Маленькая черная ложь — страница 9 из 11

Суббота, 5 ноября, пять часов спустя

33

Когда мы с Каллумом дочитали дневник Кэтрин, я не поехала домой. Не смогла. В любом случае в этом не было необходимости. Мальчики с моей матерью, и хотя та способна довести меня до белого каления, бабушка она замечательная. Крис будет накормлен, вымыт и приголублен. А папа всю жизнь будет их защищать, если потребуется, я это точно знаю. Через несколько часов вернется Сандер, а лучшего отца и представить себе невозможно. Я им не нужна. Они думают, что нужна, но это неправда.

Мне незачем возвращаться домой.

Когда пройдет первый шок и горе, им будет гораздо лучше. Как здоровому телу после ампутации конечности, пораженной гангреной. Поэтому я не еду домой, а направляюсь к ближайшему утесу, достаточно высокому для того, что я задумала.

Боже, какой ветер… Он с воем хлещет меня по лицу. Такой сильный и яростный, что кажется, будто он способен поднять из моря весь Восточный Фолкленд. Очень кстати, думаю я, — снимет с меня всю ответственность. Я могу отдаться во власть ветра, так что пути назад уже не будет, и позволить ему выбрать момент, когда он меня отпустит.

В двадцати ярдах от края я придерживаю Вела. Ветер его нервирует, и я не хочу пугать животное, заставляя приблизиться к обрыву.

Я больше не считаю ее человеком.

Как верно она сформулировала! Для всех остальных я больше не человек. Как она меня называет?

Вещь, ходячая катастрофа, бездна.

Мужчина, которого я любила, моя лучшая подруга, мужчина, который ее любил, — все они изменились до неузнаваемости, изуродованные горем. А мои сыновья, муж и родители запятнаны связью со мной. Один из них уже заплатил по счету, который предназначался мне. Жертвой стал один из нас, самый маленький и беззащитный. Это нужно остановить.

Я соскальзываю со спины Вела, снимаю седло и уздечку, кладу на землю. Их скоро найдут — как подсказки в охоте за сокровищами.

— Ради всего святого, что ты делаешь?

Я не ждала, что мой жеребец воспримет это спокойно, и поэтому совсем не удивлена. Я прислоняюсь к его боку, чувствуя влажную шкуру в том месте, где было седло, протягиваю руку и глажу шею животного.

— Тихо, будь умницей. Иди домой.

Она — причина того, что мир перевернулся. Пока она здесь, вселенная не встанет на место, и те из нас, кто оказался на той стороне, в любую секунду могут свалиться вниз, прямо в ад.

Люди, которых я люблю, оказались на нижней стороне. Один из них уже упал. Больше никто не должен упасть. Или только один. Только я.

Я отстраняюсь от теплого тела жеребца, поворачиваю его голову в нужном направлении, упираюсь ладонями в круп и легонько толкаю. Потом поворачиваюсь к утесу.

— Я видел, как ты делаешь глупости, но это… — Вел не ушел. Его голова ударяет меня прямо между лопаток.

— Иди домой, дурачок. Я тебя люблю. И никого не кусай.

Я снова толкаю его, на этот раз в бок, и он убегает. У меня больше нет сил за ним следить. Я поворачиваюсь и почти слепну — ветер как будто хочет вырвать мои глаза. Ничего не видя перед собой, иду на ощупь. Одни шаг, затем другой…

Почему Рейчел не может точно так же стоять на пристани, раздавленная горем? Страдать так, как страдает та бедная женщина? Почему прямо сейчас, в эту минуту, Рейчел не теряет всякую надежду, а свернулась калачиком в кроватке сына и укачивает его, прижимая к себе теплое тельце? Почему она не смотрит на эту кроватку, холодную и пустую, гадая, где может быть ее ребенок?

Я. Я все это натворила. Пора с этим покончить. Ускоряю шаг. Не остановлюсь, не буду думать об этом. Буду идти. А еще лучше бежать. Побегу и прыгну.

Бежать не получается. Не хватает духу. Но я уже на самом краю. Последний взгляд. Берег внизу усеян большими твердыми камнями с острыми гранями. Если повезет, они расколют мой череп, и это будет самая быстрая смерть, но даже если голова останется целой, сила удара разорвет внутренние органы, и обильное кровотечение убьет меня за несколько минут. А может, мне улыбнется удача, и я сломаю себе шею…

Раскидываю руки в стороны и наклоняюсь вперед; ветер подхватывает меня и удерживает на грани небытия — и тут проклятый жеребец хватает зубами мое плечо. Он пятится, упираясь копытами в мягкую землю, и тащит меня за собой.

— Отпусти! — Я пытаюсь вырваться. Я бы это сделала, я знаю, потому что уже чувствовала, как теряю равновесие, как наклоняется тело.

Он не может со мной говорить. Его зубы сжимают тонкую ткань блузки. Кроме того, все силы уходят на то, чтобы оттащить меня от скалы. Не имея возможности освободиться, я опускаюсь на землю. Он разжимает зубы и тычется мордой мне в лицо.

— Вставай, надевай мне седло. Мы возвращаемся домой.

— Вел, я не могу. Просто не могу.

— Леди, через двадцать четыре часа я сам вас столкну. Но сначала вы должны кое-что сделать.

Повернувшись, я смотрю на эту бархатистую черную морду, на эти шоколадные глаза и вопреки всему понимаю, что он прав. Я скоро сюда вернусь, если смогу. Но сначала мне нужно кое-что сделать.

34

Сегодня Ночь костров. Будучи британцами — более или менее, — мы ее празднуем. Конечно, это нелегко, потому что ноябрь на островах — поздняя весна с долгими вечерами. В сумерках костры выглядят не так эффектно, и приходится ждать допоздна, чтобы их зажечь, но мы не отступаем от традиции.

Вернувшись домой, я прошу маму остаться с мальчиками, но она торопится. Они с папой намерены участвовать в продолжающихся поисках моего сына, и на это мне нечего возразить. Она уезжает, пообещав, что вечером возьмет детей на праздник. Мне требуется как-то пережить еще несколько часов.

Хотела бы я сказать, что весь день навожу порядок — ухаживаю за лошадьми, убираю в доме, готовлю ужин для Сандера и мальчиков, — но дело в том, что все это уже сделано. Поэтому я убиваю время, наблюдая за сыновьями и по возможности не отпуская их от себя. Стараюсь не думать, правильным ли было мое решение на вершине утеса. Стрелки часов ползут мучительно медленно.

Шесть часов вечера — время действовать. Я оставляю инструкции для Сандера: где что лежит, как кормить лошадей. Я не пишу, что собираюсь делать или почему. Первое он скоро узнает, а второе я не понимаю сама.

— Мы не хотим на праздник, — начинает канючить Крис, еще не успев застегнуть ремни безопасности. — Мы хотим остаться дома.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заорать: «Просто садись в эту чертову машину!»

— Мы каждый год туда ездим. Это вас немного отвлечет.

— А что, если Питер вернется, а нас нет?

— Папа скоро приедет. И я постараюсь сразу приехать домой, как только закончу дела.

— Ты не с нами? — интересуется Майкл.

— Питеру нужна не ты. — Крис с трудом удерживается от слез. Он становится злым, когда пытается скрыть, что расстроен. — Он знает, что ты его не любишь. Ему нужны мы.

Я делаю глубокий вдох. Крис всегда был умен.

— Я вас люблю. Я люблю тебя и Майкла больше всего на свете. Пожалуйста, сделайте это для меня.

— Но не Питера.

— Конечно, я люблю Питера. — Я обнимаю Криса и крепко прижимаю к себе, так чтобы он не мог посмотреть мне в глаза. Скоро он меня перерастет. Однажды я его обниму, и он окажется самым высоким из нас двоих. А потом я понимаю, что этого может никогда не случиться, и у меня такое ощущение, что в салон машины врывается холодный арктический ветер. Я отпускаю сына, и он угрюмо отодвигается.

На подъездной аллее к дому бабушки и дедушки я прощаюсь с мальчиками. Мне хочется еще раз их обнять, сказать что-то важное. Но я знаю, что тогда просто не смогу расстаться с ними.

До полицейского участка ехать недалеко, и вокруг уже начинают зажигать костры. Я проезжаю дома с разноцветными жестяными крышами, замечаю прислоненные к заборам чучела Гая Фокса и рассевшиеся у костров семьи, и мне кажется, что я вижу все это в последний раз.

— Привет, Рейчел.

С дежурным сержантом, сидящим за конторкой в приемной, мы знакомы с детства. Теперь я смотрю, как вытягивается его лицо.

— Боюсь, у меня нет новостей, но если хочешь, я могу позвать сержанта Сэвиджа.

Такое впечатление, что участок пуст — должно быть, все следят за кострами или просто празднуют. Но я все равно испытываю потребность придвинуться ближе и говорить шепотом:

— Кэтрин все еще здесь? Я знаю, что вчера вечером ее отпустили, позволили уехать домой… Сегодня тоже?

Нахмурившись, он качает головой:

— Она здесь. Но, Рейч… давай я позову Джоша.

Я жду в приемной, наблюдая, как во время разговора по телефону дергаются морщины на лице сержанта.

— Он идет. — Телефонная трубка со щелчком ложится на место. — Тебе что-нибудь принести? Чай?

Я качаю головой. Не хочу, чтобы он делал что-то такое, о чем потом пожалеет. В том числе был добр ко мне.

Джон Сэвидж, появившийся через минуту-другую, выглядит напряженным. Он думает, что я пришла требовать ответа, обвинять его в том, что моего сына еще не нашли. Скоро он пожалеет, что ошибся.

— Мне очень жаль, Рейчел. Пока ничего нового. — Сэвидж оглядывается, словно в поисках поддержки. — Послушайте, может, предложить вам чаю? Комната для допросов свободна, Нил?.. Нет, лучше пойдемте в помещение для персонала.

Все хотят мне чем-то угодить.

— Наверное, лучше, если это будет официально. Я пришла, чтобы сделать заявление.

Сэвидж удивленно моргает.

— Ладно, хорошо. — Он снова моргает. — Что-то вспомнили, да? Ладно. В таком случае следуйте, пожалуйста, за мной.

Стены коридора словно смыкаются передо мной.

— Следующая дверь направо.

Мы входим в стандартное помещение с зарешеченным окном высоко на стене и столом, который кажется слишком большим для четырех стульев, расставленных вокруг него. В углу еще четыре стула, вложенные один в другой. В окне я вижу ракету, взмывающую в небо. Она взрывается, распадаясь на лиловые звезды, и я невольно вспоминаю, что Питер ненавидел фейерверки и в прошлом году плакал и никак не мог успокоиться, когда мы привезли его на праздник. «Мне страшно, папочка», — всхлипывал он, уткнувшись в плечо отца.

— Здесь как будто тихо… Я имею в виду участок.

— Большинство сотрудников следят за кострами. В городе много людей с «Принсесс Ройял», а обстановка немного… У нас тут только основной персонал. — У Джоша виноватый вид, словно он ждет обвинений, что не все силы брошены на поиски моего пропавшего сына. Хотя с какой стати? Они убеждены, что его убила Кэтрин, а необходимость найти его тело не стоит выплаты солидных сверхурочных.

Через несколько секунд к нам присоединяется Скай Макнил. Ударившись лодыжкой о ножку стола, она садится. На воротнике у нее что-то похожее на пятно от кетчупа, узел волос сбился набок.

Сэвидж кладет перед собой раскрытый блокнот. Повозившись несколько секунд, Скай следует его примеру. Оба выжидающе смотрят на меня.

— Кажется, вы что-то вспомнили, Рейчел, — приходит мне на помощь Сэвидж.

Я собираюсь с духом и смотрю ему прямо в глаза:

— Я убила своего сына, сержант. Я убила Питера Гримвуда.

35

В комнате висит тишина. Где-то тут есть часы, возможно, у меня за спиной, и я слышу, как они тикают. Потом урчание у кого-то в животе. Я не отрываю взгляда от Сэвиджа, но краем глаза вижу Скай. Они думают, что им послышалось. Я даю им время. Мысленно начинаю отсчет. Один, два… Когда я дохожу до четырех, Сэвидж наклоняется ко мне:

— Вы можете повторить это, Рейчел?

— Серж…

— Погоди минуту, Скай. Рейчел?

— Сержант, мы должны ее предупредить. — Скай резко поворачивается, едва не опрокинув свой стул. — И включить диктофон.

Признав разумность ее замечания, Сэвидж встает.

Скай смотрит на меня широко раскрытыми испуганными глазами, потом поворачивается к начальнику, который возится с диктофоном.

— Рейчел Гримвуд, вы пришли сюда добровольно, чтобы сделать заявление, — говорит она. — В данный момент вы не арестованы, но можете оказаться под арестом в ближайшем будущем. Вы не обязаны ничего говорить. Но если на допросе вы не упомянете факты, на которые впоследствии будете ссылаться в суде, это может повредить вашей защите. Кроме того, все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

Сэвидж садится рядом с ней и смотрит на меня так, словно я изменилась прямо у него на глазах. Думаю, так оно и есть.

