Вторник, 1 ноября
29
На следующий день поиски Арчи продолжаются. Все утро всадники апокалипсиса, как упорно называет нас отец, объезжают пляжи, высматривая засыпанные песком останки или торчащий из-за камня маленький ботинок. Другие, в том числе Кэтрин и Каллум, прочесывают холмы. К полудню сохранять оптимизм становится все труднее. Если ребенок просто ушел и заблудился, его уже нашли бы. Если он утонул в болоте, его уже нашли бы.
Остаются две возможности. Во-первых, он мог упасть в реку, и тогда его течением унесло в море. В этом случае, если прилив не выбросил тело на берег, скорее всего, уже и не выбросит. И мы никогда его не найдем.
Другая возможность, вокруг которой разгорелись яростные споры, заключается в том, что Арчи похитили. Ни один из жителей островов, за исключением моего отца, открыто не признаёт эту возможность, но туристы точно об этом задумываются. Военные тоже. Повсюду чувствуется скрытое беспокойство, и оно усиливается. Люди недовольны. Они начинают присоединяться к тому или иному лагерю.
В середине дня я вынуждена оставить поисковую команду. Маме, которая все утро сидела с Питером, нужно к врачу, и кроме того, сегодня моя очередь забирать мальчиков из школы. Я беру младшего и, не в силах провести с ним дома хотя бы час, еду в Стэнли.
Людей в городе больше, чем обычно. Много военных, приехавших помочь с поисками. Остальные — туристы с «Принсесс Ройял». Разумеется, тут нет ничего нового, но обычно туристы сходят на берег на несколько часов, чтобы понаблюдать за дикой природой или добраться до удаленных пряжей. Они не бродят по Стэнли. Эти же слетелись на несчастье, словно мухи на гнилое мясо.
И дело не в том, что кто-то из них знаком с родителями Арчи, потому что Уэсты приехали сами. Эти люди с элегантными прическами, в яркой, пошитой на заказ одежде и в ослепительно белых кроссовках явились сюда за острыми ощущениями. Они хотят вдохнуть зловоние нашей беды.
Я беру стопку почты и, не глядя, сую в сумку. В магазине Чокнутый Ральф покупает бумагу для самокруток и табак. Он кивает мне и как будто хочет что-то сказать, но к нему обращается женщина за прилавком, и он отворачивается.
Я покупаю все необходимое, однако до окончания уроков в школе еще час, и я направляюсь в закусочную Боб-Кэт, чтобы выпить кофе. Вращающаяся дверь очень тяжелая, и преодолеть ее с коляской не слишком легко, поэтому я не смотрю на посетителей внутри.
— Пиф-паф! — Детский голос. Моего ребенка.
Одновременно со стуком закрывающейся двери слышится звон стекла — что-то разбивается о каменный пол. Боб-Кэт за стойкой бара чертыхается. Все остальные умолкают.
Между стойкой и дверью стоит Каллум и в ужасе смотрит на моего сына, сжимающего в руках пистолет. По полу разбросаны осколки кофейной кружки. Мой ребенок начинает всхлипывать, громко и противно.
— Ради всего святого, приятель, это же детская хлопушка. Что с тобой? — Боб-Кэт здорово расстроилась из-за разбитой кружки и пролитого кофе.
Каллум по-прежнему смотрит на пистолет, и странный блеск в его глазах мне совсем не нравится. Я тяну коляску назад, а Боб-Кэт перегибается через стойку и дергает Каллума за плечо. Это помогает. Он мотает головой, словно стряхивая наваждение, затем смотрит на пол.
— Черт, простите. — Наклоняется и начинает собирать осколки, но затем снова выпрямляется. — Рейчел, кажется, на него попал кофе. Наверное, он обжегся.
Все посетители закусочной внезапно оказываются специалистами по оказанию первой помощи и начинают суетиться вокруг ребенка, который перестает плакать, как только понимает, что стал центром внимания. На левой лодыжке у него обнаруживается розовое пятнышко, носок заляпан кофе, но мы снимаем носок, прикладываем к ноге холодную влажную ткань, и через минуту-другую от пятнышка не остается и следа.
Пока остальные занимаются Питером, Каллум собирает осколки с пола и предлагает заплатить за разбитую кружку. Боб-Кэт ловит его на слове и сдирает сумму, на которую можно купить сервиз из дорогого фарфора.
