг сарая для кормов, в котором держали Арчи. Это начало, но особых надежд у меня нет. Если Питера похитил тот же человек — а какие еще возможны варианты? — то он, она или они найдут другое место, чтобы спрятать ребенка.

Я понятия не имею, что делать дальше, и поэтому возвращаюсь к дому Гримвудов. Рядом с домом припаркованы две полицейские машины, а зона поворота огорожена лентой. Внутри работают люди в белых комбинезонах. Лучше поздно, чем никогда. Подъезжаю ближе и прочищаю горло.

— Что-нибудь нашли? — Я знаю, что они не обязаны мне отвечать. А еще знаю, что, скорее всего, ответят. И меня не разочаровывают.

— След. — Один из криминалистов заливает какую-то светлую жидкость в углубление в земле. — Всего один. Наверное, остальные смыл дождь, но и этого хватит. Кто-то тут недавно стоял. Крупный парень, судя по отпечатку ноги.

У Кэтрин крошечная ступня.

Я иду дальше и открываю калитку в сад. Кристофер и Майкл сидят на качелях недалеко от дома. Увидев меня, они спрыгивают и идут ко мне.

— Привет, ребята. Новости есть?

— Папин самолет задержали, — сообщает Крис. — Он вернется домой только завтра.

— Жаль. Наверное, все вы очень хотите, чтобы он вернулся побыстрее.

Глаза Майкла краснеют, и я жалею, что не сказал что-нибудь ободряющее — например, что их маме повезло, что у нее два таких разумных взрослых сына, или какую-нибудь другую подобную хрень.

— Где ваша мама?

— Прилегла. Бабушка говорит, что ей нужно поспать.

Если кому-то интересно мое мнение, то поспать нужно Кристоферу. До этого момента я не понимал, что означают синяки у него под глазами. Как будто кто-то окунул пальцы в фиолетовую краску и провел от уголков его глаз по диагонали через всю щеку.

— Вы приехали искать Питера?

— Если хотите, поищем вместе, — предлагаю я, понимая, что в таких ситуациях члены семьи испытывают потребность в действии. В любом, которое кажется им полезным. — Можно спуститься на пляж.

— Мы там уже были. — Крис берет брата за руку. — Утром первым делом пошли туда. Когда все еще спали.

— И вчера смотрели. — Майк все еще в пижаме. Поверх он надел флисовую курточку, чтобы не замерзнуть, и сунул ноги в кроссовки, но переодеваться не стал. — Когда мама его не нашла, мы везде искали.

— Говорят, его забрала тетя Кэтрин.

Я сажусь на корточки, чтобы мое лицо оказалось на одном уровне с лицом Майкла.

— Кто говорит, дружок?

— Сегодня утром мы слышали разговор бабушки и дедушки, — за брата отвечает Крис.

— Она в тюрьме, — вставляет Майкл. — Бабушка говорит, она больная на голову, потому что ее дети умерли, и теперь она хочет навредить Питеру.

Я беру мальчиков за плечи и веду к перевернутым бочкам, расставленным в форме круга.

— Ребята, кто-то из вас вчера видел Кэтрин у вашего дома? Около четырех часов? Прямо перед исчезновением Питера?

Они опускают глаза. Потом качают головами — сначала Кристофер, потом его брат.

— А еще кого-нибудь видели? Другие машины?

Мальчики снова качают головами. Но ведь они были в саду, когда мы с Кэтрин проезжали мимо. Наверное, дети пребывают в своем мире, не видят и не слышат, что происходит за его пределами.

— Вы никого не заметили рядом с домом? Не обязательно вчера, а, например, в последние несколько дней? Или даже в последние несколько недель? Кого-то незнакомого? Может, кто-то следил за вами?

— Вчера полицейский уже спрашивал об этом, — говорит Крис. — Я сказал, что нет. Только тетю Кэтрин.

— Бабушка говорит, она нас ненавидит.

— Вовсе нет, — возражаю я. — Просто она очень страдает.

— Мама тоже страдает, — говорит Майкл. — Она много плачет. И не только из-за Питера. Она из-за всего плачет.

— Мне иногда кажется, что все страдают, — задумчиво произносит Крис. — Всегда страдали и всегда будут страдать.

Разве он не прав?

20

Хвост Куини стучит по пассажирской дверце машины, и до меня доходит, что если она несколько дней будет моей гостьей, то нужно купить собачий корм. До назначенной встречи в полицейском участке еще полтора часа. Думаю, шопинг не хуже любого другого способа убить время.

— Каллум! — слышу я, захлопывая дверцу. Ко мне торопится Джон, начальник Кэтрин. Я жду, пока он подойдет ближе, понимая, что улицы Стэнли по-прежнему полны народу и многие испытывают ко мне повышенный интерес.

— Как дела, Джон?

Он улыбается своей хитрой, почти заговорщической улыбкой. Я ничего не имею против Джона, но в его присутствии всегда чувствую себя не очень комфортно. Высокие часто избегают людей маленького роста. Коротышкам есть что доказывать. Коротышки могут застать вас врасплох. Вы удивитесь, если узнаете, сколько низкорослых людей носят с собой нож.

— Вы сегодня видели Кэтрин? — спрашивает он, и я подавляю искушение ответить, что не видел, потому что ее арестовали по подозрению в похищении ребенка. Просто качаю головой.

— Ей нужно поговорить с адвокатом. — Джон переминается с ноги на ногу и не поднимает взгляд. — По словам Нила из полицейского участка, она отказывается. Я пытался поговорить с ней, но она не хочет никого видеть.

— У них на нее ничего нет. — Я стараюсь голосом передать свою уверенность. — Через пару дней им придется ее отпустить.

— Вот только они считают, что получили неопровержимые улики. — Джон придвигается ко мне. — Как сказал Нил, они уверены, что к вечеру смогут предъявить обвинение.

Должно быть, речь идет о кролике. Что у них есть без него и косвенных доказательств ее присутствия рядом с домом Гримвудов вчера днем?

— Похоже, они нашли отпечатки пальцев, — отвечает Джон на незаданный вопрос.

— Чьи отпечатки?

— Малыша. У Кэтрин вчера была кожаная сумка через плечо. На ней остались его отпечатки.

Я говорю себе, что это ничего не значит. Отпечатки пальцев Питера будут на сумке Кэтрин по той же причине, что и волосы на свитере. Она нашла мальчика на дороге, взяла на руки и отнесла в сад.

Но мне это все равно не нравится. Если волосы Питера остались на свитере Кэтрин, то их могут найти также в машине и на лодке. Выстраивается целая цепочка улик, фальшивых, но кажущихся все более убедительным.

— И отпечатки пальцев на пистолете, который она хранит на лодке. Похоже, свежие, хотя я не понимаю, как они это определили. Она недавно брала в руки пистолет.

Кэтрин держала пистолет, когда мы с ней были на «Эндеворе». Повезло еще, что не стреляла — как выясняется, не только мне…

— Ей нужен разумный совет.