— Все правильно, сержант? То, что я сейчас сказала? — Скай нервно косится на сидящего рядом начальника.

— Все замечательно. Отличная работа, дорогая. — Он по-прежнему не может отвести от меня взгляд.

— Рейчел, — снова говорит Скай, — вы понимаете свои права, то есть то, что я вам сейчас зачитала?

Они в полной растерянности, и это меня успокаивает. Создается впечатление, что главная здесь я, а не они.

— Да, спасибо.

Сэвидж приступает к формальной процедуре, записывая все на диктофон. Мы называем свои имена, а затем он снова просит меня повторить признание.

— Я убила своего сына. Это не Кэтрин Куинн. Это я. Мне жаль, что я заставила вас зря потратить время.

До них по-прежнему не доходит. Я жду, когда они начнут спрашивать, где и когда, чтобы подробно рассказать о самом ужасном поступке, который каждый из них только может вообразить.

— Почему? — Скай задает совсем другой вопрос. Меня это не смущает. Ответить на него проще простого.

— Я его не любила.

Они молча смотрят на меня.

— Никогда не любила, — повторяю я. — Не могла.

— Вы любите двух других сыновей? — спрашивает Скай.

— Больше всего на свете.

— Почему не Питера? — Она говорит тихо и ласково, как с умственно неполноценным.

Хороший вопрос, но мне трудно подобрать нужные слова. Я никогда не говорила этого вслух. Ни с кем не обсуждала свои отношения с младшим сыном. Никому — ни мужу, ни родителям, ни даже своей лошади — не признавалась, что мои чувства к нему не такие, какими должны быть. Даже себе не позволяла думать об этом, но правда в том, что я была не в состоянии испытывать к нему даже нечто похожее на любовь.

— Три года назад, незадолго до того, как вы вернулись из колледжа в Англии, Скай, я убила двоих детей. Думаю, вы об этом знаете. Джош точно знает.

— Это был несчастный случай. — В полутемной комнате волосы Скай кажутся дополнительным источником света. — Ужасно. Но это не то же самое.

— Попробуйте убедить в этом мою лучшую подругу.

— Продолжайте, миссис Гримвуд, — говорит мне Джош. — Не торопитесь.

— После этого мне всегда казалось, что мои сыновья не заслужили того, чтобы жить, не говоря уже о рождении еще одного. Я думала, что было бы справедливее, если б со скалы упал один мой мальчик и один Кэтрин. Это было бы ужасно, но справедливо, правда?

Я жду ответа, понимая, что никогда его не получу. Справедливость не имеет никакого отношения к слепой жестокости случайной смерти.

— Один из моих сыновей должен был умереть. А у Кэтрин остался бы один ребенок. Ее жизнь не рухнула бы, она бы не заболела и не потеряла ребенка, которого вынашивала.

Они смотрят на меня, как будто я слегка свихнулась. Всего лишь слегка? Значит, еще предстоит поработать…

— Если б это произошло, теперь у нас обеих было бы по двое детей. Конечно, это ужасное горе, но мы справились бы с ним — вместе. Мы всё делали вместе. Вот как это должно было быть.

— Вы говорите, что желали смерти одному из своих сыновей?

— Нет, конечно, нет. Просто это было бы справедливо. Если выбирать между ужасным горем и ужасной виной, я думаю, горе пережить легче. Вы согласны?

Скай начинает что-то говорить, но сначала я должна сказать нечто важное:

— Но я никогда бы не смогла выбрать, кем из них нужно пожертвовать. Я так сильно люблю их обоих. Моего большого, серьезного и умного старшего — и ласкового младшего. Я люблю своих двух сыновей больше всего на свете.

— Но не самого младшего? — Она уже задавала этот вопрос, но, похоже, не в состоянии осознать то, что я ей говорю.

Я родила ребенка. Я его не люблю.

— Я не могла. Я никогда не была с ним жестокой. Всегда о нем заботилась. Кормила и мыла. Но не могла играть с ним, петь ему, обнимать так, как обнимала двух других. Между нами не было связи. Гормоны, которые вырабатываются у женщины после родов, не поступали в мозг, убеждая меня, что я готова отдать жизнь за это крошечное существо. У нас с ним не было всего того, что обычно происходит между матерью и младенцем.

Чувство вины, которое уже разъедало меня, получило новую пищу.

Снаружи доносится крик, потом быстрые шаги, словно кто-то бежит. Звук катящейся по мостовой жестянки. Пора зажигать костер и разносить угощение, но на школьном стадионе, по всей видимости, собрались не все.

— У вас диагностировали послеродовую депрессию? Это может быть очень серьезно. — Похоже, теперь допрос ведет Скай.

— У меня нашли все разновидности депрессии, которые только существуют на свете, и еще несколько новых. — Странно, но я испытываю нечто вроде облегчения, впервые произнося это вслух. Я ничего не рассказывала Сапфир Пиррус на сеансах психотерапии из того курса, который меня обязали пройти. — Честно говоря, я почти не помню первый год его жизни. А потом вдруг на моем попечении оказался плачущий и требующий внимания малыш. Он появился у нас в доме словно из ниоткуда, как подменный ребенок.

— Подменный ребенок? — встрепенулся Джош. — Как это?

Скай поворачивается к нему:

— Ребенок-эльф. Британский фольклор, сержант. Эльфы крадут детей, оставляя других взамен похищенных. Злых, капризных и уродливых. Вы таким видели Питера, миссис Гримвуд?

Я представляю ребенка, немного припухшего после сна, который смотрит на меня сквозь решетку кроватки.

— Нет, конечно, он не был одним из этих существ. Он был милым малышом. Просто не моим милым малышом.

Джош прочищает горло:

— Что произошло днем в четверг? Третьего ноября?

Я делаю паузу. Это будет сложнее.

— Я была в своей спальне.

Рассказывая, я вспоминаю, как это было. Просыпаюсь и вижу, что яркий послеполуденный свет сменился мрачной, зловещей тьмой. Слышу звуки океана из открытого окна, чувствую горько-соленые порывы ветра.

— Мальчики вернулись домой. — Слышу машину, которая их привезла, голос Кэти, прощающейся с мальчиками, их шаги на лестнице. Слышу крик младшего, который их зовет, но дети всегда сначала идут ко мне.

— Они вошли ко мне в спальню. — Я была в ванной, пыталась смыть сон. — Я сказала им, что у меня болит голова. — На самом деле я просто была не в состоянии выдержать несколько шумных часов перед сном. Иногда мне кажется, что мои дети бросают в меня крошечные камешки, требуя то одного, то другого. Мама, можно я возьму пакет чипсов? Мама, можно мне пирожное? Мама, у Питера грязный подгузник. Мама, у меня болит палец. Три мальчика требуют постоянного внимания, даже если они не ссорятся, что происходит в доброй половине случаев. Сандер знает, что мне трудно усадить их за стол и уложить спать. Обычно он возвращается домой рано.

Что-то ударяет в стену снаружи. Сэвидж вскакивает и подходит к окну.

— Дети, — бормочет он и возвращается на место. — Продолжайте, миссис Гримвуд. Мальчики вернулись домой из школы, у вас болела голова…

— Крис и Майкл пошли в комнату Питера. — Я слышала его радостный визг при виде братьев и тихий вздох Криса, который брал его на руки. — Думаю, они его переодели.

Крики снаружи стали громче. Две пары глаз напротив меня стреляют взглядами в окно. Затем Скай кивает мне.

— Они все вышли во двор. Я слышала, как они бегают и кричат. — Они были такими добрыми с ним, мои двое мальчиков… Любили своего младшего братика, заботились о нем. Потом смех и крики смолкли. Я больше не слышала детей. Потом вспомнила предупреждение матери, что калитка сада плохо закрывается. Вспомнила о затмении и подумала, что Крис с Майклом, наверное, пошли на пляж, чтобы наблюдать за ним. — Я встала. Услышала машину у дома и подошла к окну. Я увидела машину Кэтрин, а потом и саму Кэтрин, которая вышла из машины и склонилась к дороге.

— Все это вы уже нам рассказывали в прошлый раз. — Скай хмурится и начинает листать свои заметки.

— Когда она выпрямилась, у нее на руках был ребенок. — Я не обращаю внимания на Скай. — Должно быть, он каким-то образом выбрался на дорогу. Все это я уже вам говорила. Но не говорила, что потом Кэтрин перегнулась через калитку, поставила ребенка на противоположную сторону, села в машину и уехала.

Оба полицейских с шумом выдыхают — одновременно. Смотрят друг на друга, потом снова на меня.

— Значит, она сказала нам правду?

— Конечно. — Я испытываю какое-то странное, извращенное удовольствие, защищая бывшую подругу. — Кэтрин не умеет лгать.

Пауза. Они снова переглядываются и одновременно вздыхают. У меня такое чувство, что они оба радуются оправданию Кэтрин.

— Продолжайте, миссис Гримвуд, — говорит Сэвидж.

Такая сдержанная реакция меня удивляет, но в той истории, которую я рассказываю, мой младший сын еще жив. Мне нужно закончить рассказ.

— Я видела, как он стоит у калитки. Ждала, когда братья его уведут, но они, наверное, были где-то в глубине сада, ближе к пляжу. Я их не слышала. Потом он снова пошел к живой изгороди и стал пролезать сквозь нее. Нашел просвет, через который можно было выбраться наружу. Очевидно, я должна была выйти к нему.

— Вышли?

— Это заняло несколько минут. Я была не одета. Спустившись вниз, я увидела, что он снова стоит на дороге.

— А миссис Куинн вы видели?

— Нет. Ни ее, ни машины. Мне кажется, я слышала звук мотора, как будто кто-то еще поднимается на холм, но не стала задерживаться. Взяла ребенка на руки и отнесла в сад.

— Продолжайте.

— Как только мы вошли в калитку, он психанул.

— Психанул…

— Вышел из себя. Настоящая истерика. Кричал, лягался, плакал. Лупил меня кулаками. Не знаю, видел ли кто-то из вас истерику трехлетнего ребенка, но такие малыши могут быть очень сильными.

— Мы вам верим, — говорит Джош. Скай молчит, и я готова поспорить, что ей не хочется слушать того, что будет дальше. Господь свидетель, мне самой не хочется этого говорить.

— Он хотел на дорогу или к братьям. А я портила ему удовольствие.

Я умолкаю. На столе передо мной вода, хотя я не помню, чтобы кто-то из полицейских ее приносил. Беру стакан. Теплая, комнатной температуры. Светлая, как хороший шотландский виски. На вкус горчит, словно ее налили несколько дней назад. Полицейские ждут. Смотрю на Джоша, потом на Скай и вижу осуждение в их глазах — с этого момента я буду видеть это в любом взгляде.

— Продолжайте, — говорит Джош.

— Я опустила его на землю, и он снова пошел прямо к просвету в изгороди. Я встала перед ним, загородив проход, а он принялся лупить меня руками и ногами. Поверьте, трехлетние дети могут быть настоящими чудовищами.

— И что вы сделали с чудовищем, стоявшим перед вами?

Скай неодобрительно смотрит на коллегу. Она не хочет, чтобы он обвинял меня, по крайней мере, пока они не услышали полное признание.

— Я плохо помню, что произошло дальше. — Мой голос звучит неуверенно. — Прошу прощения, но об этом очень трудно говорить.

В окно ударяет камень, и мы все вздрагиваем. Джош берет телефон, тихо переговаривается с сержантом в приемной, обсуждая, как разобраться с проклятыми хулиганами на улице, затем снова смотрит на меня:

— Что вы с ним сделали?

Я смотрю на мужчину, которого знаю с детства, и вижу, как слабеет его сочувствие ко мне. С каждой прошедшей секундой он все больше меня осуждает. Из них двоих Скай держится лучше. Она наклоняется и ласково похлопывает меня по руке:

— Боюсь, Рейчел, нам нужно точно знать, что произошло. Не торопитесь. Вы молодец.

Она снова выпрямляется и трет пальцы, касавшиеся моей руки.

— Я схватила его за плечи и встряхнула, чтобы он перестал плакать. Он был в истерике, и вывести из нее мог только шок. — Я не могу смотреть им в глаза и упираюсь взглядом в крышку стола. — Но истерика усилилась. Дальше я плохо помню. Должно быть, я встряхнула его еще раз. Честно — не знаю. Помню только, что смотрю на него и вижу, как он обмякает в моих руках.

Краем глаза замечаю, что Скай закрывает лицо ладонями. Но быстро берет себя в руки. Когда я снова смотрю на нее, лицо у нее бледное, но сосредоточенное.

— Я отпустила его, и он упал на землю. Он не дышал.

— Вы пробовали сделать ему искусственное дыхание? Массаж сердца?

Я смотрю прямо в холодные голубые глаза.

— Бесполезно, Джош. У него была сломана шея.

— Почему вы так в этом уверены? — Скай почти шепчет. Меня так и подмывает попросить ее говорить громче, для записи, но здравый смысл побеждает, и я молчу.