— Это моя вина, — говорю я, когда в закусочной восстанавливается подобие порядка. — Я не видела, что у него пистолет. Это брата. Наверное, лежал на дне коляски.
— Ничего страшного. — Каллум также настоял, чтобы заплатить за мой кофе и коктейль для Питера. Я собиралась сесть за пустой столик в глубине зала, но теперь это было бы невежливо. Кроме того… Каллум и Кэтрин? Я сажусь рядом с ним на табурет у стойки. Питер начинает хныкать, что вполне предсказуемо, и я расстегиваю ремни коляски и сажаю его на колени. Он пытается залезть на стойку бара, и его приходится отвлечь печеньем.
— По-прежнему ничего? — спрашиваю я.
Каллум понижает голос:
— Стопфорд — дурак. Он не рассматривает ни одну возможность, кроме той, что ребенок заблудился. Поэтому ограничивает поиски одной зоной. Никто не ищет в других местах.
Я задумываюсь об истинных размерах островов.
— Да, но, если честно, непонятно, с чего начинать.
— Никто не попытался найти тот, второй «Лендровер», который видел брат мальчика.
Дверь за нашей спиной открывается, впуская запах жареной еды, морских водорослей и выхлопных газов от дизеля, как будто мы находимся в конце ветрового туннеля, ведущего прямо к порту. Повернувшись, я вижу Чокнутого Ральфа, сжимающего в пожелтевших от никотина пальцах наполовину выкуренную самокрутку.
— Твои парни играли на затонувшем корабле?
Мне требуется целая секунда, чтобы справиться с удивлением: Ральф заговорил.
— Не думаю. Они знают, что им не разрешено ходить туда самим.
Он кивает, затягивается своей тонкой кривой сигаретой, потом поворачивается и выходит из закусочной.
— Нужно как-нибудь пригласить его и девочек на ужин. — Лицо Каллума абсолютно непроницаемо, и в это мгновение я понимаю, что Кэтрин в нем нашла. Или находит? И с удивлением обнаруживаю, что смеюсь. Через секунду он тоже начинает смеяться.
Я слишком долго сижу в закусочной, слишком долго болтаю с Каллумом о пустяках, хотя мне хочется спросить только об одном: «Как Кэтрин? Думаете, она захочет поговорить со мной? И, кстати, я так и не поблагодарила вас за все, что вы сделали в тот день. Я знаю, вы прыгнули в воду, чтобы найти меня и моих сыновей, рисковали своей жизнью ради наших, но именно в тот день умерли ее дети, а я превратилась в чудовище, от которого все отводят взгляд, но мы ведь не сможем об этом поговорить, так? Никогда?»
Он уходит первым. Я тоже выхожу из закусочной и медленно толкаю коляску в гору, к своей машине. Должно быть, я рассеянна еще больше, чем обычно, потому что открываю чужую. Перепутать несложно — машины здесь никто не запирает, а в городе полно светлых «Лендроверов». Я открываю заднюю дверцу, и первое, что приходит в голову, — кто-то украл детское кресло. Потом я вижу картонную коробку из-под бекона, соображаю, что моя машина никогда не была такой грязной и засыпанной песком, и понимаю, что по ошибке влезла в «Лендровер» Боб-Кэт. Смутившись, выпрямляюсь и поспешно оглядываюсь, но меня, похоже никто не заметил. Тогда я беру коляску и делаю еще несколько шагов вверх по склону, к своей машине.
Вернувшись домой с мальчиками, наконец просматриваю почту. Еще один белый конверт с написанным от руки адресом. Марка местная.
Мне слышно, как играют дети, но я все равно иду в гостиную и пересчитываю. Старший, средний, младший — все на месте. Они конструируют Звезду Смерти из «Лего». Мне хочется выбросить конверт, но я не могу себя заставить.
Вскрываю его. То же, что и раньше. Почти.
НЕ ОСТАВЛЯЙ ЕГО ОДНОГО.
ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.
Сплю я плохо. Каждый час встаю, проверяю замки, плотнее задергиваю занавески и смотрю на мальчиков. И каждый раз высчитываю время в том месте, где сейчас Сандер. Я сама удивляюсь, как сильно мне хочется, чтобы он был дома. Удивляюсь своему страху.