«Ей нужно, — думаю я, попрощавшись и поднимаясь по склону холма, — чтобы нашли Питера и вычислили настоящего похитителя».

— Каллум!

Джон догоняет меня.

— Послушайте, это еще не всё. Я не хотел говорить, но такое чувство, что всем на нее плевать, а ей в любом случае понадобится поддержка.

— Ей нужно, чтобы нашли Питера, и тогда со всем этим дерьмом будет покончено.

— Каллум, вы знали двух других пропавших мальчиков? Джимми Браун был местным, и вы, вероятно, его видели. Другая семья, Харперы, время от времени приезжала в город. Вы с ними знакомы?

Я качаю головой.

— Простите, приятель, а какое это имеет значение?

— В библиотеке найдутся старые номера «Пингвин ньюс». После исчезновения мальчиков газета публиковала их фотографии. Взгляните. Но я не советую идти с этим к Дункану. Скорее всего, фотографии есть и в полиции. Люди начинают видеть связь, друг мой. И вам бы не помешало.

Он качает головой, как будто жалеет, что больше ничего не может сделать, потом поворачивается и идет вниз по улице.

Остается еще час до беседы в полицейском участке. Библиотека находится в общественном центре, и я отправляюсь туда, чтобы порыться в старых подшивках «Пингвин ньюс».

Джимми пропал в июне 1993-го. Я нашел статью о происшествии на первой странице номера за ту неделю и сделал фотокопию.

Мое внимание привлек рассказ о мальчиках, а если точнее, о том, как их исчезновение повлияет на жителей островов. По мнению автора, Роба Дункана, через несколько десятилетий эти истории станут частью нашего фольклора — дети, унесенные феями. А через год, утверждал он, их призраки появятся на пляжах.

Я помню, что уже читал эту статью и посчитал ее чересчур бесстрастной, хотя она была написана в то время, когда мы все молились о благополучном возвращении Джимми. Но в одном Роб был прав: для общества нет ничего хуже, чем пропавший ребенок. И я не уверен, что мы выдержим еще одного.

Понимая, что нельзя отвлекаться, я нахожу номер за август 1992 года со статьей о пропавшем Фреде Харпере и тоже делаю копию. Потом возвращаю подшивки на место и кладу две фотокопии на стол у окна.

О нет.

Я сажусь и подвигаю листочки ближе, надеясь, что при внимательном рассмотрении первое впечатление рассеется.

Семилетний Джимми жил с родителями в Стэнли. Пятилетний Фред был из поселка на Западном Фолкленде. Ничто не указывало на близкое знакомство двух семей. У них не было ничего общего. За исключением того, что два мальчика выглядели похожими, словно братья. Темные волосы, карие глаза, смуглая кожа — у обоих признаки испанской крови, как и у большинства здешнего населения. И оба чертовски похожи на детей Кэтрин.

Кто, как не я, громче и настойчивее всех кричал о том, что на островах живет убийца? Кто, как не я, чаще всего говорил, что три пропавших ребенка, не говоря уже о четырех, никак не могут быть совпадением? Наконец остальные жители островов начинают со мной соглашаться…

Боже правый, что же я наделал?

* * *

Несколько часов спустя я задаюсь вопросом: есть ли хоть какой-то толк от моих действий? Было бы сильным преувеличением утверждать, что полицию убедил рассказ о находке плюшевого кролика на «Эндеворе». Они хотели знать, почему мы сразу ничего не сказали, но объяснение, что находка тела ребенка на какое-то время заставила забыть об игрушке, их тоже не впечатлило. Как и заявление, что именно я предложил обыскать обломки кораблекрушения.

Мне даже показали копию моего дурацкого списка. С добавленным именем Кэтрин. Когда я попытался спорить, мне ответили, что несколько человек видели Кэтрин во время заплыва. Вероятно, она стояла на скале и в бинокль следила за пловцами. Никто не помнил, что видел ее на школьном спортивном празднике, но судя по журналу начальника порта, ее лодка в то время стояла в Порт-Ховарде.

Когда меня отпустили, уже было абсолютно ясно: полиция считает нас с Кэтрин очень странной парочкой, а сам я могу скоро перейти в разряд подозреваемых. Только вернувшись домой, я вспомнил, что нужно было купить корм для Куини. От банки томатного супа, которую я открыл для себя, она воротит нос, кукурузные хлопья ее тоже не впечатлили. Возвращаться в Стэнли уже поздно, и остается только принести что-нибудь из дома Кэтрин. Так я одним выстрелом убью двух зайцев. Возьму что-нибудь из ее вещей и утром отнесу в полицейский участок. Появится предлог еще раз попросить о встрече с ней.

Я иду пешком. До дома Кэтрин всего четыре мили напрямик; кроме того, я немного взвинчен и не хочу садиться за руль. Ничто так не успокаивает, как ходьба, хотя это может показаться странным — первая пешая прогулка по Фолклендам была одним из худших эпизодов в моей жизни. Но за прошедшие годы я очень хорошо понял разницу между ночным марш-броском по незнакомой местности — в промокшей насквозь одежде, навстречу неминуемой насильственной смерти — и прогулкой по исхоженным вдоль и поперек пустошам при золотистом свете луны, когда запахи моря смешиваются с запахами земли.

Солнце садится, и направление указывает только серебристая полоска на горизонте, но этого вполне достаточно. Минут через пятнадцать я подхожу к узкой речушке — значит, пройдено уже больше половины пути. Здесь нужно повернуться спиной к закату, если от него что-то осталось, и идти точно на восток.

Я иду быстро. Куини трусит рядом, время от времени отвлекаясь на запахи и шорохи, но, услышав мой свист, всегда возвращается. В районе аэропорта ветер усиливается. Отсюда уже видны огни Стэнли.

Когда на горизонте проступает белый силуэт над Уэйлбон-Бэй, Куини понимает, что она почти дома; бежит впереди меня по узкой протоптанной тропке, которая приводит нас прямо к саду. Ночь такая темная, что я с трудом различаю эти чертовы скелеты — даже когда мы подходим совсем близко. Если газетчики увидят дом Кэтрин, это будет настоящая сенсация. Те, кто захочет понять, поймут, что это протест против китобойного промысла, но умело выбранный ракурс и хитрое редактирование расскажут совсем другую историю. Кэтрин может предстать каким-то вурдалаком, живущим на кладбище.

Здесь почти никто не запирает дома. Я свой запираю, но привычка — вторая натура. У Кэтрин такой привычки не было, однако, когда я толкаю заднюю дверь, она не поддается. Приходится проверить каменную кадку для растений под окном гостиной — да, ключ на своем обычном месте.

Куини носится по дому, словно проверяя, что тут изменилось за время ее отсутствия. Обнюхивает пол, стены, дверцы буфета, стремглав бежит наверх, а минуту спустя топочет вниз. Все это время я стою на кухне, собираясь с мыслями. Я ни разу не был здесь без Кэтрин. Без нее дом кажется совсем другим.