— Вы когда-нибудь видели сломанную шею, Скай? Можете мне поверить, перепутать невозможно. Кроме того, труп синеет уже через несколько секунд. — Признание дается все легче. Приходится даже напоминать себе, что я говорю о собственном сыне.

— Вы не думали обращаться за помощью? Сообщить властям?

— Честно говоря, нет. Меня больше беспокоило, как убрать его, чтобы не увидели мальчики.

Я слышу себя. Мой младший сын. Мой ребенок превратился в досадную помеху. В раздражающий мусор, от которого нужно избавиться. Я пересекла черту.

— В этот момент мальчиков поблизости не было?

— Слава богу, нет. Потому что они не позволили бы мне причинить вред брату.

— Что вы сделали?

— Наверное, запаниковала. Подумала, не сбросить ли его с утеса, как будто он вышел через калитку и споткнулся в полутьме. Но боялась, что при вскрытии обнаружится сломанная шея, а такую травму нельзя получить при падении. Кроме того, я слышала, что мальчики возвращаются. Мне бы вряд ли удалось сбросить вниз их маленького брата прямо над их головами, правда?

Теперь время на размышление требуется двум полицейским. Сэвидж откидывается назад и поднимает руку в неуверенной попытке остановить меня. Я даю им несколько секунд, и первой нарушает молчание Скай:

— Мальчики возвращались. У вас было лишь несколько минут, чтобы избавиться от тела. Что вы сделали?

— Положила его в багажник своей машины.

— Вашей машины?

Я пожимаю плечами:

— Она была под рукой.

У Сэвиджа такой вид, словно я дала ему пощечину.

— Это невозможно. Мы обыскали машину. Осмотрели весь участок.

— Если честно, Джош, обыск был очень поверхностным. Даже я видела, что полицейские не слишком стараются. Все думали, что его похитили — либо Кэтрин, либо похититель Арчи Уэста. Предполагали, что ребенка везут в логово сексуального маньяка где-нибудь в глуши и на лодке в море. Никто не предполагал найти его поблизости от дома. И никто не заглянул в багажник моей машины.

Мне даже приятно ткнуть их носом в собственные ошибки.

Сэвидж собирается встать, но Скай кладет ладонь на его плечо:

— Мы можем проверить это, сержант. Давайте закончим.

— И что же вы с ним сделали потом, миссис Гримвуд? — Я для нее больше не Рейчел. В ее глазах уже нет сочувствия, ни искреннего, ни поддельного. — Или я должна предположить, что он все еще в багажнике вашей машины?

— Нет. Я от него избавилась.

— Где?

Им не понравится то, что я скажу. Они ждут, дают мне время. Но не больше секунды.

— Миссис Гримвуд?

Я по-прежнему молчу.

— Миссис Гримвуд, что вы сделали с телом сына?

— Вам я не скажу. Я скажу Кэтрин.

36

Из комнаты как будто выкачали воздух — напряжение между нами почти осязаемо. Я чувствую надвигающуюся битву и знаю, что победа будет за мной.

— Это невозможно. — Джош Сэвидж явно растерян.

— Почему? Что, по-вашему, я собираюсь сделать? Я знаю, что она не причинила вреда моему сыну; знаю это лучше, чем все остальные. А если она хотела причинить вред мне, то за прошедшие три года могла бы сделать это в любой момент. Я хочу с ней поговорить. Если вы позволите мне поговорить с ней, я скажу, где можно найти тело моего сына.

— Мы найдем его независимо от того, скажете вы или нет, — говорит Джош. — Он не может быть далеко от вашего дома. У вас просто не было времени куда-то его увезти, и мне известно, что с момента его исчезновения вы практически не оставались одна. На этот раз мы проведем настоящий обыск. Мы его найдем. Возможно, нас сбило с толку происшествие с Арчи Уэстом, но…

Кто-то стучит в дверь. Джош проводит ладонями по лицу, но, кажется, он даже рад, что нам помешали. Он прерывает допрос, встает и открывает дверь. Голос в коридоре мне не знаком.

— Позвони шефу, — говорит Джош. — Нам нужно несколько человек.

В ответ я слышу какое-то бормотание.

— Мне плевать, чем они там заняты. Скажи ему, что у меня под арестом две женщины, в наличии всего пять сотрудников, а снаружи банда хулиганов, от которой ничего хорошего ждать не приходится.

Дверь закрывается. Джош снова включает диктофон, выглядывает в окно и возвращается на свое место за столом.

— Сержант. — Скай, нахмурившись, листает блокнот. — Мы не могли понять, есть ли связь между четырьмя случаями пропажи детей. Люди обвиняли Кэтрин, потому что Фред и Джимми были похожи на ее сыновей и потому что она нашла тело Джимми. С другой стороны, Арчи был белокурым, совсем не похожим на двух других, и ему не причинили вреда.

Взгляд голубых глаз останавливается на мне.

— Вы также похитили Арчи Уэста, Рейчел? Вы убили Фреда и Джимми?

Я рада, что он спросил.

— Конечно, нет. Я понятия не имею, что случилось с Джимми и Фредом, но думаю, что обе смерти — это несчастный случай. Именно на этой версии много лет настаивал старший суперинтендант Стопфорд.

— Тем не менее оба они похожи на детей Кэтрин.

— У четверти детей на островах есть примесь латиноамериканской крови. Думаю, это ничего не значит.

Сэвидж хочет меня прервать, но я не даю ему вставить ни слова:

— Зато я могу точно сказать, что случилось с Арчи Уэстом. Поняла это пару дней назад.

Они снова обмениваются озадаченными взглядами и почти одновременно говорят:

— Продолжайте.

Я кладу руки на стол, одну поверх другой, пытаясь выглядеть спокойной — как чудовище, которым они меня теперь считают.

— Скажу, если вы позволите поговорить с Кэтрин.

Сэвидж ударяет ладонями по столу. Кольцо на его левой руке издает громкий стук, и жест получается более агрессивным, чем, как мне кажется, хотел сержант.

— Почему вам так важно поговорить с миссис Куинн?

— Я хочу сказать ей, что мне очень жаль. Я хочу посмотреть ей в глаза и сказать, что мне искренне жаль, что я разрушила ее жизнь. Убила ее мальчиков, которых, кстати, любила почти так же, как она.

Сэвидж не верит.

— У вас для этого было три года.

— Нет, потому что эти три года она избегала меня, а сама я боялась к ней подходить. Она не хотела слышать моих извинений или объяснений. Не хотела меня видеть.

— Вполне вероятно, что и сейчас не захочет, — говорит Скай.

— Захочет, если будет знать, что это поможет найти моего сына.

Полицейские умолкают — думают. Им явно хочется уединиться и шепотом обсудить план. Но если они покинут комнату, момент будет упущен.

— Эй, Куинн! Как это — убить ребенка?

— Убийца! Что ты сделала с Фредом?

— Скажи, где они, Куинн!

Голоса звучат совсем близко, рядом с участком. Скай больше не может сосредоточиться на мне и все время поглядывает в окно.

— Эти придурки снаружи пришли за Кэтрин, — говорю я. — Где она? Она в безопасности?

— С ней всё в порядке. — Голос Джоша звучит громче, чем нужно. — Расскажите, что вам известно об исчезновении Арчи Уэста.

— Они могут попасть внутрь? — Скай с тревогой смотрит на Джоша.

Он качает головой:

— Нил запер все двери, пока к нам не прибудет подкрепление. Уже скоро. — Его улыбка выглядит вымученной.

— Спросите, согласна ли она поговорить со мной. — Я повторяю попытку. — Просто спросите.

— Думаю, вам лучше поговорить, когда мы со всем разберемся.

Меня раздражает, что Джош считает меня тупой.

— И какие тогда у меня будут козыри? Зачем вам или ей соглашаться, если мне больше нечего вам будет сообщить? Кроме того, когда все закончится, меня отправят в Англию — в тюрьму или в психиатрическую клинику. И я ее больше не увижу. Это мой единственный шанс.

За моей спиной тикают часы. Я считаю удары: четыре, пять, шесть. Шум снаружи не утихает. Грохот банок из-под пива, крики. Удары камней о стены. Не слышно только полицейских сирен. Интересно, что такого может происходить на празднике, что мешает полицейским приехать сюда… Потом я вспоминаю, что там Крис и Майкл. Это нужно заканчивать.

— Может, вы в качестве жеста доброй воли расскажете нам, что случилось с Арчи, а потом мы позволим вам увидеться с Кэтрин? — спрашивает Скай.

Джош встает:

— Допрос прерван в двадцать часов четыре минуты. Можно вас на минуту, констебль Макнир? — Он указывает на дверь, и Скай тоже встает, опрокинув стул. Тем не менее именно она, а не старший по званию, вспоминает, что нужно выключить диктофон.

— Согласна, — говорю я, когда они подходят к двери. — Возвращайтесь, включайте запись, и я расскажу, что случилось с Арчи. Потом можете проверить, и если окажется, что я не солгала, разрешите мне увидеться с Кэтрин. Мы покончим с этим неприятным делом, прежде чем догорит костер, и можно будет смело ждать повышения по службе.

— Нас не это волнует, — поспешно говорит Скай. Я верю ей, не задумываясь. — Мы просто хотим… хотели… найти вашего сына целым и невредимым.

Джош молча включает диктофон. Они смотрят на меня, слова пара собак, голодных, но осторожных. Я кидаю им кость.

— Исчезновение Арчи с фермы Эстансия было чистой случайностью. — Несмотря на включенный диктофон, Скай записывает в блокнот, и я делаю паузу. — Он вместе с братьями и друзьями играл в прятки, — продолжаю я, увидев, что карандаш в руке Скай замер. — Помните, все говорили о том, как Арчи любил прятки? Это была его любимая игра. Вот почему родители поначалу не волновались. Они думали, что он нашел отличное укрытие.

Несмотря ни на что, я испытываю гордость — мне удалось во всем разобраться.

— Где же он спрятался? — Карандаш Скай постукивает по блокноту.

— В «Лендровере», который арендовали его родители. То есть в машине, которую он принял за их «Лендровер». Но в тот день на ферме была другая машина, такой же марки и цвета. Она останавливалась там на несколько минут, пока гость ходил на ферму, оставив заднюю дверцу открытой. Затем водитель вернулся, захлопнул дверцу и уехал, не догадываясь о том, что у него в машине маленький ребенок.

— Брат Арчи говорил о еще одном серебристом «Лендровере», — напоминает Скай Сэвиджу.

— Которого больше никто не видел, — прибавляю я. — Но вы отмахнулись от показаний мальчика, поскольку никто не мог их подтвердить, а он всего лишь ребенок.

Сэвиджу это не нравится. Я могу признаться в убийстве ребенка, но он ни за что не признает свою ошибку.

— Мы опросили Баррелов. Днем на ферму никто не приезжал. Они ничего не знали о серебристом «Лендровере».

— А Джорджа Баррелла вы спрашивали?

Пока Сэвидж моргает, пытаясь вспомнить, Скай качает головой:

— Днем его не было, но мы поговорили с ним следующим утром. На ферму никто не приезжал.

— Он вам лжет. У него есть на то серьезная причина, но ложь есть ложь.

Очередная пауза — они думают, какой вопрос мне задать. Первой нарушает молчание Скай:

— Ладно, значит, Арчи сидит в этом загадочном «Лендровере», и его увозят неизвестно куда. Почему он молчит?

— Сначала думает, что это их «Лендровер», а он по-прежнему прячется. А когда понимает, что оказался в машине с незнакомым человеком, то сидит тихо, потому что боится. Скорее всего, перепуган до смерти. Как часто мы предупреждаем детей, чтобы они не садились в машину к незнакомцам? Здесь это не так заметно, но в Британии у родителей настоящая паранойя насчет общения с незнакомыми людьми. Арчи — британский ребенок.

— И этот «Лендровер» направлялся к сараю для кормов, где нашли мальчика? — У Скай озадаченный вид.

— Да. Это был пункт назначения. Водитель уже давно там с кем-то встречался. Эти двое приспособили сарай для своих нужд. Они думали, что о нем уж точно никто не догадается, и все так и было, пока к ним не забрался безбилетный пассажир.

— У них был роман. — Похоже, Скай начинает догадываться. — Двое жителей островов, женатых. Тот сарай был не логовом педофила, а любовным гнездышком!

— Кто? — спрашивает Сэвидж.

— Во-первых, Джордж Баррелл. Поэтому он солгал о серебристом «Лендровере». Подружка заскочила к нему, они договорились встретиться в сарае, и она уехала, не замеченная никем, кроме брата Арчи. Через несколько минут за ней поехал Джордж. Я видела его ранним вечером, когда он возвращался назад.

— А женщина? — спрашивает Скай. — С кем встречался Джордж?

— Роберта Кэттон. — В других обстоятельствах я бы наслаждалась моментом, чувствуя себя мисс Марпл. — Боб-Кэт, владелица закусочной. В тот день я видела и ее машину. Серебристый «Лендровер», точно такой же, как арендовали Уэсты. Номерной знак с буквами SNR. Чуть старше, чем машина Уэстов, но я не думаю, что трехлетний ребенок это заметит. Она возвращалась со стороны Дарвина, когда я выезжала на главную дорогу. В тот момент я не узнала ее, но заметила номер, а на следующий день увидела машину возле ее закусочной.