Из окна третьей спальни я вижу костры. Цепочка из десятка или больше огней тянется вверх по склону холма, мерцая на ветру. Маяки для маленького Арчи Уэста. По всему острову люди ночуют в палатках и поддерживают огонь, чтобы ребенок не чувствовал себя одиноко. Это правильно, я знаю, но мне все равно не хочется это видеть, потому что картина на склоне холма кажется живым воплощением строк из Кольриджа, которые не идут из головы.
Виясь, крутясь, кругом зажглась
Огнями смерти мгла.
Каждый маленький огонек кажется погребальным костром.
День третийСреда, 2 ноября
30
С момента исчезновения Арчи Уэста прошло почти двое суток, и теперь везде, куда бы я ни пошла, мне невольно вспоминается то, о чем говорила Сапфир в первый день поисков. Страх меняет общество. Наше — точно меняет. Когда я отвожу детей в школу, водители встречных машин не машут мне. У нас такой обычай: встречаясь с кем-то на дороге, мы поднимаем руку в знак приветствия. Туристы находят это забавным, думая, что мы вынуждены все время отпускать руль, но нас здесь так мало, что нам и в голову не приходит отказываться от этого вежливого жеста. Сегодня меня никто не приветствует, хотя я узнаю едущие навстречу машины. А потом понимаю, что тоже ни с кем не здороваюсь. Все мы озабочены. У всех в головах мертвый ребенок. Уже не пропавший, хотя вслух мы продолжаем так говорить. Но в наших мыслях он превратился в мертвого.
Еще один мертвый ребенок. Что с нами не так? Почему мы не можем защитить своих детей?
У почты спорят двое мужчин. Я их не знаю, как и толпу, наблюдающую за ними с некоторого расстояния. Кто-то выскакивает на дорогу, и я резко торможу. Мужчина средних лет, довольно упитанный, видит детей и подкрадывается ближе, чтобы лучше их рассмотреть. Он замечает младшего на заднем сиденье, и глаза его широко раскрываются. Я нажимаю педаль газа. На обратном пути нужно будет запереть машину.
У ворот школы я прощаюсь с Крисом и Майклом и крепко их обнимаю; другие родители поступают так же. Матерей больше, чем обычно. У нас даже ученики младших классов, как правило, ходят в школу сами. Матери машут им рукой от двери дома, предоставляя самостоятельно преодолеть пару коротких тихих улиц. Но не сегодня. Мистер Сэвидж, похоже, пересчитывает детей, убеждая себя, что каждый, кого ему доверили, в безопасности. По крайней мере, пока.
— Я ни на минуту не выпускаю их из виду, — говорит одна из матерей. Не мне. Ко мне они редко обращаются, но я стою достаточно близко, чтобы уловить обрывки разговора.
Мы все ждем, пока последний ребенок благополучно проходит в школу, и двери захлопываются. Интересно, думаю я, сколько из них вернутся в обеденный перерыв, чтобы удостовериться, что дети по-прежнему в безопасности?
Я, как обычно, толкаю коляску в направлении магазинов. Моя жизнь превратилась в поиски решения одной-единственной задачи: как убить время. На улицах слишком много солдат. Они здесь для того, чтобы мы чувствовали себя в безопасности, но сегодня служат живым напоминанием о нашей неудаче. И о том, что несчастья еще не закончились.
— Стадо дельфинов, черт бы их побрал! Они плывут на какой-то богом забытый остров, чтобы спасти стадо дельфинов? Эти люди совсем рехнулись?
— После вчерашнего случая поиск пропавших детей должен быть на первом месте.
Я замедляю шаг. Это группа туристов, которые уже спорили у почты. Кажется, один из них — отец Арчи Уэста. Остальных я не узнаю.
— Позвоните в газеты. Узнайте номер «Дейли миррор».
Стараясь не привлекать внимания, меняю направление и иду к офису «Пингвин ньюс». Особого желания видеть отца у меня нет, но о возможных звонках из британских газет его нужно предупредить.
Войдя в коридор, я слышу его голос по громкой связи, а это значит, что над дверью студии горит красная лампочка и прерывать его нельзя. Но можно оставить сообщение. Моя бабушка бросается к Питеру и вытаскивает его из коляски.
— Тучи сгущаются, — я обращаюсь к Кэти, нашей давней приятельнице, которая работает с отцом и пару раз в неделю привозит мальчиков из школы домой.
Она понимает, что я имею в виду не погоду.
— Ты мне будешь рассказывать? Телефоны прямо разрываются. Как будто мы что-то знаем.