В кладовке я нахожу корм для Куини, набиваю им рюкзак и иду наверх. В конце коридора — комната с белой дверью. Закрытой.

Я никогда не был в спальне Кэтрин. Те несколько раз, когда я сюда приходил — обычно мы встречались у меня или на лодке, — мы устраивались в спальне для гостей. Мне казалось, что если это жест уважения к мужу, то поезд уже давно ушел. Я спал с его женой, и какая, черт возьми, разница, если я улягусь в его постель? Но для Кэтрин было важно сохранять эту разницу, и я с готовностью подчинялся.

И все равно я почему-то волнуюсь, когда толчком распахиваю дверь и вхожу в спальню.

Двуспальная кровать аккуратно заправлена, в ногах сложено лоскутное одеяло, явно старое. Глядя на лоскуты всех цветов радуги и самой разной фактуры, я представляю, как несколько поколений фолклендских женщин при свете керосиновой лампы шили это гигантское произведение искусства. Воображаю, как бабушка Кэтрин делится воспоминаниями с крохотной темноволосой девочкой: «А это платье я носила, когда познакомилась с дедушкой… Ой, смотри, а этой тканью была обшита твоя коляска, когда ты была маленькой. Помнишь?»

Мы с Кэтрин могли бы много лет лежать, обнявшись, под этим одеялом, и она рассказывала бы мне историю каждого лоскутка.

Комната имеет Г-образную форму, и за углом я вижу маленький кабинет. Письменный стол, шкаф для документов, стул. Нижний ящик шкафа открыт. Компьютер забрали — думаю, недавно, если судить по разбросанным на столе и полу кабелям. Лазерный принтер, старая модель «Хьюлетт-Пакард», остался, но кабель, соединявший его с компьютером, свисает на ковер. Подойдя ближе, я вижу пыльный круг.

Три стены заняты фотографиями Нэда и Кита — поодиночке, вдвоем и с родителями. Среди фотографий попадаются школьные рисунки и даже страницы, вырванные из медицинских карт. Четвертая стена пустая, но я вижу на ней отверстия от булавок и остатки липкого синтетического каучука.

Куини выбегает из комнаты. Я слышу, как она спускается по лестнице, затем несется по коридору первого этажа. Начинаю открывать ящики комода, стараясь не отвлекаться на исходящий от них запах Кэтрин. Нахожу брюки, свитер, носки. В ящике с нижним бельем беру вещи, которые сам ей покупал — из эгоистичного мужского желания видеть на ней одежду, за которую я заплатил. Наши отношения с женщинами — это борьба за территорию, ведь так?

Еще одна дверь ведет в ванную, и мне приходит в голову, что Кэтрин понадобится зубная щетка и паста. На внутренней стороне двери висит пижама, и я не могу удержаться. Подношу к лицу и вдыхаю запах. За последние три года я никогда не был к ней так близко. Я закрываю глаза и представляю, что она здесь, в комнате, рядом со мной — прямо сейчас.

— Привет, — говорит Кэтрин.

Я вздрагиваю и отпускаю шелковистую ткань, почему-то чувствуя себя виноватым. Мне ничего не привиделось. Она здесь, в дверном проеме. Куини вертится у ее ног и с такой силой виляет хвостом, что едва не сбивает с ног их обеих.

Моя первая мысль: Кэтрин стала меньше. Одежда ей явно велика — свисает с плеч, подвернута на запястьях и лодыжках. Прилизанные тусклые волосы собраны на затылке. Глаза огромные и в полутьме кажутся серебристыми.

— Подумал, тебе нужна одежда. — Я чувствую потребность объяснить, почему без приглашения вторгся в ее спальню.

— Нужна. — Она криво улыбается, смотрит на себя и поднимает руки. — Это дала Скай. Не уверена, что у нас одинаковый размер.

— Тебя отпустили?

Она слегка склоняет голову набок:

— Нет, я дождалась, пока они отвлекутся, и сбежала.

— Как ты сюда добралась? — Я не слышал машины, хотя, нужно признать, ветер завывал, как безумный.

— На метле.

В этом вся Кэтрин. Ей нравится, когда я выгляжу тупым солдафоном, а она знает ответы на все вопросы. Заметив что-то в моем лице, она проявляет милосердие:

— Скай меня подбросила.

— Что происходит? Почему?

Она пожимает плечами, но продолжает стоять в дверном проеме.

— Дайверы закончили прочесывать Порт-Фицрой и ничего не нашли. Это значит, что у полиции имеются только косвенные улики. Боб Стопфорд решил, что у них нет условий для длительного пребывания задержанных, и, будем откровенны, я все равно никуда не сбегу.

Все это так неожиданно, что с трудом укладывается в голове.

— Все закончилось?

Кэтрин хмурится:

— Конечно, нет. Завтра дайверы вернутся. А меня обязали явиться в полицейский участок. Кстати, ты не мог бы подбросить меня до бухты? Моя машина все еще там.

— С радостью, но только утром. Я пришел пешком.

Она кивает, и пресловутый «слон в комнате»[24] задирает голову и трубит так громко, что я боюсь, что в доме снесет крышу. Она тоже слышит этот рев.

— Ты ни о чем не хочешь меня спросить?

— Нет. — Пусть хоть весь дом рухнет, но я не произнесу этого вслух.

— Дурак, — говорит Кэтрин, и ее лицо смягчается. Я вижу, как дергается ее тело, словно она хочет броситься ко мне через всю комнату, но сдерживаю себя, понимая, что первый шаг должна сделать она.

— Ты видел Рейчел?

Три года я не слышал, чтобы Кэтрин произносила это имя. Я качаю головой, подразумевая, что речь идет о времени после исчезновения ребенка.

— Только ее родителей. И двух старших мальчиков.

— Что они говорят? Как она?

— В шоке. Пытается осознать случившееся. Собственно, как и следовало ожидать.

— Его ищут? Как Арчи? Я ничего не могла вытянуть у Стопфорда и его парней. Полиция организовала поиски?

Черт. Это Кэтрин. Настоящая Кэтрин, а не призрак, который я преследовал так долго, что почти забыл, какой она была раньше. Похоже, она тоже что-то прочла на моем лице. Морщинки на ее лбу разглаживаются. Щеки вздрагивают. Неужели она сейчас мне улыбнется?

— Я чуть с ума не сошел, так переживал за тебя…

Не улыбка, еще нет; просто воспоминание, что когда-то такое было возможно.

— Меня держали под арестом меньше суток.

— Я говорю о последних трех годах.

Давай, Кэтрин. До меня всего пять шагов. Мне кажется, она уже готова преодолеть это расстояние, но тут сквозь завывание ветра до нас доносится звон стекла. Кто-то разбил окно.

Потом мы слышим взрыв.

21

От испуга глаза Кэтрин широко раскрываются:

— Это выстрел. Внизу вооруженный человек.

— Фейерверк, — успокаиваю я ее, быстро поворачиваюсь и выключаю свет. Спальня находится в задней части дома, а звуки доносятся спереди. — Наверное, детишки балуются… — Но уверенности в этом нет. — Подожди здесь.