Лоб Скай прорезали морщины — она думает.

— Они должны были видеть ребенка, когда приехали к сараю.

Я качаю головой. Насколько я могу судить, Баррелл и Кэттон виновны только в супружеской измене, и у меня нет желания их за это наказывать.

— Не обязательно. Не забывайте, Арчи был испуган. Думаю, он выбрался из «Лендровера» и спрятался. Ведь он рассказывал о мужчине и женщине, когда вы с ним беседовали, правда? Мальчик прятался, пока они были в сарае, занимались тем, для чего приехали, а потом, как мне кажется, быстро разбежались. Оставшись один, он поступил разумно. Укрылся внутри, питался остатками еды, которую они там держали, а когда одиночество стало невыносимым, пошел к дороге. К счастью для всех, в это время там проезжали Каллум и Кэтрин.

— О, боже, бедный ребенок, — бормочет Скай.

Сэвидж проводит руками по лицу. Его ладони поблескивают от влаги.

— О’кей, звучит правдоподобно. Но это всего лишь теория.

— Которую мы, возможно, никогда не подтвердим. — Скай, насколько я вижу, все еще размышляет об испуганном малыше, брошенном посреди дикой местности. Кажется, у нее слишком доброе сердце, чтобы стать по-настоящему хорошим полицейским.

— Поговорите с Джорджем и Боб-Кэт. Пообещайте не разглашать их тайну, и я уверена, они признаются, что в тот день были в сарае и что Боб-Кэт приезжала на ферму Эстансия. Должно быть, они уже догадались, что это она привезла маленького Арчи к тому сараю.

— Но почему они молчали? — Скай все еще сомневается.

— Зачем рисковать, что об их романе узнают все? Арчи нашли, целого и невредимого. Наверное, они подумали, что чем меньше разговоров, тем лучше. Ах да, вот еще что… — Я сую руку в карман джинсов, вытаскиваю полиэтиленовый пакет и кладу на стол между собой и Скай. Она протягивает руку, но Сэвидж накрывает ее ладонь своей.

— Нужен пакет для вещдоков, — говорит он. — Что это, миссис Гримвуд?

— Песок. Я собрала его в четверг с заднего сиденья «Лендровера» Боб-Кэт. Готова поспорить, что такой встречается только на пляже в Эстансии. И он попал в машину с подошв Арчи Уэста.

— Допрос прерван в двадцать часов пятнадцать минут. — Сэвидж встает, находит еще один прозрачный полиэтиленовый пакет и кладет мой внутрь. — Вам принесут чашку чая, миссис Гримвуд.

Он выходит, за ним Скай, и я остаюсь одна.

На то, чтобы найти Боб-Кэт и Джорджа, уйдет пару часов, а может, и больше. Даже если они не станут отпираться, это долгая история. Полиция заглянет в машину Боб-Кэт — скорее всего, она ее не чистила, — и даже если предположить, что там обнаружится песок, для доказательства, что он из Эстансии, его нужно отправить на анализ в лабораторию. Все зависит от того, признаются ли любовники. Кэтрин я увижу не скоро.

Мерцающий синий свет на стене напротив окна говорит о прибытии по крайней мере одной полицейской машины. Я слышу, как она медленно объезжает здание.

Вскоре появится мой отец — потребует объяснить, что случилось и почему меня так долго не отпускают. Потребует свидания со мной. Полагаю, мне позволят отказаться, что я, разумеется, и сделаю.

Я больше никогда не встречусь взглядом с отцом, никогда не почувствую, что снова не соответствую стандарту, который он выбрал для меня на этот раз. Как говорится, нет худа без добра.

Снаружи все стихает. Полицейская машина уехала. Скорее всего, буйную толпу ненавистников Кэтрин уже усмирили. Скоро эта толпа переключится с Кэтрин на меня.

Пытаясь не прислушиваться к тиканью часов, я сижу и думаю о своих сыновьях, своих милых мальчиках, и о том, что я не увижу, как они растут. Я буду видеть их несколько раз в год, только через стол, такой, как этот. Смотреть в глаза, которые каждое свидание будут другими, пытаться найти в них остатки любви, но находить только осуждение и стыд.

Внезапно нахлынувшая боль так сильна, что приходится встать, пересечь комнату и прислониться к холодной твердой стене. Снаружи не доносится ни звука. И эта тишина почему-то кажется более зловещей, чем крики и топот ног, которые мы слышали раньше.

Часы отсчитывают последние секунды той жизни, за которую я продолжаю цепляться, и я думаю о Сандере и о том, что он всего этого не заслуживает. Он хороший человек, мой муж. Мудрый, трудолюбивый, верный. Готов на все ради семьи и очень, очень любит меня. Жаль, что я плохо старалась. В этом большом некрасивом голландце столько любви — почему я этого не видела, когда у меня был шанс?

Тиканье часов становится громче. Я хожу кругами по комнате, смотрю на небо за окном, на фейерверк, который может оказаться последним в моей жизни. И размышляю о тюрьме. Я буду детоубийцей, ненавидимой всеми. Я думаю об избиениях и издевательствах, которые придется терпеть, а также о том, что отчасти я даже буду им рада.

Я думаю о людях, которые пришли к полицейскому участку, требуя крови Кэтрин. Скоро они будут требовать моей. Мне кажется, что они возвращаются. Я их не слышу, но чувствую, как они незаметно подкрадываются ко мне.

О Кэтрин я не могу думать. Пытаюсь, но каждый раз натыкаюсь на какой-то барьер, не пропускающий мои мысли. Сегодня мы с Кэтрин увидимся, но подготовиться к этой встрече невозможно. Когда мы наконец посмотрим друг на друга, мне придется импровизировать.

И, конечно, я думаю о младшем сыне. Он должен был стать для меня самым драгоценным, любимым последним ребенком, который еще долго будет моим малышом после того, как его братья станут самостоятельными. Он должен был стать моим любимцем, моим баловнем. А оказался чужаком, подкидышем, постоянным напоминанием о самом ужасном поступке, который я только могла совершить. Он был олицетворением моей вины.

Я думаю о его коже, приобретающей оттенок слоновой кости, как у дешевого воска. Я думаю о том, какой он холодный и одинокий — там, в темноте.

Я вижу, как разлагается его тело, а душа оплакивает меня, оплакивает любовь, которой я его лишала, пока он был жив.

Я больше не вижу часы. Не вижу стен комнаты. Не вижу ничего, кроме сверкающих капель влаги, падающих из моих глаз на стол.

* * *

Когда дверь снова открывается, я уже немного успокоилась. Моя голова, влажная от пота или слез, лежит на крышке стола, и я чувствую на лбу ссадину от удара. Надеюсь, крови нет — лишняя суета мне ни к чему. Это сержант из приемной. Он принес чай.

— Здесь ваш муж. — Сержант ставит кружку на стол, стараясь не приближаться ко мне, и я ловлю его взгляд. Он знает. Тело его неподвижно, но я чувствую, как его передергивает от отвращения к чудовищу, которое он видит перед собой.

Нужно привыкать. Именно так теперь будет реагировать на меня весь мир. Сержант что-то сказал. Нужно сосредоточиться. Сандер. Он сумел прилететь.

— Он здесь? В участке?

Один сдержанный кивок. Не стоит тратить слова на таких, как я.

— Хочет меня увидеть?

— Да.

— Я обязана?

Он пожимает плечами. Думаю, будь это в его власти, он насильно свел бы меня с мужем. И остался бы, чтобы посмотреть.

— Вам решать.

— Я не хочу его видеть. Скажите ему, что мальчики у бабушки с дедушкой.

— Я сообщу ему, где два ваших сына.

Стук закрывающейся двери, щелчок замка. Я пью чай. И жду.

* * *

Когда дверь снова открывается, я стою у окна, стискивая пальцами прутья решетки. Ветер прорывается сквозь плохо пригнанное стекло, принося запахи торфяного дыма и раскаленной соли, которые всегда пропитывают воздух в Ночь костров. Здесь мало деревьев, и мы используем для костров пла́вник, поддерживая огонь торфом. Я смотрела, как искры летят в небо, такое желанное, и думала, что в параллельном мире могла бы сидеть дома, в кресле у окна, и держать на коленях младшего сына. Далекий фейерверк не пугал бы его. На расстоянии, в моих объятиях, он полюбил бы эту странную и недолговечную красоту летящего по небу огня.

И воздух ожил в вышине!

Кругом зажглись огни.

— Ваш муж здесь. — Голос Скай.

— Знаю. — Фейерверк близок к кульминации. Хлопки следуют один за другим. Разумеется, веселье будет продолжаться до поздней ночи, но уже приватно. В ясные ночи можно забраться на холм и любоваться кострами, которые зажигают на всех Фолклендах.

Вблизи, вдали — мильон огней,

Вверху, внизу, средь мачт и рей,

Вкруг звезд вились они.

— Прошу прощения?

— Сэмюэл Кольридж, «Сказание о Старом Мореходе». Фейерверк напомнил. Вы что-то сказали о моем муже?

— Он поехал за Кристофером и Майклом. Отвезет их домой.

Я мысленно благодарю мужа за то, что вернулся домой сегодня, позаботился о том, чтобы мальчики не остались одни.

Скай и Сэвидж стоят по обе стороны от двери. В дверном проеме — констебль в форме. Эти трое похожи на расстрельную команду.

— Мы поговорили с Джорджем Барреллом и Робертой Кэттон, — подает голос Сэвидж. — Оба признали, что встречаются и что в тот день они были в сарае для кормов. Завтра они придут сюда, по отдельности, и дадут официальные показания. Оба отрицают, что знали о мальчике в машине, хотя…

— Вы это никогда не докажете, так что можно не тратить время.

У Сэвиджа такой вид, словно он готов меня ударить, и я мысленно беру на заметку, что больше не стоит его провоцировать. Нам нужно быстрее заканчивать.

— Идемте. — Он указывает на дверь.

— Куда? — Я не двигаюсь. — Я хочу увидеть Кэтрин.

— К моему удивлению, она согласилась. В конференц-зал. Идемте, мы и так потратили впустую много времени.

Золотые слова. Я спешу воспользоваться приглашением. В конце коридора мы поворачиваем, и еще один констебль открывает перед нами дверь конференц-зала. Внутри нас ждет Кэтрин. Я представляю, как она стоит у окна и ее длинные волосы ниспадают ей на спину; в последний момент она оборачивается…

Разумеется, все не так — Кэтрин никогда ничего не делала напоказ, даже не думала работать на публику. Она — самый скромный человек из всех, кого я знаю. Спокойно сидит за столом и не поднимает голову, когда я вхожу.

Меня сажают на стул прямо напротив нее. На ней большая, не по размеру, одежда. Хлопковые брюки собраны на талии. Стройная фигура тонет в широкой рубашке. Волосы стянуты на затылке резинкой. Руки лежат на столе, и ее взгляд прикован к ним. Она кажется воплощением спокойствия, только пальцы правой руки слегка дрожат. Лицо худое, осунувшееся. Морщинки, которые я помню, за три года стали глубже. Теперь это печать горя, а не просто действие солнца и ветра.

Присутствующие в комнате полицейские рассаживаются — Скай справа от меня, Сэвидж слева, двое других по обе стороны от Кэтрин. Мы как две противоборствующие армии, только враг здесь один — я. Включается диктофон, и все мы называем себя. Когда очередь доходит до Кэтрин, голос ее срывается, как будто она долго им не пользовалась. Она откашливается и делает вторую попытку.

— Хорошо. — Сэвидж пытается взять ситуацию под контроль. — Миссис Гримвуд, вы хотели поговорить с миссис Куинн, и она согласилась. Миссис Куинн, я обязан вас проинформировать, что если вы захотите прервать разговор, то можете сделать это в любое время. Вы не обязаны говорить с миссис Гримвуд. Позвольте также напомнить, что вы обе ознакомлены со своими правами.

Снаружи доносится какой-то шорох, похожий на стук футбольного мяча о стену. Один из констеблей встает и что-то тихо говорит в переговорное устройство на стене. Я не могу оторвать взгляда от лица Кэтрин. Она так же пристально разглядывает рукав своей рубашки.

— Итак, миссис Гримвуд, вы получили то, о чем просили. Теперь, пожалуйста, скажите нам, что вы с делали с телом Питера.

Кэтрин поднимает голову. Спокойные серые глаза. Они смотрят на меня, и я понимаю, что мне не избавиться от этого взгляда, пока я не покину комнату.

— Я хочу, чтобы Рейчел повторила мне то, что сказала вам. — Ее голос не изменился. Разве что чуть-чуть дрожит, но в целом все тот же.

— Мы уже это обсудили, — мягко возражает Сэвидж, словно спокойствие Кэтрин распространяется и на него. — Сообщили вам все, что она сказала. Повторять нет необходимости.