И, словно по команде, звонит один из стоящих на столе телефонов. Кэти наклоняется, включает автоответчик и поднимает вверх палец, призывая к тишине. Музыка смолкает, и я слышу голос отца, который берет интервью у старшего суперинтенданта Стопфорда.
Мы слушаем, а мой сын ведет себя так тихо, что я не сомневаюсь: бабушка Мейбл сунула ему мятные леденцы. Она не упускает случая угостить ими моих детей или лошадей. И она — единственный человек, не считая меня, кого терпит Вел.
— Разумеется, мы заботимся о дикой природе, Боб, но вы можете заверить нас, что поиски маленького Арчи по-прежнему на первом месте? — В радиоэфире отцовский голос всегда кажется более проникновенным и интеллигентным.
— Несомненно, Роберт. На самом первом. — Стопфорд прочищает горло. — Мы расширяем зону поисков. В данный момент военные выдвигаются к Эстансии вместе с многочисленными добровольцами.
— За исключением тех, кто отправился на Спидвелл, чтобы помочь Фонду дикой природы спасти выбросившихся на берег дельфинов…
— Роберт, я не вправе указывать людям, как им распоряжаться временем. Это их личный выбор. Единственное, что я могу сказать, — сегодня Арчи ищут много людей, и, бог даст, мы его найдем.
— Вы осматривали «Принсесс Ройял»?
Стопфорд начинает отвечать, запутывается, начинает снова. Он подчеркивает, что у них достаточно сотрудников, чтобы обыскать местность, где пропал Арчи.
— Как продвигаются поиски серебристого «Лендровера», который там видели?
Снова пустая болтовня. О количестве отрабатываемых версий, об отсутствии уверенности, что в Эстансии действительно был серебристый «Лендровер», и о том, что главное, что должны понять все, — поиски Арчи продолжаются и будут продолжаться столько, сколько потребуется.
— А как насчет обхода домов? Сколько их в Стэнли, семь сотен? Если задействовать всех военных, о которых вы говорите, это ведь займет не больше одного дня, да?
— Вы же знаете, Роберт, мы не может обыскивать дом без ордера, а люди готовы помочь. Более того: не будет преувеличением сказать, что за последние двадцать четыре часа каждый житель Стэнли тщательно осмотрел свой дом. Думаю, мы должны сосредоточить ресурсы полиции там, где они нужнее всего.
— Вы обратитесь за помощью к Лондону?
— Разумеется, при необходимости, но в данный момент все указывает, что ситуация не более чем… Я хочу сказать, что мы направляем все доступные ресурсы на поиски маленького Арчи, и у меня нет сомнений, что мы его скоро найдем.
В студии повисает пауза. Секунда или две полной тишины. Мейбл и Кэти переглядываются.
— Приготовиться, — говорит Кэти.
— Сегодня утром появились слухи, что в Порт-Плезант было найдено тело маленького мальчика. Что вы можете об этом сказать, старший суперинтендант?
Что? Я поворачиваюсь к Кэти. Она снова на меня шикает.
Стопфорд издает какой-то странный звук, словно поперхнувшись.
— В надлежащее время мы вас проинформируем, Роберт. Вы же понимаете, что с моей стороны было бы неправильно строить предположения.
Тело? В Порт-Плезант? Мы с мальчиками слушали радио за завтраком. Ни о каком теле в новостях не говорили.
— Думаете, это Арчи? — спрашивает отец.
— В данный момент у нас нет никаких оснований считать… То есть мы практически уверены, что это не Арчи, и мы сообщили об этом его родителям.
Тело ребенка? Неудивительно, что люди в городе такие нервные. Но если не Арчи, то…
— Джимми, — одними губами произносит Кэти. — Джимми Браун.
— Как скоро вы сможете его идентифицировать?
— Я действительно не вправе строить предположения. — Я практически вижу, как Стопфорд встает со стула и медленно перемещается к двери.
— Как вы думаете, эти два случая связаны?
— На данном этапе нет никаких… абсолютно никаких причин связывать… то есть считать, что эти два случая связаны. Было бы безответственно выдвигать какие-либо предположения. И очень несправедливо по отношению к семьям.
— Три маленьких мальчика за последние два года. Все пропали около воды — и вы по-прежнему предлагаете людям верить, что эти случае не связаны?
— Роберт, это ничем не поможет и только расстроит семьи пропавших. Давайте на этом пока остановимся.