Бегу вниз, радуясь, что ни я, ни Кэтрин не включили свет и есть шанс скрыть свое присутствие в доме. На полу в кухне лежат камень и хлопушка, влетевшая вслед за ним. Самодельная — в детстве мы называли их шутихами и бросали в толпу в ночь Гая Фокса[25]. По крайней мере, я бросал, пока папаша не надрал мне задницу. Подхожу к задней двери и поворачиваю ключ.

Снаружи доносится рев моторов. Это квадроциклы. Они становятся популярными на островах, особенно среди молодежи. Чтобы носиться по бездорожью на квадроцикле, не нужны права. И на них можно забраться туда, куда не проедет ни один автомобиль. Мне приходилось видеть, как двенадцатилетние мальчишки гоняли по пустошам на этих четырехколесных телегах.

Снаружи ничего не видно, и я возвращаюсь наверх. На полпути встречаю Кэтрин и тащу ее за собой. В маленькой спальне, раньше принадлежавшей Нэду — выглядит она жутковато, как будто в ней по-прежнему живет восьмилетний мальчик, — подкрадываюсь к окну, выходящему на дорогу. Кэтрин идет следом и прижимается подбородком к моему плечу. Ветер словно с цепи сорвался, обрушиваясь на стены старого дома и завывая над крышей. Неудивительно, что мы не слышали приближение квадроциклов.

— Там целая толпа, — шепчет Кэтрин мне в ухо.

Нам видны зажженные фары, и, судя по всему, не все приехали на квадроциклах. Вереница припаркованных машин тянется довольно далеко, перегораживая дорогу.

— Отойди. Встань у меня за спиной.

Уличные фонари дают нам временное преимущество: мы можем видеть больше, чем люди снаружи. Ветер разогнал облака, и жутковатые украшения в саду Кэтрин поблескивают в искусственном свете.

— Не могла поставить гномиков, как нормальные люди, — бормочу я.

Потом вижу свет электрических фонарей. Три… четыре… шесть штук перед домом среди скелетов и гарпунов. Смотрю, как они приближаются. Неясные тени постепенно материализуются, превращаясь в человеческие фигуры. Толпа подходит к дому, и что-то подсказывает мне, что они пришли не затем, чтобы петь рождественские гимны. Очень необычное поведение для жителей островов.

Снаружи мелькает что-то яркое — открытое пламя, у самой земли. К дому летит шутиха. Она проносится над крышей, не причинив вреда.

— Посмотри сзади, есть ли там кто-нибудь. Только осторожно, чтобы тебя не заметили.

К нам летит еще одна шутиха. Ударяется в стену рядом с окном и падает на землю. За ней могут последовать другие. И попасть в цель. Так можно и дом поджечь. Я трясу головой, пытаясь отогнать назойливые видения. «Сэр Галахад» в огне. Крики горящих людей.

Кэтрин появляется в дверном проеме за моей спиной:

— Они обошли дом. Я насчитала трех человек. Кто они?

Девять фонарей. Не меньше девяти незваных гостей, а с учетом количества машин на дороге, скорее всего, гораздо больше.

— Дай мне телефон. И не зажигай свет.

Громкий стук в дверь, а затем я вижу, как кто-то отходит назад и поднимает голову. Луч фонаря направлен вверх, но в другое окно, и я успеваю спрятаться. Что-то подсказывает мне, что эти парни не знают, что мы здесь. Они думают, что Кэтрин в тюрьме, а рядом с домом нет машин, которые бы указывали на наше присутствие.

Но что им тогда нужно, если не мы?

Ответ на этот вопрос я получаю через несколько секунд, когда несколько фонарей перемещаются от дома к скелетам. В мерцающем луче виден молоток, обрушивающийся на скелет косатки. Склеенные и скрепленные штифтами кости установлены на постаменте, создавая впечатление стремительного и грациозного движения морского млекопитающего. От сильного удара постамент опрокидывается, и скелет падает на землю. Еще один взмах молотка, и он распадается на две части. Следующий удар разбивает плавник.

Кто-то лупит аэрозольным баллончиком по челюсти голубого кита. Третий вандал поднимает гарпун и бросает в сторону дома. Его не взяли бы в команду по метанию копья, но дурной пример заразителен, и вскоре в нас уже летят гарпуны. Слышно, как некоторые ударяют в стену.

Еще дальше люди перебрасывают мелкие обломки костей через изгородь на землю и пляж в нескольких метрах внизу.

— Они всё ломают. — В руке у Кэтрин телефон, глаза широко раскрыты. Она в смятении. Конечно, скелеты китов многим не нравятся — например, мне, — но это ее наследство, это часть истории острова.

— Я выхожу.

— С ума сошла? — Одной рукой я хватаю ее, другой беру телефон и большим пальцем набираю «999»[26]. Пока жду ответа, толпа принимается за дельфинов. Кэтрин дрожит, и я не знаю, сколько еще смогу ее удерживать.

Пока я объясняю ситуацию дежурному сержанту в полицейском участке, люди вновь хватают гарпуны и начинают бросать в дом. Слышится звон разбитого окна.

Полицейской машине понадобится не меньше пятнадцати или двадцати минут, чтобы до нас добраться. Учитывая, что дорога блокирована машинами, время может удвоиться.

— Эти люди думают, что я похитила Питера. — Я отмечаю, что Кэтрин не говорит «убила».

— Дело не только в Питере. — Мне очень не хочется этого говорить, но она должна понимать, с чем имеет дело.

Я тяну ее ближе к двери. Снаружи по-прежнему взрываются шутихи, а грохот падающих со скалы костей сопровождается пронзительными воплями.

— Помнишь двух мальчиков, пропавших до Арчи и Питера? Местных?

Она отвечает недоуменным взглядом, в котором читается страх.

— Джимми и Фред?

— Люди сообразили, что они похожи на Нэда и Кита. А первый из них пропал вскоре после гибели мальчиков. У людей плохо с логикой, Кэт. Дети пропадают, и испуганные люди начинают обвинять друг друга.

Внизу лает Куини. Времени больше нет. Они знают, что мы тут.

— Позвони еще раз, — говорю я и иду к лестнице. — Пусть поторапливаются, черт бы их побрал.

Крики снаружи усиливаются. Что-то ударяет в окно. Стекло не разбивается, но это лишь вопрос времени.

— Не выходи.

— Полиция будет здесь через десять минут. Я их заболтаю.

Кэтрин пытается удержать меня, но на моей стороне сила тяжести и тридцатикилограммовое преимущество в весе. Я прошу ее позвонить в полицию и ждать в задней части дома. Потом иду через кухню, чувствуя гулкие удары сердца. Не очень-то приятно кидаться в драку вслепую. Я понятия не имею, что за люди собрались снаружи дома и что они собираются делать. Ясно только, что нужно действовать быстро. Застать их врасплох. Я распахиваю дверь, выхожу под свет уличного фонаря и запираю ее за собой. Ключ опускаю в карман. Посмотрим, у кого хватит смелости отобрать его у меня.