— Мне нужно это услышать из ее уст. — Кэтрин обращается к нему, но смотрит на меня. — Я хочу, чтобы она рассказала мне, как убила своего сына.

Я это предвидела. И приготовилась. Я в точности повторяю свой рассказ — как увидела ее машину, остановившуюся у моего дома, увидела, что она берет на руки Питера и опускает по ту сторону калитки, в саду.

Брови ее ползут вверх, но она по-прежнему смотрит мне в глаза.

Я рассказываю, что видела, как она уезжает, спускаясь по склону холма. Очищаю ее от подозрений в причастности к исчезновению моего сына. Она молчит. Возвращаю ей свободу, избавляю от всех обвинений, открываю возможность будущего с любимым мужчиной. Беру свою жизнь и отдаю ей, а она ничего не предлагает взамен. Кроме пристального внимания.

Я ничего не упускаю. Почти слово в слово повторяю признание, которое сделала Скай и Джошу. Два констебля, которые слышат рассказ впервые, шокированы — я вижу, как они задерживают дыхание и переглядываются, — но Кэтрин остается невозмутимой.

— Я положила его в багажник машины. — Я не могу заставить себя произнести «тело». — Предполагала, что поднимется суматоха. Люди будут его искать. Поэтому спрятала, чтобы потом избавиться.

Серые глаза моргают и увлажняются. Снова моргают. Но по-прежнему смотрят прямо на меня.

— Это всё. Вот почему и как я убила своего сына.

Все ждут реакции Кэтрин. Секунду она сидит неподвижно. Потом поднимает руки и хлопает в ладоши — один, два, три раза. Звук медленных хлопков отчетливо слышен в наступившей тишине. Все замерли. Как будто она нас заколдовала. Я не могу отвести глаз. В детстве мы любили играть в гляделки. Тот, кто отводил взгляд, считался проигравшим. Она всегда побеждала. Но сегодня мой день.

Снаружи взрывается фейерверк. Кто-то запустил его прямо в здание. На стене за спиной Кэтрин я вижу красные, синие и лиловые сполохи. Цепочку серебристых звезд. Хлопки не смолкают целую минуту, потом снова наступает тишина. И чары рассеиваются.

— Итак. — Голос у Сэвиджа решительный. — На этом всё. Мы выполнили вашу просьбу, миссис Гримвуд, и мы выполнили вашу просьбу, миссис Куинн. Теперь я хочу знать, где ребенок.

Я жду, пока заговорит Кэтрин. Она ждет, что скажу я.

— Миссис Гримвуд. Рейчел. — Сэвидж понимает, что пошел на риск, позволив нам с Кэтрин поговорить, а теперь запаниковал, опасаясь, что все напрасно. — Ради вашей семьи, ради всех, включая вас саму, скажите, где нам найти Питера!

— Она не может. — Такое впечатление, что Кэтрин говорит, не разжимая губ. Или я так сосредоточена на ее глазах, что ничего другого не замечаю. — Она не знает. Она вам лжет.

— Что? — вскрикивает сидящая рядом со мной Скай. Мужчины переглядываются. Мы с Кэтрин все еще играем в нашу странную игру в гляделки, и я молюсь так, как не молилась никогда в жизни. Ее губы слегка изгибаются.

— Она всегда умела манипулировать людьми.

Четверо полицейских напряженно застывают, либо отодвинув свои стулья, либо собираясь это сделать. Они переводят взгляды с Кэтрин на меня и обратно, словно ожидая, что в любую секунду одна из нас набросится на другую.

О Боже, прошу тебя, прошу тебя, Боже, пожалуйста!

Кэтрин выпрямляет спину, отводит от меня взгляд и смотрит на Сэвиджа.

Я не уверена, смогу ли снова дышать. По крайней мере пока…

— Рейчел не убивала Питера. — Тон у нее презрительный, с оттенком удивления. — Как вы могли даже подумать об этом, Джош Сэвидж? Вы знаете ее с пяти лет — где ваши мозги?

— Она призналась. — Похоже, Скай слегка побаивается Кэтрин. — У нас есть запись.

Снаружи снова бегают люди. Мы не обращаем на них внимания.

— Она призналась, поскольку думает, что его убила я. — Кэтрин снова смотрит на меня. — Думает, что она у меня в долгу. Она разрушила мою жизнь, а взамен отдает свою. Она хочет, чтобы мне сошло с рук убийство ее сына, хочет пойти в тюрьму вместо меня, поскольку считает, что это единственный способ расплатиться со мной.

— Я не… — Такое впечатление, что Сэвидж готов расплакаться. Я не могу посмотреть на него, потому что не в силах оторвать взгляда от женщины, которая держит в руках мою жизнь.

Эта женщина непринужденно откидывается назад.

— Возможно, она видела, как я беру Питера и уношу его с дороги, но никак не могла видеть, как я возвращаю его в сад. Из окна ее спальни не видна калитка сада. — Она раздраженно обводит взглядом комнату. — Ради всего святого, я была в этой комнате десятки раз. И знаю, что можно, а чего нельзя видеть из окна. Она видела, как я беру на руки ее сына, запаниковала и бросилась вниз, чтобы защитить его, но когда добежала до сада, меня там не было. И его тоже.

— Рейчел, это правда?

Мои пальцы судорожно стискивают крышку стола. Если я ее отпущу, то упаду.

Кэтрин не закончила:

— Только моя бывшая лучшая подруга еще хитрее. Она ставит на то, что я не позволю ей довести дело до конца. Что в последнюю минуту отступлю и сама признаюсь, скажу вам, что сделала с Питером и где он. Она готова рискнуть и оказаться в тюрьме, лишь бы вернуть тело сына. Вот как она любит маленького мальчика, в убийстве которого только что призналась. — Она качает головой, и ее строгое, бесстрастное лицо немного смягчается. — Бедная, бедная, глупая корова…

Я не собиралась плакать, но ничего не могу с собой поделать. Все происходит внезапно — и вот уже Скай и Джош держат меня с двух сторон, чтобы я перестала биться головой о стол. Наконец — минуты через две, но мне они кажутся вечностью, — я выпрямляюсь на стуле. Руки Скай обвивают меня, но это больше похоже на объятие, чем на смирительную рубашку. Джош сидит рядом на корточках и тяжело дышит.

— Черт возьми, я выдвину обвинение против вас обеих, если не получу ответы. — Думаю, он просто не сдержался. Он растерян, расстроен и озадачен не меньше остальных. Возможно, за исключением…

Кэтрин ждет, пока я успокоюсь, перестану всхлипывать и снова посмотрю ей в глаза.

— Пожалуйста. — Я знаю, что буду умолять, а если потребуется, встану на колени. Я готова на все, лишь бы еще раз увидеть своего маленького мальчика. Я чувствую, как сморщивается мое лицо, и понимаю, что сейчас снова заплачу.

— Рейч. — Кэтрин наклоняется ко мне над столом. Два стража повторяют ее движение, готовые оттащить ее. — Послушай меня.

Наверное, ее голос — единственное, что удерживает меня на грани безумия.

— Я три года думала о том, как заставлю тебя страдать. Три года в моей голове не было ничего, кроме отчаяния и глупых планов мести. Кое-что я даже записала, и именно поэтому я здесь. И все совершенно правы — четверг был особенным днем. В четверг я собиралась со всем покончить.

Я больше не могу. Я думала, что я сильная. Оказывается, нет.

— Рейч, слушай меня, смотри на меня! Я собиралась приехать к тебе в четверг, часа в три, до того, как мальчики вернутся из школы. Собиралась сказать, что нам нужно поговорить, что все это продолжается слишком долго, и предложить пойти ко мне на лодку, где мы будем одни, так что никто не будет знать, что мы делаем, и не помешает нам. Я знала, ты согласишься.

— Да. — Конечно, я бы согласилась. Не раздумывая.

Глаза Кэтрин остаются прикованными ко мне, но губы изгибаются в слабом подобии улыбки.

— Я планировала выйти из бухты, а затем, когда нас не будет видно с берега, выстрелить в тебя ампулой со снотворным из специального пистолета.

Никто этого не ожидал. Я вижу это по их реакции — они вздрагивают, хмурятся, нервно моргают.

— Это было рискованно. — Кэтрин не обращает внимания на полицейских; для нее в комнате мы одни. — Естественно, я примерно представляла твой вес и могла вычислить дозу снотворного для морского млекопитающего такого же размера. Но разные животные по-разному реагируют на лекарства. Я могла тебя убить.

— Ты не собиралась меня убивать?

Ее серые глаза холодны как сталь.

— Конечно, собиралась. Только медленно.

Атмосфера в комнате снова меняется. Сэвидж прочищает горло, но, похоже, не знает, с чего начать. Первой приходит в себя Скай, сидящая на полу рядом со мной:

— И каков был план? Когда… если… Рейчел проснется.

— Мы плывем на юг.

Полицейские обмениваются недоуменными взглядами.

— Какой юг? — спрашивает один из констеблей.

— Никакой, — отвечаю я, потому что Кэтрин в четырех словах подробно объяснила мне свой план. — Мы обе должны были умереть, да? Через несколько дней, возможно, неделю или около того, море станет слишком большим для такой лодки, и мы потеряемся.

Кэтрин наклоняет голову:

— Я запланировала по меньшей мере несколько дней. Достаточно времени, чтобы ты представила, что нас ждет. Подумала о том, что теряешь. Несколько дней мучений — это недостаточно, но лучшего я придумать не могла.

— Пока не увидели на дороге Питера? — спрашивает Сэвидж. — Тогда ваш план поменялся. Вы решили забрать ребенка вместо матери.

— Да.

Вот оно. Совсем близко. Я протягиваю руку к Скай, но ее уже там нет. Я не могу искать ее. Не могу оторвать взгляда от Кэтрин.

Она тяжело вздыхает, как будто ее признание, подобно моему, отнимает все силы.

— В тот день, увидев на дороге Питера, я остановила машину и взяла его на руки. Ты это видела.

Мне хочется ее остановить. Я передумала. Я не смогу это слушать.

— Второй раз за два дня я держала на руках маленького ребенка. Когда мы нашли Арчи, он был в шоке и дрожал от холода; он мог лишь прижиматься ко мне. Питер — совсем другое дело. Он обнял меня за шею и уткнулся лицом в плечо, совсем как Кит в его возрасте.

Она по-прежнему смотрит мне в глаза, но ее взгляд затуманивается. Теперь ее мысли далеко — она перенеслась в то мгновение, когда держала Питера на руках. Кажется, я вижу блеснувшую слезу.

— И… — говорит Сэвидж.

Она возвращается к реальности, моргает, пожимает плечами:

— И все изменилось.

Сэвидж открывает рот, но Кэтрин не дает ему шанса:

— Я поняла, что не смогу убить Питера. — Она снова обращается только ко мне. — У меня даже пропало желание убить тебя. Поэтому я отнесла его к калитке и оставила в саду. Вернулась к машине и уехала. Когда я в последний раз видела твоего сына, Рейчел, он был жив и здоров.

Мы снова смотрим друг на друга, целую вечность.

Пока нас не прерывает Сэвидж:

— Если вы не забирали Питера, зачем поехали к лодке? Почему исчезли на столько часов?

Кэтрин на мгновение переводит взгляд на него.

— Потому что мне нужно было подумать. Я много месяцев планировала, что моя жизнь закончится в этот четверг. Мне нужно было осознать, что не закончится. Что я не умру и не убью Рейчел.

— Почему вы все это не рассказали нам раньше?

Она раздраженно встряхивает головой:

— Мне это вряд ли помогло бы, правда? Кроме того, это не имело никакого отношения к делу, поскольку, когда я в последний раз видела Питера, с ним все было абсолютно в порядке.

Кэтрин, похоже, теряет интерес к Сэвиджу и снова поворачивается ко мне:

— Я знаю, что произошло в тот день, — говорит она. — Помнишь день, когда умерли Нэд и Кит?

Мне остается лишь молча смотреть на нее. Она знает? Знает, что я тогда сделала?

— Я знаю о твоих чувствах к Бену. — Она печально качает головой. — Никто не плачет пять часов подряд на свадьбе подруги. И ты знала о Каллуме. — Она пожимает плечами: — Думаю, искушение было слишком сильным, и ты не могла ему противиться.

Кэтрин протягивает мне руку, но стол слишком широкий.

— Все нормально, — говорит она, на ее лице мелькает тень улыбки. Это улыбка жалости, но я принимаю то, что мне дают. — Знаешь что? Если б не несчастный случай, ты, возможно, сделала бы мне одолжение. В самом деле, все нормально.

Я не знала, что страдания могут причинять такую боль. И все же где-то в далекой вселенной шестеренки снова приходят в зацепление. Колеса начинают вращаться, медленно и плавно.

Он смоет Альбатроса кровь

С моих преступных рук.

— Мне так жаль… — говорю я.

Ее стройное хрупкое тело расслабляется — ненависть ко мне покидает его. Кэтрин знает, что я это видела.

— Знаю.