Включается музыка, потом мы слышим, как отодвигаются стулья и открывается дверь студии. Старший суперинтендант Стопфорд, не замечая нас, выходит из здания на улицу. Отец стоит и смотрит ему вслед под песню «Sweat» группы «Иннер сёркл»[30], звуки которой разносятся над островами. «Я задам тебе жару», — поет солист.
Иногда даже я не могу не любить моего отца.
Вернувшись домой, я кормлю Питера и беру его с собой на пляж, что бывает очень редко. Он быстро начинает капризничать, потому что ему действительно нужен послеобеденный сон, но я не могу находиться в доме и по какой-то причине — почти наверняка из-за писем — не хочу оставлять его одного.
Выходя из дома, я слышу голос отца по радио. Он сообщает, что первичный осмотр тела ребенка, предположительно Джимми Брауна, проводится сегодня в местной больнице.
Я снова задумываюсь, нужно ли говорить кому-то о письмах, но, с учетом всего, чем приходится сейчас заниматься полиции, мои анонимные рукописные послания вряд ли войдут в число приоритетов. И родители Арчи не получали предупреждений до его исчезновения. А может, получали, но никому не говорили… Что же делать? Сообщить полиции, рискуя зря потратить их время, не говоря уже о том, что все узнают, какая я плохая мать… Нет, я все же им скажу. Обязательно. Скоро.
Новизна прогулки на пляж заставляет Питера забыть об усталости. Он бежит к стайке птиц, и они взмывают вверх, заполняя воздух вокруг него. Малыш начинает крутиться на песке, очарованный своей властью над жизнью такого количества других существ.
Это опасная власть, думаю я, наблюдая за тем, как он, широко раскрыв удивленные глаза, кивает и чертит ногой по песку.
Когда родился Крис, ответственность, внезапно обрушившаяся на меня в первые дни материнства, приводила меня в ужас. Бо́льшую часть времени мы были с ним одни, только я и крошечное существо, полностью от меня зависящее. И моя голова наполнялась отвратительными, пугающими фантазиями.
Они появлялись внезапно, на пустом месте. Я заваривала чай и думала о том, что кипяток может случайно пролиться в кроватку. Выносила сына в сад на прогулку, подходила к краю утеса и задумывалась: если ребенок прямо сейчас выскользнет из рук, как долго он будет падать? Заплачет ли он? Расстроюсь ли я? И в те несколько секунд, прежде чем он ударится о камни, кто будет громче кричать, он или я?
У меня было мало молока, и я быстро перешла на искусственное вскармливание. Каждое утро, готовя детскую смесь, я представляла, что могу налить в бутылочки все, что угодно. Очиститель для труб? Чистый виски? Кто меня остановит?
Я терялась в догадках, что могло переклинить у меня в голове и почему в ней возникают эти чудовищные мысли. Нельзя сказать, что я не любила сына. Иногда любовь была так сильна, что казалось, она просто не умещается во мне. Я боялась выйти в другую комнату. Просыпаясь ночью с ладонью, прижатой к животику младенца, чья кроватка стояла рядом, я удивлялась, как столько лет жила без него. Но мрачные, извращенные мысли не исчезали.
Я стала бояться себя, бояться того, что могу натворить, а обратиться за помощью мне было не к кому. Разве я могла признаться, что фантазирую об убийстве своего ребенка? Любая мать, услышав такое, испугается и найдет предлог выдворить меня из своего дома. Лечащий врач потребует отправить меня в психушку, а Сандер — за решетку. Моя лучшая подруга сама недавно родила ребенка и вряд ли подходила для того, чтобы разбираться с моей паранойей.
В конце концов я сказала Кэтрин. Однажды вечером окончательно сломалась и все ей рассказала. Как всегда непроницаемая и невозмутимая, она задумалась. Наконец произнесла:
— Думаю, подсознание обрабатывает довольно крутой поворот в твоей жизни. В определенной степени ты осознаёшь, что способна на такое, и на этом уровне проигрываешь в голове ужасные сценарии, определяя границы. На твоем месте я не волновалась бы. Думаю, со временем все пройдет — когда ты окончательно привыкнешь к материнству.
— А если нет? Что, если я и вправду что-то такое сделаю?
Она посмотрела на меня, как на полную дуру.
— Рейч, я видела, как ты ловила ос голыми руками, потому что не могла их прихлопнуть. Это всего лишь фантазии.