— Что вам нужно, парни? — Вопрос звучит достаточно вежливо. Своим тоном я даю понять, что со мной лучше не связываться. Честно говоря, мне страшно, но если я не смогу этого скрыть, мне конец.

Луч фонаря упирается мне в лицо. Потом еще один. Проклятье!

— Нам нужно поговорить с твоей подругой. Пусть выйдет. — Женщина, причем явно не местная. Акцент жителя Юго-Восточной Англии, совсем не похожий на мягкий тягучий говор, характерный для многих островитян. Если дипломатические переговоры ни к чему не приведут, я должен знать, что меня ждет. Полиция будет здесь в лучшем случае через десять минут, да и то при условии, что они выехали сразу после звонка. А пока можно рассчитывать только на себя.

— Кто хочет с ней поговорить? И не свети мне в лицо, пока я не засунул фонарь тебе в задницу!

Толпа гогочет, но луч фонаря сползает с моего лица. Из темноты на фоне остатков скелетов проступают тени. Взрослые, в теплых куртках — по погоде. Шарфы и шапки частично скрывают лица. Не хотят, чтобы их узнали. Слышен звук приближающихся машин, но это явно не полиция — слишком рано.

— Я кого-то из вас знаю или вы все с круизного судна? В таком случае вам лучше дважды подумать, прежде чем нарушать здесь закон. Корабль не будет ждать, пока вас возьмут на поруки.

Молчание. Я чувствую, что отвоевал преимущество.

— Вам придется выложить по тысяче фунтов, чтобы улететь домой. Сомневаюсь, что это покрывается страховкой.

— Никто не собирается нарушать закон. — Вперед выходит мужчина, высокий, но все-таки ниже меня и немного оплывший. Я узнаю отца Джимми Брауна. — Мы просто хотим с ней поговорить.

— С ней целый день говорила полиция. Они этим занимаются. Идите домой.

Из-за спины мужчины выходит женщина. За ней еще одна. Обе мне не знакомы. Первая подходит прямо ко мне. Ей лет сорок пять, а огрубевшая кожа и морщины вокруг рта выдают любительницу спиртного. Я чувствую запах алкоголя. Это сложнее. Мужик будет меня опасаться. Женщина — нет. Убедит себя, что я не посмею ее тронуть. И будет права — только не при свидетелях, особенно с учетом того, что за спинами людей я замечаю блеск объектива. Телевизионщики приехали сюда вместе с толпой, но пока предпочитают держаться в тени.

Женщина подходит вплотную, на расстояние нескольких дюймов, пытаясь смутить меня своей близостью.

— Пропал двухлетний малыш. — Она тыкает мне в лицо пальцем, обтянутым перчаткой. — За три года пропали четверо детей. Тебе плевать, да?

— Тащи ее сюда!

Тут не только туристы. Местные держатся сзади, но они тоже здесь. Семья Браунов, это точно, и, похоже, один или двое Харперов. За потемневшим черепом голубого кита я вижу черные с сединой пучки волос Боб-Кэт.

Полиция еще далеко. Эти люди напуганы. Их детей похищают, и они чувствуют себя беспомощными. Подогретая алкоголем толпа нашла выход для своих страхов. Ключ они не получат, но несколько окон уже разбиты. Люди могут забраться в дом.

— Хотите поговорить с Кэтрин? — Я смотрю поверх головы женщины на мужчину, в котором узнал отца Арчи Уэста. — С женщиной, которая, между прочим, нашла вашего сына? С женщиной, которая меньше суток назад вернула ребенка матери? Считаете, она это заслужила?

Мужчина выглядит пристыженным, но остальные по-прежнему храбрятся — смелости им придает анонимность. Какие-то юнцы в задних рядах затягивают песенку про женщину по имени «Королева убийц». Я поднимаю руки:

— Ладно, ваша взяла. Я ее приведу.

Такой поворот их удивляет. Они перестают петь, но все время придвигаются ближе.

— Дайте мне две минуты. Но она выйдет поговорить, и только. Она не сделала ничего плохого. У нее был трудный день, и вы должны отнестись к ней уважительно.

Я отступаю к двери, но женщина не отстает:

— Как насчет того, чтобы пойти с тобой?

Наклонившись, я шепчу ей в лицо так, чтобы слышала только она:

— А как насчет того, чтобы сломать твой уродливый нос?

Выпрямляюсь, отпираю и распахиваю дверь.

— Две минуты. И никто ее пальцем не тронет — иначе будете иметь дело со мной.

Проскользнув в дом, я поворачиваю ключ в замке. Кэтрин ждет в коридоре. Она смотрит мимо меня, на заднюю дверь.

— Я с ними поговорю. Я не боюсь.

— Зато я боюсь.

Тяну ее за собой через весь дом, в прачечную. Стиральная машина и сушилки с веревками аккуратно расставлены вдоль стены. Большое окно, прямо над раковиной, выходит в скрытый от глаз уголок сада.

Я много раз спал с Кэтрин в этом доме. Ее муж работал в двадцати минутах езды отсюда. Тогда, несколько лет назад, мне требовался план отхода.

— Позади дома тоже люди, — шепчет Кэтрин, когда я открываю окно и взбираюсь на раковину.

— Теперь все собрались у входа, ждут тебя. — Не без труда — возможно, за прошедшие три года я немного поправился — протискиваюсь в окно и спрыгиваю на землю. Потом протягиваю руки, чтобы помочь Кэтрин, и она вручает мне Куини.

Отлично.

Сунув собаку под мышку, я другой рукой помогаю ее хозяйке. Ветер заглушает звуки нашего бегства. Остается надеяться, что собака будет молчать. Когда все оказываются на земле, я останавливаюсь на секунду, чтобы оглядеться.

Мы на маленьком огороженном участке, где Кэтрин держит мусорные баки. Окно оставляю открытым — преследователи будут знать, что мы сбежали, и, возможно, не станут громить дом. Потом осторожно выглядываю за калитку. Никого. В любом случае случайный противник мне не помеха. Передав Кэтрин собаку, я тяну их за собой по узкой мощеной дорожке, ведущей в дальний конец сада. Перемахнув через изгородь, мы окажемся на открытой местности. Ветер разогнал облака, и от квадроциклов здесь не убежать.

Из-за дома вновь доносятся крики. Громкий стук говорит о том, что толпа теряет терпение, но мы уже у изгороди. Я перелезаю на ту сторону, беру Куини, опускаю ее на землю и наклоняюсь к Кэтрин, чтобы поднять ее.

Над головой с визгом проносится шутиха, разбрасывая мелкие разноцветные искры. Я тяну Кэтрин за собой. В одежде, которую ей одолжила Скай, идти по пересеченной местности не слишком удобно, но нужно торопиться.

Почувствовав перемену в настроении толпы, я оглядываюсь и вижу беспорядочное движение фонарей. Сквозь ветер доносятся крики — кажется, они разозлились.