— Если есть на свете что-то, что я могу сделать…

Она окидывает комнату быстрым, почти веселым взглядом.

— Конечно.

Звук дерева, скребущего по полу.

— Хватит. — Сэвидж встает. — Я докладываю шефу. И разделяю вас. Так или иначе, мы доберемся до правды.

Я открывают рот, но Кэтрин меня опережает:

— Не будьте тупицей, Джош. Можете звать Стопфорда, вернуть сюда всех констеблей, но, разделив нас, вы ничего не добьетесь. Мы рассказали всё, что знаем. Рейчел не убивала Питера. Она не способна убить, даже спасая свою жизнь.

— А Кэтрин не умеет лгать. — Я обращаюсь к Джошу, но смотрю на свою лучшую подругу.

Она отвечает на мой взгляд:

— В отличие от тебя. Ты можешь обмануть кого угодно.

— Только не тебя, правда?

Губы Кэтрин трогает слабая улыбка. Затем она снова обращается к Сэвиджу:

— Ну же, Джош. Пока вы тратите силы на нас, никто не ищет Питера. Вы не искали ребенка с тех пор, как решили, что его забрала я.

Она его не убедила — я вижу это по его лицу. У него двое подозреваемых, и он не отпустит ни одну из нас без борьбы.

Стук в дверь. Потом появляется сержант из приемной:

— Джош, мне нужно с вами поговорить.

— Одну минуту, Нил.

— Нет. Это серьезно, Джош.

— Ради всего святого, что случилось?

Сержант окидывает взглядом комнату и решается:

— У меня в комнате для допросов Каллум Мюррей. Он утверждает, что убил Питера Гримвуда.

37

Я снова в комнате для допросов, одна. Кэтрин вернулась в свою камеру. Появление Каллума — не говоря уже о признании — ошеломило всех, но Джош Сэвидж сообразил, что ему нужно поговорить с Каллумом наедине.

Прошло уже десять минут, а его еще не зарегистрировали. На это нет времени. Мой ребенок. Питер. Я начала шептать его имя, словно мантру. Питер, Питер, Питер.

Я не в состоянии сидеть. Хожу по комнате, бью кулаками в стены, но не слишком громко, чтобы не привлечь внимания, потому что не должна отнимать у них драгоценное время. Выглядываю в коридор — пусто. Подхожу к окну и смотрю на небо.

Я ему не верю. Человек, у которого я плакала на плече только сегодня утром, не мог этого сделать. Мне всегда нравился Каллум. Большой, дружелюбный, необычный во многих отношениях. Да, конечно, в его душе есть темные уголки, потому что никто не может выйти невредимым из того, что ему пришлось пережить во время войны, но все это он держит в себе, пряча от людей. Я никогда не считала его опасным.

Мой отец высокого мнения о нем, а он никогда не ошибается в людях. Меня он раскусил еще много лет назад.

Каллум не мог причинить вред моему ребенку. Но теперь я уже не верю, что это Кэтрин. Я смотрела ей в глаза. Это сделала не Кэтрин.

Может, я? Что, если я убила сына, а затем стерла память о своем ужасном поступке? Возможно ли такое? Еще немного, и я буду готова поверить во все, что угодно. Я вспоминаю, как увидела Кэтрин с Питером на руках, идущую к своей машине, потом потеряла ее из виду (тут Кэтрин была права), выскочила из комнаты, из дома, пробежала через сад…

С улицы доносится рев мощного двигателя, и я инстинктивно отодвигаюсь от стены. Звук не смолкает, а, наоборот, усиливается. Затем двигатель начинает завывать, набирая обороты. Я пячусь, почти к самой двери, но грузовик останавливается. Его фары светят прямо в окно. Снова рев двигателя, скрежет шин по асфальту, и машина уносится прочь.

В здании слышится топот бегущих ног. Еще одна полицейская сирена, удаляющаяся в направлении праздничного костра. Мне хочется постучать в дверь, спросить, что происходит, но в участке слишком мало людей, чтобы кто-то отвлекался на мою истерику. Если я и схожу с ума, то должна делать это тихо.

На празднике что-то происходит — в противном случае здесь было бы больше полицейских. Я молюсь, чтобы у Сандера хватило здравого смысла увезти детей домой, чтобы трое моих мужчин были в безопасности, неважно, в каком месте.

К общему шуму присоединяется тревожная сирена. Топот усиливается.

Побег? Каллум передумал и сбежал?

Пронзительный вой сирены не умолкает. Кто-то приближается к двери. Я отхожу назад, и в комнату вбегает Скай. На ней светоотражающий жилет.

— Берите куртку. — Не дожидаясь ответа, она сдергивает мою куртку со спинки стула.

— Что происходит? — спрашиваю я, потому что из двери явно тянет дымом. Этот запах приносит с собой и Скай. Он липнет к ней, как дешевые духи.

— Кто-то запустил фейерверк в окно. В участке пожар. — Она достает наручники. — Боюсь, мне придется надеть на вас это. Приказ сержанта.

Дым в коридоре становится гуще, и когда Скай, теперь прикованная ко мне, тащит меня в приемную, я слышу близкое потрескивание.

— Постарайтесь как можно реже дышать, пока мы не выйдем на улицу, — говорит она и заходится в кашле.

Мои глаза начинают слезиться. Я слышу шаги за спиной, но не оглядываюсь. Через бронированную дверь мы вбегаем в приемную. Сержант Нил держит открытой входную дверь, прижимая к лицу носовой платок.

Дым вырывается наружу раньше нас, сгущаясь в холодном воздухе. Скай тащит меня подальше от него и от волны жара, усиливающегося с каждой секундой. Я с облегчением вдыхаю прохладный чистый воздух.

Вслед за нами на улицу выбегает Кэтрин, прикованная наручниками к констеблю, и в этот момент лопается одно из стекол. Кэтрин трет глаза свободной рукой и оглядывается. Но ее взгляд останавливается не на мне, а на Каллуме. Он уже на парковке, рядом с полицейским микроавтобусом, тоже прикованный наручниками к констеблю. Смотрит себе под ноги, а его плечи высоко поднимаются при каждом вдохе.

Джош Сэвидж покидает участок последним.

— Пожарная команда? — спрашивает он.

Нил взмахивает руками:

— В пути. Но где все остальные?

Джош подходит к нам:

— Все в автобус. — Он роется в карманах. — Идемте. Мы не знаем, кто запустил фейерверк, и я не оставлю вас на улице.

— Куда вы поедете? — спрашивает Нил.

Джош не знает. Это видно по его лицу.

— Будем держать связь по рации. Свяжите меня с шефом.

Нас тащат к микроавтобусу и усаживают внутрь. Джош заводит мотор раньше, чем все успевают рассесться, и мы выезжаем с парковки.

— Муниципалитет? — предлагает Скай.

— Плохая идея, — возражает констебль, к которому прикован Каллум. — Сегодня там полно людей. Вы же не хотите отвезти к ним трех человек, подозреваемых в убийстве ребенка?

— Черт. — Джош наклоняется к рулю. Мы едем прямо посередине дороги.

— Церковь? — предлагает констебль, стерегущий Кэтрин.

— Заперта по ночам, — говорит та. — Джош, поезжайте к Фонду дикой природы. Мы прячем ключ на крыльце. Никто нас там не будет искать, а автобус можно поставить во дворе.

Джошу это предложение кажется разумным — а может, он просто хватается за соломинку. Убирает ногу с педали тормоза, и мы направляемся к зданию на Росс-роуд, где работает Кэтрин.

У здания Фонда мы все выходим. Вокруг ни души. А если кто-то и есть, мы их не видим. Воздух пропитан дымом множества костров. Такое впечатление, что Фолкленды накрыл туман, а беспрерывные фейерверки похожи на артиллерийский обстрел.

Кэтрин достает ключ, и мы входим внутрь. Двери закрываются и запираются, после чего с меня и Кэтрин снимают наручники, и она ведет нас в конференц-зал. Он до жути похож на помещение в полицейском участке, где мы с ней недавно сидели. Кэтрин опускает жалюзи, и мы оказываемся отрезанными от мира.

С Каллума наручники не снимают. Четверо полицейских не желают рисковать, освобождая девяностокилограммового бывшего десантника. Они уводят его в дальний конец зала и сажают во главе стола для переговоров, отдельно от нас.

— Что теперь? — Он по-прежнему старается не встречаться взглядом со всеми, особенно со мной. — Что будет дальше?

Дальше мы спорим. Джош настаивает, чтобы мы подождали Стопфорда и остальных. Процедура должна быть соблюдена, говорит он, и трех подозреваемых необходимо допросить раздельно.

Кэтрин возражает, что Стопфорду сюда долго добираться и что обычно он никуда не торопится.

— Его не назовешь легким на подъем, — напоминает она. — А разделять нас глупо. Любое наше заявление вам придется проверять дважды. Мы просидим здесь всю ночь. А пока мы тут возимся, Питера никто не ищет.

Для Кэтрин это стало мантрой. Подгоняя нас, она каждый раз напоминает о Питере, который ждет, что мы его найдем. Я не сомневаюсь, что, если б меня здесь не было, кто-то возразил бы, что Питер мертв и что несколько часов ничего не решают. Но я здесь, и они молчат.

— Мы не сможем предъявить обвинение без допроса, — предупреждает Скай Джоша.

— Он признался, — говорит один из констеблей. — Признание решает дело.

— Ага, у меня три признания за один вечер, черт бы его побрал, — рявкает Джош. — Как хотите, но я не могу принимать их всерьез.

Минут десять Кэтрин спорит с полицейскими; я тоже время от времени вставляю несколько слов. Джош хочет дождаться подкрепления, но попытки получить информацию от Нила, оставшегося в участке, ни к чему не приводят. Совершенно очевидно, что сержант занят тушением пожара. Каллум как будто впал в транс. В конечном итоге Джош соглашается, хотя по его глазам видно, что неохотно. Узнать правду он хочет не меньше остальных.

Кэтрин находит магнитофон. Его проверяют, включают, и все мы называем себя — Каллум произносит свое имя последним.

Его лицо краснее, чем обычно. У него светлая кожа, и румянец выдает любые эмоции. Он тяжело дышит, но в целом кажется спокойным. Если не видеть его рук, сцепленных за спиной: пальцы на них непрерывно шевелятся.

Джош занял место у противоположного конца стола, напротив Каллума. Десять минут одиннадцатого. На улице совсем стемнело.

— Расскажите, что случилось днем третьего ноября, — приступает к допросу Джош. — В тот день, когда пропал Питер Гримвуд.

Каллум сглатывает.

— Я переживал за Кэтрин. — Он не смотрит на нее, хотя она практически не отрывала от него взгляда с тех пор, как мы вошли в комнату. — Я знал, что она видела фотографию в «Дейли миррор». Понимал, что она расстроится. Хотел найти ее, убедиться, что все хорошо.

Он скашивает глаза направо и на секунду встречается с ней взглядом. Она как будто хочет что-то сказать, но потом качает головой.

— Я поехал за ней. — Каллум смотрит в мою сторону. — К вашему дому, Рейчел. Мне казалось, что не стоит оставлять ее одну.

— В какое время это было? — спрашивает Джош.

— Думаю, без нескольких минут четыре. Как раз начало темнеть. — Он смотрит на Кэтрин, словно ждет подтверждения. Она выглядит растерянной. Кэтрин, сохранявшая ледяное спокойствие все то время, пока я признавалась в убийстве сына, сломалась после первых же слов Каллума.

— Понятно. Продолжайте, пожалуйста.

— Мне не следовало садиться за руль. Я чувствовал приближение приступа.

— Приступа?

— Отключки. Нет, это не совсем верно… Я не эпилептик, но у меня бывают приступы.

На лицах всех присутствующих читается удивление.

— Посттравматическое стрессовое расстройство. У меня случаются вспышки памяти, когда я снова переживаю то, что произошло на войне. Они могут длиться несколько часов, а после них я почти ничего не помню о том, где был и что делал.

Лица сидящих за столом проясняются. Все слышали о ПТСР.

— Кто-нибудь может подтвердить ваши вспышки памяти?

— Доктор Пиррус. Я уже года два хожу к ней. И Кэтрин. Несколько дней назад я ее едва не задушил.

При упоминании приступов Кэтрин закрыла лицо руками. Теперь она смотрит на Каллума поверх кончиков пальцев.

— Ты не причинил мне вреда. На самом деле тебе досталось гораздо сильнее.

Его взгляд смягчается.

— Ты умеешь постоять за себя. Но представь, если бы передо мной был ребенок…

Я чувствую на себе тревожные взгляды и концентрируюсь на дыхании. Вдох, выдох. Если я буду выглядеть слишком расстроенной, меня выведут из комнаты. Упираюсь взглядом в точку на стене за спиной Кэтрин. Стараюсь не смотреть на Каллума, стараюсь не думать, как эти сильные руки стискивают горло моего ребенка.

— Итак, вы ехали за Кэтрин в направлении аэропорта и чувствовали приближение приступа?