Со временем я убедилась, что она права. Жуткие фантазии приходили все реже, а потом исчезли совсем. А когда родился Майкл, они не вернулись.
Тем не менее власть над жизнью другого человека очень опасна. Пришел день, когда я распорядилась чужими жизнями, и годы спустя последствия одной ошибки пожирают меня, словно раковая опухоль…
Из-за мыса появляется полицейский катер, и я наблюдаю за его приближением. Он направляется к обломкам кораблекрушения. Пройдет пара дней, и их тщательно обыщут. Полицейские наводнят старый корабль, на котором играли в пиратов близкие мне люди.
На нас обрушивается внезапный порыв ветра, едва не сбив Питера с ног. Он делает несколько шагов по пляжу и панически оглядывается, испугавшись, что потерялся.
Иногда мне кажется, что все окружающие люди потерялись. В десятке миль отсюда продолжаются поиски потерявшегося малыша. В пятидесяти милях люди пытаются вернуть в море больше сотни потерявшихся дельфинов. Я сижу на холодном песке, смотрю на худого мальчика, гоняющего по пляжу бакланов и кайр, и думаю о том, найдет ли меня кто-нибудь и как мне вернуться домой.
Ночью меня будит Крис. У него в руке телефон. Должно быть, телефон звонил довольно долго, но не смог пробиться сквозь усиленный лекарствами сон.
— Мама.
Крис сидит на кровати рядом со мной и тянет за плечо. Я вскакиваю, охваченная паникой.
— Это дедушка. Его нашли. Маленького мальчика нашли.
Я хватаю телефон и пытаюсь сосредоточиться. Еще не слишком поздно, чуть больше полуночи, но снотворное не хочет отпускать. И все же я понимаю. Арчи Уэста нашли. Живого и относительно невредимого.
Крис прижимается ко мне, пытаясь расслышать слова дедушки, и его юное лицо расплывается в улыбке. Я различаю едва скрываемое волнение отца, слышу тихий голос матери. Такое чувство, словно окружающие с облегчением выдохнули, избавляясь от напряжения. Все закончилось.
Отец продолжает говорить. Маленького Арчи нашли Кэтрин и Каллум — кто бы мог подумать? — по дороге домой со Спидвелла. Отец с трудом скрывает радость — эта история упала к его ногам, как горшочек амброзии с Олимпа. Они убили почти две сотни дельфинов, выбросившихся на берег, и по дороге домой заметили на обочине дороги голодного и замерзшего малыша.
Отец умолкает, чтобы перевести дыхание, и я пользуюсь возможностью и желаю ему спокойной ночи. Крис уже забрался в мою постель и почти заснул.
Я ложусь на половину Сандера. Простыня подо мной прохладная.
Ночной кошмар закончился, причем лучше, чем кто-то мог ожидать. Маленького ребенка, приехавшего издалека, нашли. Похоже, что Каллум и Кэтрин снова вместе. Внезапно это не кажется таким уж невероятным. Я ложусь, наслаждаясь приятной прохладой простыни на стороне Сандера и дыханием Криса рядом с собой.
Потом вспоминаю, какой сегодня день. Третье ноября. День, когда я убила детей своей лучшей подруги.
Спать я уже не могу, поэтому укутываю одеялом плечи Криса и встаю. В комнате Майкла выпуклость под одеялом необычно большая, а из-под него торчат две светловолосые головы. Младший не мог сам выбраться из кроватки, и остается лишь предположить, что он проснулся, а Майк его услышал и перенес к себе в постель.
Возвращаясь в спальню, я останавливаюсь у комнаты Питера, чтобы закрыть дверь. Вид пустой кроватки пугает меня, хотя я прекрасно знаю, где мой младший сын.
Наверное, больше всего мы дорожим младшими детьми. Самыми маленькими, самые дорогими и любимыми, последним порождением наших тел. Арчи — младший ребенок в семье. Вновь сжимая его в объятиях, мать чувствует, что тонкая и хрупкая оболочка ее сердца больше не может сдерживать рвущиеся наружу эмоции. Мать не будет спать всю ночь, прижимая к себе крошечное замерзшее тельце, с трудом веря, что ей дали второй шанс.
Будет ли у меня второй шанс?
— Мама. — Сонный детский голос из моей спальни зовет меня назад в постель. Я не иду. Стою в дверях, думаю, смотрю на пустую кроватку.