— Думаю, они догадались, что мы сбежали. — Кэтрин уже тяжело дышит. Три года назад она была в отличной форме. Теперь я не уверен, что она выдержит четырехмильный марш-бросок. Ничего, ночью на Фолклендах мне приходилось таскать кое-что потяжелее.

Лучи фонарей скользят по земле прямо передо мной, и крики становятся громче. Нас заметили. Я прибавляю ходу, но у Кэтрин на ногах явно не кроссовки. Она старается не отставать, но я уже слышу рев квадроциклов. Это плохо. В доме у нас было моральное превосходство, и мы могли дать отпор. Теперь мы стали добычей, которую преследует толпа, а это совсем другое дело.

Варианты? Прятаться? Повернуть назад и вступить в бой? Отделать одного так, чтобы остальные отступили? В голову мне приходит неожиданное решение, и я поворачиваю к дороге.

— У них машины. По дороге нам не уйти.

— А мы и не будем. Мы ее пересечем.

Я жду, что Кэтрин будет протестовать. Сообразит, что нас ждет на другой стороне, — скажет, что я сошел с ума. Мы пробираемся через заросли дрока и ворони́ки. На небе еще остались облака, и время от времени они закрывают луну. Каждый раз, когда это происходит, появляется шанс, что преследователи нас потеряют, и я иду так быстро, как только осмеливаюсь. Бег по пересеченной местности на Фолклендах — непростое занятие, особенно в условиях стресса. Повсюду травяные кочки, ямы и норы, большие заболоченные участки и даже ручьи и озера — там, где меньше всего ожидаешь их увидеть. И еще камни, глубоко вросшие в землю, невысокие, но острые и коварные, как капканы.

Квадроциклы приближаются. Оглянувшись, вижу фары. Они направлены прямо на нас.

Вот наконец и дорога. Теперь мы можем двигаться быстрее, даже без света. Парни, которые нас преследуют, — тоже. Я поворачиваю налево, не выпуская руки Кэтрин. Нам осталось преодолеть сорок ярдов, но в гору, а она уже задыхается.

— Ты не в форме.

— А ты не в своем уме.

Мы у ограждения. Обычно я захожу на минное поле в другом месте и потому не подготовил проход.

— Ты мне веришь? — За спиной Кэтрин появляются фары, быстро поднимающиеся по склону. Три штуки.

— Похоже, мне больше ничего не остается.

Я улыбаюсь, затем ложусь на землю и перекатываюсь под ограждением. Колючая проволока цепляет куртку, но я освобождаюсь. Почва тут пропитана влагой, но нет времени искать более подходящее место. Кэтрин следует моему примеру, потом к нам проползает Куини.

Мы на минном поле.

22

Я держусь как можно ближе к ограждению, пока не замечаю знакомые ориентиры. Чуть севернее того места, где мы находимся, есть скальный выступ, и от него можно поворачивать на запад. Бо́льшую часть пути мы преодолеем по овечьей тропе. Кэтрин идет за мной; собаку она снова взяла на руки.

— От Поросенка тут ничего не взорвется. Опусти ее на землю.

Она еще крепче прижимает собаку к себе. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ним:

— Кэт, на этом поле полно овец. Они слишком легкие, и мины от них не срабатывают. От Куини тоже. Просто не позволяй ей гоняться за овцами, а то нас пристрелят.

Это лишь наполовину шутка. Минное поле арендовал местный фермер, Чейз Вентфилд, не терпящий собак, которые гоняются за его скотом. Тем временем свет фар продолжает преследовать нас. Квадроциклы по ту сторону ограждения перемещаются быстрее нас. Мы доходим до выступа, и я достаю из кармана компас, чтобы проверить себя. В обычной обстановке я этого не сделал бы, и у нас совсем нет времени, но Кэтрин все еще нервничает.

— Туда. Держись за мной. И отпусти эту чертову собаку.

Я бегу трусцой по овечьей тропе. Кэтрин не отстает, едва не наступая мне на пятки, но это хорошо. Мы должны исчезнуть во тьме, пока не оказались в свете фар, чтобы этим ублюдкам не пришло в голову последовать за нами. Ярдов через сто я останавливаюсь и оглядываюсь. Фары по-прежнему направлены на минное поле, но квадроциклам сюда путь заказан, и нет никаких признаков, чтобы кто-то преследовал нас пешком. Я заставляю Кэтрин пригнуться, и через несколько минут мы видим, как квадроциклы разворачиваются и спускаются по склону холма.

— Люблю, когда все идет по плану.

— Блестяще. — Она все еще держит Поросенка на руках. — Оторванная рука или нога — небольшая цена за успех.

Я встаю и иду дальше. Кэтрин следует за мной, как слоненок за матерью.

— Думаю, нам лучше держать дистанцию. Если я подорвусь, у тебя есть шанс легко отделаться.

— Очень смешно. Лучше расскажи, как ты это делаешь.

— У меня есть карта.

Она задумывается.

— Карта? На островах больше десяти лет огорожена уйма земли, потому что никто не хочет взлететь на воздух, а у тебя есть карта? Ты кому-нибудь говорил?

— Никто не спрашивал.

Я оглядываюсь. Ничего — только темнота.

Кэтрин тоже останавливается. Мне знаком этот взгляд. Если б не Куини, ее руки упирались бы в бедра.

— Конечно, другие знают о карте. Если точнее, то военные. Беда в том, что они не могут ей доверять. Я получил ее в конце войны от пленного аргентинца. Его батальон устанавливал мины, и он знал их точное расположение. Британские власти хотят всё проверить сами, но, пока деньги не выделены, минное поле остается.

Кэтрин огладывается. Неровная местность, усеянная кочками, камнями и размытыми белыми пятнами — вероятно, овцами.

— Сколько здесь мин?

— Где-то сто сорок.

— Издеваешься? И ты помнишь, где они все находятся?

— Конечно, нет. Просто знаю, что этот путь безопасен.

Кэтрин берет меня за руку и снова оглядывается.

— Они уже уехали. Сдались. Можно возвращаться к дороге.

Как давно Кэтрин не брала меня за руку… Я чувствую, как она дрожит, и понимаю, что это не только страх. Расстегнув куртку, снимаю ее и накидываю на плечи Кэтрин — это предлог притянуть ее к себе, как раньше. Потом обхватываю ладонями ее затылок и распускаю ей волосы.

Она помнит. Я вижу это по ее глазам, по тому, как она вздрагивает от прикосновения моих пальцев к шее.

— Поверить не могу, что ты пристаешь ко мне посреди минного поля, — шепчет Кэтрин.

Больше всего на свете мне хочется ее поцеловать. Я смотрю на ее лицо, едва проступающее из темноты, и у меня такое чувство, будто что-то меняется. Впервые за три последних года я ощущаю нечто похожее на надежду.

— Пойдем.

Мы снова пускаемся в путь. И по-прежнему держимся за руки.