— Совершенно верно. Но, не успев доехать до дома Гримвудов, даже увидеть его, заметил «Лендровер» Кэтрин, который мчался вниз, мне навстречу. Не уверен, видела ли она меня, хотя практически заехала в кювет, чтобы разминуться со мной. И умчалась, а я поехал в противоположном направлении.

— Я тебя видела, — говорит Кэтрин.

— Меня подмывало вернуться домой, оставить тебя в покое. — Теперь он обращается только к ней. — Но потом я понял, что ты, наверное, спешишь к лодке, и мне показалось, что это плохая идея. Поэтому я поехал дальше, собираясь развернуться и последовать за тобой в порт.

— Это было без нескольких минут четыре, — уточняет Джош. — Кэтрин только что вернула малыша в сад, Рейчел увидела ее из окна и бежала вниз. Продолжайте, пожалуйста.

— Я ехал слишком быстро. Беспокоился за Кэтрин и буксовал.

— Буксовали? — Это голос Скай.

— Терял контроль. Чувствовал, что начинается вспышка памяти.

— Почти четыре часа. Должно быть, вы уже около дома?

Почти четыре часа. Каллум рядом с домом, а я… где? Надеваю туфли? Нет, в тот день я выскочила из дома босиком.

— Я подъехал к дому. Ехал слишком быстро. Не мог сосредоточиться. Питер снова выскочил на дорогу. Я столкнулся с ним. Он подлетел, ударился о капот, потом о ветровое стекло и упал под колеса.

Лицо у Кэтрин белое как мел. Она переводит взгляд с Каллума на меня, затем снова на Каллума. Я не реагирую. Не могу. Мелькает мысль: значит, это было быстро. Он не успел испугаться. Ведь я могу себя в этом убеждать, правда? Есть куда более страшные виды смерти.

Каллум продолжает рассказ:

— Естественно, я остановился. Вышел. Но мальчик был мертв, я это точно знаю. В противном случае я бы что-нибудь предпринял, позвал на помощь — обязательно. Но я видел достаточно трупов и понимаю, когда человеку уже ничем не поможешь.

Мгновенная смерть. Если ему было суждено умереть, это ведь самый лучший вариант, да? Я чувствую, что Скай держит меня за руку, и благодарно стискиваю ее пальцы.

— Что вы с ним сделали? — спрашивает Джош.

Каллум ни на кого не смотрит.

— Поднял, завернул в одеяло, которое лежало у меня в машине, и положил в багажник, в ящик для оружия. Потом развернулся и поехал вниз. Наверное, в порт, все еще надеясь найти Кэтрин, но в этом я не уверен.

Ровно то же, в чем признавалась я. В своей дурацкой выдуманной истории я положила его в багажник своей машины. И теперь расплачиваюсь за это.

— Вы не уверены? — Скай выпустила мою руку. — Вы отчетливо помните несчастный случай, но не помните, что делали сразу после него?

— Смутно. — Каллум делает глубокий вдох, готовый продолжать.

— Несколько секунд назад вы сказали, что почти не помните, что происходит во время вспышек памяти, — говорит Скай. — По вашим же словам, только картины боевых действий. Тем не менее вы помните, что сбили Питера и положили его тело в багажник?

— Дайте мне договорить, ребята.

Джош прочищает горло:

— Продолжайте, Каллум.

— От тела я избавился в тот же день, позже. Точное время сказать не могу, все было как в тумане, но я помню, что приехал к скалам над Порт-Плезант.

Кэтрин вскидывает голову, словно собака, учуявшая след.

— Я свернул с дороги, подъехал как можно ближе к краю и вытащил Питера из машины. А потом сбросил со скалы.

Скай снова хватает меня за руку. Это уже не имеет значения, убеждаю я себя. Он уже не мог ничего испугаться. Ему уже было не больно.

— Сержант, думаю, нужно увести отсюда Рейчел.

— Я в порядке, — говорю я, хотя стискиваю руку Скай с такой силой, что не уверена, в порядке ли она. — Спасибо, Скай, но со мной все нормально. Продолжайте, пожалуйста.

— Вы видели, как он упал? — спрашивает Джош, бросив на меня обеспокоенный взгляд.

Каллум качает головой:

— Я не смотрел. Думал, что уже начался прилив. Предполагал, что его смоет водой.

Кажется, я отключилась. Я ничего не вижу. Через секунду понимаю, что просто закрыла глаза.

— Почему вы не признались раньше? — спрашивает Джош. — Почему пришли сейчас?

— Потому что ничего не помнил. Я понятия ни о чем не имел, пока не увидел отпечаток ноги в вашем компьютере.

— Стойте, стойте. Какой отпечаток ноги?

Теперь это всего лишь голоса, витающие вокруг меня в темноте.

— Сегодня я уже приходил в полицейский участок. В задней комнате были сотрудники, но их куда-то вызывали, и я остался один. Я посмотрел в ваш компьютер, Скай, и увидел отпечаток ноги, который был снят у дома Рейчел. И сразу же понял, что он мой. Эти ботинки были на мне только в день исчезновения Питера, и, значит, я должен был выйти из машины, хотя ничего не помню.

У меня такое чувство, что все кивают, следя за объяснением.

— Увидев отпечаток ботинка, я понял, что в тот день, наверное, убил Питера, но это стерлось у меня из памяти. Я пошел к машине, уверенный, что найду его в ящике для оружия. Естественно, его там не было — и одеяла тоже.

Нет, он лежал на берегу, изуродованный после падения на скалы. Боже, а если он был жив? Что, если там, внизу, он цеплялся за жизнь, плакал, звал… не меня, он не стал бы звать меня.

— Рейчел, с вами всё в порядке?

Вопрос Скай приводит меня в чувство. Я открываю глаза и киваю. Четверо полицейских смотрят на меня. Взгляд Кэтрин прикован к Каллуму. Он уставился куда-то в пространство.

— Думаю, вам лучше подождать снаружи. — Джош делает еще одну попытку.

Я качаю головой. Никуда я не пойду.

В голову Скай приходит какая-то мысль.

— Каллум, я понимаю, почему вы забеспокоились, но у вас нет никаких оснований предполагать, что вы его убили.

— Согласен. — Джош разочарован не меньше, чем Скай. — Если я правильно понимаю, ничего этого вы не помните, а просто предположили, когда увидели в компьютере отпечаток ноги и обнаружили пропажу одеяла.

Теперь взгляд Каллума упирается в крышку стола. Я не испытываю такого же облегчения, как окружающие меня полицейские. Кэтрин тоже. Мы обе знаем, что это еще не всё.

— Сегодня днем я поехал на берег, — говорит Каллум. — Туда, где должно было упасть тело ребенка.

Мы ждем.

— Я его нашел.

Не сдержавшись, я всхлипываю. Лицо Кэтрин, сидящей напротив меня, морщится. Мне кажется, я вижу, как она протягивает мне руку, но затем резко отдергивает.

— Вы его нашли? Он на берегу? Он еще там? — спрашивает Джош.

Каллум опускает голову, потом вновь поднимает. Мой ребенок еще на берегу. Я гоню от себя эту картину. Пытаюсь ни о чем не думать. Эти маленькие тонкие ручки, нежная кожа…

Джош отдает распоряжения двум констеблям:

— Спуститесь вниз. Как можно быстрее. Позвоните, когда найдете его.

— Подождите. — Лицо у Кэтрин белое как мел.

Джош отмахивается от нее:

— Нет. Ждать больше нечего. Идите, вы двое. Дайте мне знать, как только что-нибудь найдете.

— Будьте осторожны! — кричит Кэтрин им вслед. — Склон там крутой, опасно даже днем. Возьмите мощные фонари и смотрите под ноги!

Как только дверь захлопывается за ними, она поворачивается к Каллуму:

— Что ты видел на берегу? Точно опиши, что ты видел.

Что она делает? Скай снова берет меня за руку. Джош прочищает горло:

— Думаю, в этом нет необходимости. Нам нужно отвезти Рейчел к семье. Кэтрин, вы не против остаться здесь, пока мы не закончим?

Кэтрин теперь смотрит прямо на меня.

— Верь мне, — говорит она. — Верь мне, Рейч.

Я киваю. Кажется, это меньшее, что я могу сделать. Она снова поворачивается к Каллуму:

— Что ты видел на пляже?

Тот смотрит на меня, словно спрашивая разрешения.

— Продолжай, — говорю я.

— Одеяло я нашел довольно быстро. Оно зацепилось за камень у самой линии прилива. Сначала я больше ничего не увидел, но когда подошел ближе… простите, Рейчел… я увидел его тело.

Я хочу быть храброй. Хочу верить Кэтрин, но мысль о том, что мой ребенок лежит у подножья скалы…

— Нет! — Кэтрин хлопает ладонью по столу. — Расскажи, что ты видел. А не то, что ты думаешь, что видел. Что ты видел?

— Ради всего святого, Кэтрин!

Она встает и, прежде чем полицейские успевают ее остановить, подходит к Каллуму и наклоняется к нему через стол:

— Ты видел одежду? Когда я брала на руки Питера, на нем были синие шорты и футболка в желтую и белую полоску. Ты их видел?

Он заставляет себя сосредоточиться и качает головой:

— Одежды не было. Думаю, ее сорвало. Кэт, он пролежал на берегу два весенних дня. Ты знаешь, что с ним должно было произойти.

Тело моего ребенка могло стать добычей любого существа, летающего, ползающего или плавающего на этих островах. Я чувствую, как глубоко в горле зарождается крик. И когда он поднимется выше, я не смогу его сдержать.

— Ты видел обувь? — Кэтрин неумолима. — Я точно помню, что на нем были сандалии с пряжками. Они так просто не слетели бы с его ног.

Кажется, Каллум задумался. Видел ли он на пухлых маленьких ножках коричневые кожаные сандалии?

— А волосы? Питер — блондин. Мне показалось, что волосы у него довольно длинные. Похоже, ему не помешало бы постричься. Ты видел волосы?

— Я видел достаточно! И, черт возьми, не собирался проводить вскрытие!

Я отодвигаюсь от Скай, обхватываю себя руками и принимаюсь раскачиваться взад-вперед — древняя, как мир, реакция на горе. Значит, вот как она меня наказывает? Заставляет пройти через все это?

Кэтрин опускается на колени рядом с Каллумом и сжимает ладонями его лицо. Похоже, он хочет вырваться. Она его не отпускает.

— Скажи мне, что ты видел. Рейчел выдержит. Она сильнее, чем кажется.

Сомневаюсь. Я на волоске от истерики.

— Ребра, череп, позвоночник. Что-то похожее на пальцы. Больше я не мог смотреть. Увидел это и ушел.

— Только скелет или с остатками плоти?

Каллум издает звук, похожий на всхлип. Она его мучает — вместе со мной.

— В основном скелет. Немного плоти, но, когда я подошел, его клевали птицы. Там почти ничего не осталось.

Кэтрин тяжело вздыхает, затем встает, наклоняется и целует его в лоб. Я не верю своим глазам. Конечно, она меня ненавидит, но…

— Ты видел тюленя, идиот.

— Что? — одновременно вскрикивают Джош и Скай.

Кэтрин выпрямляется:

— Южноамериканский морской котик, скорее всего. Молодые взрослые особи размерами очень похожи на маленьких детей. — Она оглядывается на дверь. — Могу показать. Позвольте включить компьютер, и я покажу вам скелет тюленя.

Джош и Скай растерянно смотрят друг на друга. Взгляд Каллума прикован к Кэтрин. Я просто не разрешаю себе думать. Не дожидаясь разрешения, Кэтрин выходит из комнаты. Джош машет Скай, чтобы она не упускала ее из виду. Я иду за ними. Замыкают шествие Каллум и Джош.

Все происходит как в замедленной съемке. По крайней мере, для меня. Я фокусирую взгляд на затылке Кэтрин. Она включает компьютер, вводит имя пользователя и пароль.

— В тот день ты действительно приезжал в Порт-Плезант. — Она повышает голос, чтобы ее мог слышать Каллум. — Ранним вечером, примерно в половине седьмого. Сначала я услышала твою машину, потом увидела тебя.

Мы выстраиваемся полукругом рядом с Кэтрин. Все взгляды прикованы к экрану, но Джош и Скай стараются держаться между Каллумом и мной.

— Вы можете подтвердить, что третьего ноября около половины седьмого мистер Мюррей приезжал на утес над Порт-Плезант? — спрашивает Джош.

— Да, примерно в это время. — Она отвлекается, просматривая базы данных. Потом вводит запрос в строку поиска, но печатает слишком быстро, и я не успеваю прочесть. — Он пробыл там около получаса. Бо́льшую часть времени сидел в машине, но один раз вылез и подошел краю скалы. — Она поворачивается к Каллуму: — На секунду я даже испугалась. Ты стоял на самом краю.

— Он что-то с собой нес? — продолжает Джош. — Что было у него в руках?

Кэтрин листает изображения.

— Ничего. На нем были потертые джинсы и джинсовая куртка. На шее синий с коричневым шарф. Утром он был одет иначе. Помню, я удивилась, зачем он переоделся.