— Все это время я думала, что ты играл в какую-то русскую рулетку, когда ходил здесь. Думала, ты совсем повредился умом. Мог бы сказать, что у тебя есть карта.

Я понятия не имел, что Кэтрин знает о моих походах через минное поле.

— Ты за мной шпионила?

— Много чести.

Мы идем дальше. Куини, которую наконец спустили на землю, чует овец, и приходится цыкнуть на нее. Она смотрит на меня, как непослушный ребенок. Я скалюсь в ответ.

— Перестань дразнить собаку. Послушай, откуда ты знаешь, что карта точная? Твоему аргентинскому другу достаточно было что-то пропустить — и ты превратишься в еду для птиц.

— На самом деле он забыл несколько штук. В мае прошлого года я наступил на одну. Заработал пару трещин в ребрах, когда приземлился.

Кэтрин останавливается как вкопанная:

— Это не смешно.

— А я и не шучу.

Не буду ее мучить.

— Аргентинцы — неважные минеры. Они поставили мины слишком глубоко и недооценили влияние торфяной почвы.

Мы идем дальше, и я рассказываю об одной ночи, вскоре после высадки, когда мы штурмовали оборону аргентинцев в Гуз-Грин. Один солдат из нашей роты, восемнадцатилетний придурок из Глазго, наступил на мину и взлетел в воздух футов на двадцать. Приземлился в болото, вскочил и побежал дальше. Той ночью никто из наших парней не пострадал — по крайней мере от мин. Аргентинцы, наверное, думали, что мы супермены.

Воспоминания вызывают у меня улыбку. В том аду, которым была операция по освобождению Фолклендов, мы использовали любую возможность находить что-то забавное, чтобы не сойти с ума.

— Я скучала по твоим армейским байкам.

Я не отвечаю. Не могу. Если отвечу, разговор продолжится. И эта ее фраза не будет последней.

— Каллум, как ты думаешь, что с ним случилось? Я имею в виду малыша Рейчел.

Хороший вопрос, черт возьми. И на него нам нужно найти ответ.

— Мы знаем, что его не увезли по дороге, потому что мы по ней ехали, так что в голову приходят только две возможности. Во-первых, кто-то пробрался к дому с пляжа и увез ребенка на лодке.

— Это значит, что Питер может быть где угодно.

— Второй вариант — они пришли со стороны пустоши.

— И унесли его с собой, пешком?

— Я имел в виду квадроцикл. Или лошадь.

Кэтрин не спорит. Многие жители островов держат лошадей для передвижения по пересеченной местности. У Рейчел их две.

— Но если одно из твоих предположений верно, похититель должен был оставить следы. На земле вокруг дома, если это квадроцикл или лошадь, и на пляже, если лодка.

— Может, они там были. Но полиция их не искала, потому что была занята тобой.

— А потом дождь все смыл.

— Когда я был там вчера, криминалисты нашли отпечаток ноги. По крайней мере, они так думали. Большой. Мужской. Думаю, они успели скопировать его до дождя.

Кэтрин молчит, размышляя.

— И все-таки я не могу поверить, что это кто-то из местных. Тот, кто жил здесь много лет. Не может же человек в одночасье превратиться в педофила.

Меня часто спрашивали, почему я вернулся сюда после окончания войны и почему так долго не уезжаю. Дело в том, что я приехал из-за Кэтрин, хотя в то время еще не был с ней знаком, и таких людей, как она.

Эту женщину, стоящую сейчас рядом со мной, и всех местных жителей я полюбил, помимо всего прочего, за их невинность. Крошечный архипелаг похож на изолированный от остального мира пузырь, в котором у людей есть шанс быть лучшей версией себя. Здесь культ личности, широко распространенный в западном мире, почти неизвестен. Здесь нет врожденного чувства, что тебе все должны. Никто не говорит о «личном времени». Жизнь здесь — это тяжелый, до седьмого пота, труд, борьба с суровой природой и — что сейчас особенно важно — помощь другим. Это сообщество. Команда.

Маргарет Тэтчер, которая практически превратилась в святого покровителя островов, дав отпор аргентинцам, любила рассуждать об избыточности общества и о главенстве личности. Если б она по-настоящему знала и понимала это место, то никогда не наговорила бы столько устаревшей чуши.

Жители Фолклендов никогда — если не считать конфликта, но даже тогда аргентинская армия вполне достойно вела себя в отношении островитян — не сталкивались с худшими проявлениями человеческой натуры. Они не знают, что для превращения в монстра нужны годы.

Через полчаса мы доходим до края минного поля и ныряем под колючую проволоку. Кэтрин явно испытывает облегчение. Я замерз. Мы сократили путь примерно на милю и скоро упремся в ручей, который приведет прямо к моему дому.

— Вспоминается армия? — Она старается не отставать, но ветер такой пронизывающий, что я не могу замедлить шаг. Куини тоже хромает, и я задумываюсь, не придется ли мне нести их обеих весь остаток пути. — Как вы это называли, прогулкой?

— Выбирайте выражения, леди. Это у всех остальных прогулка, а у десантников — переход.

— По-моему, что в лоб, что по лбу.

— Глупости, — возражаю я, хотя формально она права. Прогулка — жаргон морской пехоты. Между морской пехотой и десантом испокон веков существовало здоровое соперничество. Мы их уважали, но всему есть предел. Когда отбивали Стэнли, начальство хотело, чтобы британский флаг над островами подняла морская пехота. Но у нас на этот счет было другое мнение: ведь это они его сдали, и поэтому мы не собирались уступать. Наш батальон первым высадился на берег и задал аргентинцам хорошую трепку, и мы были твердо намерены первыми быть в Порт-Стэнли. И были.

— Переход — это более тяжелые ранцы и темп выше на пару миль в час, — не терпящим возражения тоном прибавляю я. — Гуляют мальчишки, настоящие парни ходят.

Последний забор, потом недолгий спуск, и я вижу свой дом. Кэтрин облегченно вздыхает.

— Я не искушаю судьбу, надеясь на горячую воду?

Я вдруг представляю Кэтрин в ванной — розовая кожа под струями воды, — но тут же гоню от себя эту картину. Сегодня что-то сдвинулось, но путь предстоит долгий.

— Наверное, я даже смогу предложить горячий ужин — правда, из микроволновки.

Кэтрин молчит.

— Как по-твоему, Рейчел думает, что это сделала я? — Ее голос тих и серьезен.

Честно говоря, понятия не имею. Я не был близко знаком с Рейчел, а при встрече мы ограничивались светской болтовней.

— Она знает тебя дольше, чем я. Если я знаю, что ты не виновата, то и она, наверное, тоже.

— Ты не можешь знать. Как и она. Ты можешь надеяться или даже верить. Но не знаешь. — Кэтрин притормозила, почти остановилась. Все бы ничего, но на ней моя куртка, а теплее не становится.

— Я тебя знаю.

— Ты знал меня три года назад. Многое изменилось.

— Люди так сильно не меняются. — Я очень хочу надеяться, что в глубине души Кэтрин осталась той женщиной, которую я знал. — Неважно, через что им пришлось пройти, их суть остается прежней.

— Мы оба знаем, что это неправда.

Почти пришли. Я прекрасно осознаю, на что надеюсь, и это не горячая вода и горячая пища. Стараюсь убедить себя, что не нужно ее торопить, но делаю прямо противоположное. Останавливаюсь и поворачиваюсь к ней. Мы стоим лицом друг к другу на узкой тропинке.

— Вчера я говорил с Беном. Он о нас знает. Это ты ему сказала?

При упоминании Бена ее лицо мрачнеет. Мне очень хочется услышать «да». Одному богу известно, сколько раз я ее об этом просил. Когда у тебя ничего нет, маленькие победы так много значат…

Кэтрин знает, что мне хочется от нее услышать, но эта женщина никогда не лжет.

— Не я. Рейчел.

— Ты рассказала Рейчел? — Она всегда настаивала, что Рейчел ничего не должна знать.

Кэтрин не смотрит мне в глаза. Я чувствую, что ей не хочется об этом говорить, даже теперь.

— Нет, не рассказала. Она сама поняла. Однажды увидела нас вместе. Мы… В общем, не могло быть никаких сомнений, чем мы занимаемся.

Я жду подробностей. Мне интересно, когда Рейчел могла нас застукать. Мы были очень осторожны.

— Вот почему она была у нашего дома в тот день, когда оставила мальчиков в машине. — Кэтрин смотрит себе под ноги. — Пришла почти на час раньше, чем мы договаривались. Столкнулась с Беном и рассказала ему о нас. Когда мои сыновья упали со скалы и погибли, моя лучшая подруга была в моем доме, пыталась уничтожить мой брак и разрушить мою семью. Несчастный случай или неосторожность я могла бы простить. Но не это.

Черт… В голове теснилась тысяча вопросов. Это ей рассказал Бен? Почему Рейчел так сильно хотела насолить Кэтрин? Почему все это не всплыло при расследовании гибели мальчиков? Но я задаю самый дурацкий и эгоистичный вопрос из всех возможных:

— Ты когда-нибудь собиралась ему сказать?

Я заслужил пощечину. Но Кэтрин не шевелится.

— Я боялась. Бен был таким… надежным. Я очень тебя любила, но совсем не знала. Я понятия не имела, можно ли на тебя опереться, а мне нужно было думать о двоих детях.

Я рад, что она затронула эту тему.

— Троих. Тебе нужно было думать о троих детях.

Кэтрин пятится, пытается обойти меня. Я протягиваю руку, но она уже далеко.

— Он был моим? — кричу я ей в спину, понимая, что ответа не будет. По крайней мере сейчас. В любом случае я сделал свой ход. Мяч на ее стороне.

Мы идем дальше. Дом уже рядом.

— Каллум, я хочу кое-что спросить тебя о компьютерах.

— Это в моей компетенции.

— Мне нужно удалить кое-какие файлы. Если я открою файловый менеджер и удалю их, они сотрутся или останутся где-то на жестком диске?

Ну, это совсем просто.

— Останутся. Я могу удалить их полностью, если тебе это так важно.

— Расскажешь, как это сделать?

Пока я размышляю, к чему она клонит, мы поднимаемся на последнюю гряду, от которой до моего дома рукой подать.

— Если речь о твоем домашнем компьютере, придется немного подождать. В спальне его не было. Должно быть, забрала полиция — в рамках расследования.

Кэтрин останавливается, и я вижу, что у дома нас ждут две полицейские машины. Я тоже останавливаюсь. Кэтрин поворачивается, и выражение ее лица мне совсем не нравится. Она снимает куртку и протягивает мне:

— Спасибо. Не только за куртку.

Нас заметили. Из одной машины выходят Стопфорд и Джош Сэвидж, из другой — Скай и еще два констебля. Все направляются к нам.

— Лучше поздно, чем никогда. — Я почему-то испытываю потребность делать вид, что всё в порядке. С учетом того, что произошло у ее дома, полиция должна нас ждать.

— Я ошибалась, — говорит Кэтрин. — Насчет надежности Бена. Ты — единственный, кто думал обо мне и никогда не сдавался. Прости.

И улыбка. Мимолетная, на долю секунды, но настоящая.

— Не делай глупостей, Каллум. Ты больше не можешь меня защитить. Только наживешь себе неприятностей.

— Кэт, все это чушь. Наверное, они хотят убедиться, что с тобой всё в порядке.

— Пожалуйста, позаботься о Куини. Думаю, Бен ее заберет, но ему нужно время. Пообещай, что позаботишься о ней.

— Они ничего с тобой не могут сделать. У них нет улик.

— О, улик у них достаточно. Более чем достаточно.

Кэтрин идет к полицейским. Я пытаюсь остановить ее, но она мягко отталкивает мою руку.

— Мне правда жаль, Каллум.

И уходит.

Становится все холоднее, но я не двигаюсь с места. Смотрю, как она встречается с полицейскими. Протягивает руки для наручников, молча слушает, что ее снова арестовывают. Смотрю, как ее уводят.

* * *

Куини сильно переживает. Царапает двери, бегает по дому. В растерянности — то ли прикрикнуть на нее, то ли присоединиться — я сам начинаю бродить по комнатам.

Кэтрин хотела, чтобы я удалил какие-то файлы из ее компьютера. Нет, она спрашивала, как это сделать. Ее компьютер в полиции. И они увидели то, что не предназначалось для чужих глаз. Зная, что они увидели, Кэтрин не сопротивлялась и пошла с ними.

Компьютер Кэтрин не подключен к Интернету. Я не видел провода, ведущего к модему. И модема тоже. Она не могла отправлять электронные письма и искать веб-сайты. Наверное, компьютер использовался для ведения документации и хранения данных. Это значит, что я не могу получить к нему доступ. Для переноса информации нужно сохранить ее на диске и загрузить в другой компьютер. Если это уже сделано, я могу найти все, что нужно, в компьютерах полиции.

Через несколько минут я вхожу в полицейскую компьютерную систему, но там ничего нет. Я встаю, зажигаю камин, заставляю себя поесть, кормлю Куини и повторяю попытку. Ничего. Но я не сдаюсь. Наконец, за час до рассвета нахожу то, что искал. Все файлы с компьютера Кэтрин были загружены и сохранены, но за последние несколько часов один из них открывали и читали много раз. Я тоже открываю его — это дневник. Я понятия не имел, что Кэтрин ведет дневник. А может, и не вела, когда мы встречались. Первая запись сделана чуть меньше трех лет назад.

В других обстоятельствах мне бы и в голову не пришло вторгаться в личную жизнь Кэтрин. Но все, кто связан с полицией Фолклендов, к этому моменту уже ознакомились с содержанием лежащего передо мной документа. Я начинаю читать. А когда заканчиваю, край солнца уже появляется над восточным горизонтом.

День шестой