— Я тебя видел? — спрашивает у нее Каллум.

Она качает головой:

— Я была внизу, наблюдала за тобой через люк. Но все время, пока ты там стоял, не спускала с тебя глаз. Хотела уже вылезти на палубу и помахать тебе, но ты повернулся, сел в машину и уехал.

— Значит, я сделал это позже.

— Да, ты вернулся. — Она кивает, соглашаясь с ним. — Гораздо позже. На следующее утро. Я видела, как ты остановил машину, вылез и снова подошел к краю скалы. На этот раз ты накинул на плечи одеяло. Вполне разумно — рассвет был очень холодным. Ты смотрел, как меня арестовывают и пересаживают в другую лодку.

Он тоже кивает:

— Это я помню. К тому времени приступ закончился. Уже несколько часов назад. Я не спал всю ночь.

— Да, вид у тебя был слегка помятый. До приезда полиции я рассматривала тебя в бинокль.

— Кто-нибудь еще его видел? — спрашивает Джош. — Полицейские, которые вас арестовывали?

— Возможно, но их внимание, скорее всего, было приковано ко мне. Я расскажу, что видела, прежде чем они увели меня на нижнюю палубу полицейского катера.

— Что?

— Я видела, что ты повернулся и пошел к своей машине. А еще я видела, что ветер сорвал с тебя одеяло. Оно взлетело вверх, а затем упало со скалы.

Каллум трясет головой, не осмеливаясь поверить ее рассказу.

— А ты даже не заметил, да? Думал только обо мне… Вот так.

Она увеличивает масштаб изображения на экране. Все мы смотрим на скелет южноамериканского морского котика. Около метра длиной, явно принадлежит тюленю.

— Кэтрин, я не… — бормочет Джош.

— Он не будет целым, как этот. — Она повышает голос, чтобы завладеть нашим вниманием. — Его изуродовали падальщики. Каллум, сегодня на берегу ты нашел одеяло, и это подтвердило твои худшие опасения. Потом ты увидел грудную клетку, очень похожую на грудную клетку ребенка. Увидел фрагменты позвоночника, также неотличимые от человеческих, и, возможно, часть черепа. Даже кости плавников могут показаться похожими на человеческую руку — особенно для того, кто немного не в себе. Но теперь ты знаешь, что не бросал одеяло, и поэтому у тебя нет причины думать, что ты сбросил вниз ребенка.

На окружающих меня лицах написано сомнение. Я хочу верить, но…

Кэтрин отвернулась от компьютера и теперь смотрит прямо на Каллума:

— Все время, пока ты стоял на вершине скалы, я за тобой наблюдала. Ты не сбрасывал Питера. Ты не убивал Питера.

— Тогда кто же, черт возьми?

Они оба смотрят на меня. Я качаю головой. Я его не убивала. Не знаю, кто это сделал. Теперь мы трое смотрим друг на друга, как будто двух полицейских не существует. Первым нарушает молчание Каллум:

— Он исчез… в течение пятнадцати минут? В то время мы с Кэтрин были рядом с вашим домом. Три машины на той дороге одновременно? Невозможно.

— Я его не видела. Когда я выбежала из дома, его уже не было.

— Это точно я. Мне жаль, Кэтрин, но лишь у меня нет алиби. Лишь у меня проблемы с психикой. Лишь я раньше применял насилие к другим людям.

Она качает головой:

— Нет.

— Там больше никого не было.

— Если не считать двух братьев, — тихо говорит Скай.

38

Мне казалось, что мои чувства умерли. Как же я ошибалась… На лице своей подруги я вижу отражение собственного шока.

— Нет, — повторяет она.

Каллум не собирается перекладывать вину на других:

— Не говорите глупостей, Скай!

— Когда пропал Питер, в доме или рядом с ним находилось пять человек. — Тон у Скай спокойный, но настойчивый.

— Рейчел, когда вы спустились в сад, два ваших старших сына были там? — спрашивает Джош.

Я делаю вид, что вспоминаю.

— Нет, — отвечаю я через несколько секунд. — Они были где-то на пляже. Говорили, что собираются посмотреть затмение. Вернулись, когда я их позвала. Помогали искать Питера.

— Вы все время были вместе?

Нет. Когда я поняла, что Питер пропал, то мгновенно поддалась панике и перестала соображать.

— Думаю, они вернулись на пляж. Я обыскала дом и конюшни. Не видела их минут двадцать. Потом я позвонила в полицию.

Молчание. Я не в состоянии вынести то, что читается на лицах сидящих передо мной людей.

— Мальчики любят брата. Они заботятся о нем лучше, чем я. И не причинили бы ему вреда.

— Конечно, нет, Рейчел. — Скай вновь берет меня за руку. — Но это мог быть несчастный случай. Наверное, они чувствовали себя виноватыми. Не могли заставить себя признаться.

Калитка сада. Сколько раз мама говорила мне о ней… Тропинка на утесе плохо видна в полутьме.

— Мне нужно домой. Мне нужно с ними поговорить.

— Мальчики дома? Мне казалось, они с бабушкой и дедушкой.

— Сандер вернулся. Он должен был привести их домой. — Я смотрю на Джоша: — Мне нужно с ними поговорить.

— Мы не можем сейчас туда поехать. У нас слишком мало сотрудников.

Каллум пожимает плечами, намекая, что он все еще в наручниках.

— Я уже не представляю опасности.

Джош, видимо, решил, что за сегодняшний вечер уже нарушил столько правил, что можно плюнуть на остальные. Мы выбегаем на улицу и набиваемся в микроавтобус. Скай за рулем, Джош сзади, приглядывает за всеми нами. Ему нечего волноваться. Наши взгляды прикованы к дороге, и у нас одно желание — как можно быстрее добраться до моего дома.

Скай мчится к окраине Стэнли, объезжая людей на дорогах. На часах без нескольких минут полночь.

Каждый раз, когда я думаю, что хуже быть не может, оказывается, что может. Если моему сыну было суждено умереть, я бы предпочла, чтобы он стал жертвой мести Кэтрин или психического расстройства Каллума, а не погиб от руки собственных братьев.

Вспоминаю, как Ральф спрашивал, не болтаются ли мальчики у обломков кораблекрушения. Должно быть, он что-то видел: следы на песке или кого-то из детей, карабкающегося на борт судна. Они отнесли его туда? Как мне убедить их, что они не виноваты? Что это моя вина? Это я обязана заботиться о нем. Это я не справилась, а не они.

Когда мы подъезжаем к дому, я первой выскакиваю наружу. Джош кричит мне вслед, чтобы я подождала их, но я успеваю пересечь сад и открыть дверь раньше, чем они выбираются из микроавтобуса.

Я думала, что мальчики спят, но из гостиной доносятся звуки включенного телевизора. Сандер смотрит на меня с дивана. Его голубые глаза, затуманенные горем, светлее обычного. По обе стороны от него устроились мальчики, положив головы ему на колени. Оба укрыты одеялами. Оба спят.

Скай догоняет меня и кладет ладонь мне на плечо:

— Спокойно, Рейчел.

— Мне нужно с ними поговорить. — Я перевожу взгляд с Криса на Майкла, таких юных и прекрасных во сне. — Разбуди их. — Я тоже шепчу, прошу их разбудить так тихо, чтобы они не проснулись.

Сандер раскидывает руки, словно хочет защитить их от меня. По его лицу я понимаю, что он считает меня убийцей своего младшего сына.

— Что ты делаешь? Уходи отсюда.

— Мистер Гримвуд, нам нужно поговорить с Кристофером и Майклом. — Скай становится между мной и Сандером. За нашими спинами появляются Джош, Кэтрин и Каллум.

Что-то разбудило Криса — то ли шум, то ли холодный воздух. Он трет и открывает глаза.

— Мама…

Крис подскакивает, как только может подскочить внезапно разбуженный ребенок. Я бросаюсь к нему, и он обнимает меня за шею.

— Ты им сказал? — Я смотрю на Сандера поверх головы сына.

Крис напрягается:

— Что сказал? Мама, что он должен был нам сказать?

Я беру его голову в свои ладони. Кажется, это лицо я люблю больше всех лиц на свете.

— Крис, скажи мне правду. Мы с папой любим вас с Майклом больше всего на свете, и что бы ни случилось, мы всегда будем вас любить и защищать, но ты должен сказать нам правду.

Его выдает лицо. Дрогнувшие черты, потемневшие глаза. Ему не нужно спрашивать, что я имею в виду.

О боже, нет…

— Рейчел, что происходит?

У меня нет сил продолжать. Я не хочу этого слышать. Губы Криса дрожат. В глазах появляются слезы.

— Прости, мама. — Он всхлипывает. Я крепче прижимаю его к себе. Я потеряла одного сына и не намерена терять другого.

— Все хорошо, мой ангел. Что бы ни случилось, все хорошо. Я тебя люблю.

Теперь он уже плачет, уткнувшись мне в плечо. При каждом его вдохе я слышу слово «прости» и думаю, что в следующий раз у меня разорвется сердце.

— Рейчел… — Сандер все еще сидит на диване, не решаясь побеспокоить Майкла. Тон у него умоляющий.

— Произошел несчастный случай. — Теперь мне все ясно. — В тот день, когда пропал Питер. Это полностью моя вина, я за ним не уследила. Он пошел за мальчиками на пляж и упал. Они увидели, что произошло, увидели, что он мертв, и решили, что они виноваты. Но это не так, мой милый, совсем не так. — Я начинаю качать Кристофера. Кажется, он пытается отстраниться, но я еще не готова его отпустить. — Они запаниковали и где-то спрятали тело. Скорее всего, на затонувшем корабле. Они думали, что я рассержусь. Что буду винить их, но я никогда этого не сделаю, мой ангел. Вы не должны себя винить.

За моей спиной всхлипывает Скай.

— Ты должен нам все рассказать, мой милый. Должен сказать, где он.

— Питер не мертв, мама. Он в лодочном сарае.

Я замираю, не в силах пошевелиться. В отличие от остальных. Незаметно для нас Майкл проснулся и сидит рядом со отцом. Его взгляд мечется между мной и людьми у двери.

— Привет, тетя Кэтрин.

— Что?

Я не знаю, кто это сказал. Но точно не я. Я не могу говорить. Только смотреть.

Майкл моргает, прогоняя сон, потом опускает взгляд в пол — как обычно, когда знает, что ему грозят неприятности.

— Мы спрятали его в лодочном сарае, когда все смотрели затмение. Чтобы он не плакал, дали ему твои снотворные таблетки. Крис сказал, что, если ты подумаешь, что он пропал, ты будешь любить его так же, как нас. Он сказал, что ты будешь такой же, как мамы других малышей, расстроишься и все такое. Это Крис придумал.

Крис не шевелится. Его голова словно приклеилась к моему плечу. Кажется, он перестал дышать.

— И те записки писал Крис. Я видел. Он отправлял их из города.

Кажется, Сандер встает.

— Наверное, Питер уже хочет выйти оттуда, — говорит Майкл. — У нас закончились таблетки. Он сегодня много плакал.

Я не двигаюсь. Не могу. Вместо меня в движение приходит весь мир. Дом растворяется в тумане, вот я уже снаружи, чувствую на своем лице порывы ветра и соленые брызги. Звуки обрушиваются на меня из темноты со всех сторон. Голоса любимых людей. Крики чаек. Оглушающий рев ветра и удары часов на колокольне городской церкви, отбивающие полночь.

— Рейчел, пустите нас вперед! Вернитесь!

— Стойте, Рейчел! Не бегите там, в темноте!

— Кто-нибудь, снимите с меня эти проклятые наручники!

— Мама, прости!

— Мама!

Я вижу пляж, мерцающий в свете фейерверков. Сначала он далеко внизу, потом ближе — словно поднимается мне навстречу. Взрывы артиллерийским огнем отражаются от скал. Я падаю, и пляж подхватывает меня. Я не могу дышать, руки и ноги становятся ватными, в голове ни одной мысли, но старая каменная кладка уже прямо передо мной. Лодочный сарай, в который никто не заходил уже лет десять.

— Рейчел! — Голос Сандера с вершины утеса. — Они говорят, световой люк открывается. Через него они и залезли.

Я оглядываюсь, пытаясь понять, как мальчики попали на крышу. Вижу камни, выпавшие из стены кирпичи, бегу туда, но меня догоняет Каллум. Он бьет ногой в дверь, и та проваливается внутрь. В нос ударяет запах мокрой соломы и грязных подгузников. Каллум хочет войти, но я опережаю его.

Питер — заплаканный, грязный и сонный от таблеток — сидит на старой попоне. Вокруг него солома, а в руке он держит плюшевого кролика. На его лице появляются растерянность и отчаяние, и он протягивает ко мне руки. Опустившись на колени, я слышу топот ног и сдавленный крик — моя лучшая подруга снова рядом со мной. Руки сына крепко обнимают меня за шею, и пухлыми пальчиками он разрывает ржавую, осклизлую цепь.

Альбатрос падает в море, опускаясь на самое дно.

Пятница, 3 ноября 1995 года