– Он прехорошенький, – произнесла я, стараясь казаться спокойной.
Храбрец правда был как картинка. Несомненно, благородных кровей – с белоснежной шерстью, блестящими черными пуговками-глазами. И острыми зубками.
– В этом вся Синди: завела в Нью-Йорке именно белую собаку, – сказал Джонатан, опуская рукава и мало-помалу становясь самим собой. – Ухаживать за такими – сущий ад Предметов личной гигиены у Храбреца больше, чем у меня, а денег на него уходит почти столько же, сколько на машину Синди. Представляешь, ему положен персональный паспорт. И микрочип
И специальная дорожная сумка.
– Ты его любишь? – спросила я.
– Нет, – ответил Джонатан.
– Почему тогда он у тебя? После развода ответственность за детей остается на обоих родителях.
– Э-эх. – Джонатан вернул на место запонки. – Сначала Синди вообще забрала его себе. Я был только рад, поскольку переехал в Англию. – Он выразил всем своим видом: я по старой доброй Британии уже соскучился. – Но потом появился Паркер и…
– Паркер?
– Мой племянник, – с каменным лицом пояснил Джонатан. – Ребенок Синди и Брендана.
Ой. Я про него совсем забыла.
Да уж, Паркер Райли! Ну и имечко! Родился ребенок, не перьевая ручка!
– А, да… здорово… – растерянно промямлила я.
– В общем, когда появился Паркер, Синди нашла, что шумливость Храбреца больше никого не радует, и сплавила его мне. Точнее, сначала сдала в безумно дорогой центр по уходу за собаками, а потом, когда узнала, что я вернулся, сообщила: он там-то и там-то. Хочешь, забери его вместе со скандалисткой прислужницей, хочешь – куда-нибудь пристрой. Словом, она предоставила мне право выбора, однако дала понять,что крайне опечалится, если я избавлюсь от ее бывшего любимца.
Стыдно признаться, но я не сдержалась и фыркнула.
– Как благородно с ее стороны! – с неодобрением в голосе произнесла я. – Надеюсь, та же участь не постигнет Паркера, если он вдруг наскучит мамочке.
– Только не думай, что Синди плевать на Храбреца, – сказал Джонатан, указывая на меня пальцем. – Открой вон тот выдвижной ящик, увидишь перечень: в нем все, что псу нужно. Синди специально написала, чтобы я как следует за ним ухаживал.
Я выдвинула ящик. Обычно в таких хранятся ножи, всевозможные сбивалки и ломаные щипцы для орехов. В этом был лишь ламинированный лист формата А4 в искусно оформленной папке.
– «Важно: телефонные номера», – прочла я вслух. – «Выгульщица Храбреца. Ветеринар Храбреца. Собачий диетолог Храбреца. Парикмахер Храбреца». – Я подняла глаза. – А личный астролог у Храбреца имеется?
– Пока нет. – Не успел Джонатан развить эту тему, в гостиной зазвонил телефон. – Черт. Сказал же: дома меня не тревожьте. Послушай, я схожу отвечу. Если он начнет играть, выведи его в тот коридор и закрой дверь, хорошо?
– Хорошо.
Я не без испуга уставилась на Храбреца.
Отец, хоть в большинстве суждений и ошибался, очень точно высказывался по поводу собак и их владельцев. По его мнению, пес должен подходить хозяину по размеру: людям, чей рост превышает пять и семь футов, надо заводить по меньшей мере лабрадоров; моськи рядом с верзилами смотрятся комично. Терьер Джека Расселла (этими псами отец втайне восхищался – они, уж если ухватят жертву за брючину, не разожмут пасть ни за что на свете), как он утверждал, лишь дополнение к более серьезной собаке, например ирландскому волкодаву. А малявки, что спокойно помещаются в дамской сумке, – те же кошки.
Храбрец оставил тарелку в покое, вылизав ее почти дочиста – и я бы вылизывала, если бы мне подавали сплошь вкусности, – и уставился на меня. Чутье подсказало мне: он не прочь закатить новый скандал. Я вспомнила об одном низкорослом агенте по недвижимости из Уэльса, что работал в «Дин и Дэниеле»: добавляя к «комплексу Наполеона» стаканчик-другой джина с тоником, он начинал хорохориться перед здоровяками. Мне дважды приходилось оказывать ему на вечеринках первую помощь.
– Привет, – произнесла я, как могла мягко.
Вообще-то не в моих правилах сюсюкать с собаками, но это был пес Джонатана, точнее, его бывшей жены. Не исключено, что она встроила в ошейник звукозаписывающее устройство, дабы быть в курсе событий Джонатановой личной жизни.
Храбрец начал представление «воинственная моська»: зарычал, оголяя клыки.
– Ну, перестань. В душе ты наверняка добряк, – пробормотала я, наклоняясь, чтобы погладить собаку. – К чему браниться? Мы с тобой практически земляки.
Грубая ошибка. Храбрец дождался, пока моя рука не приблизилась к его жесткой шерсти, и, когда я уже мысленно поздравляла себя, что практически завоевала собачью дружбу, с молниеносной скоростью повернул голову и впился зубами в мою плоть.
– Гадина! – вырвалось у меня.
Я рывком подняла руку. Храбрец, к моему ужасу, так и не отцепился, потому теперь висел в воздухе и мы смотрели друг другу глаза в глаза.
Готова поклясться, он даже слегка щурился.
Нечеловеческим усилием я разжала его пасть – помню, как-то раз мама прибегла к одному ухищрению, заставляя Джека Расселла отпустить ногу Эмери, только вот, как ни смешно, в эту минуту сама хитрость вылетела из головы, – и швырнула на пол.
Кожу мерзавец, по счастью, не прокусил, но оставил на ней глубокие вмятины.
– Чертов шотландский… придурок! – процедила я.
Храбрец снова запыхтел, демонстрируя, что не сдается.
Из гостиной доносились Джонатановы «да» и «нет». Вдруг его голос зазвучал ближе, и вскоре он снова появился в дверном проеме.
Я поспешно напустила на себя беспечный вид.
– Прости, – одними губами сказал Джонатан и кивнул на Храбреца. Тот сидел в углу, готовясь к новой атаке. – Ишь, какой смирный! Чудеса!
Я ответила кивком и спрятала руку за спину.
– Скоро буду. – Джонатан пошел назад в гостиную. – Да, разумеется… Конечно, непременно об этом упомяну. Не волнуйтесь, проблем не возникнет…
Я присела на край стола и принялась устало тереть глаза. Все, что мне было сейчас нужно, – это ванна и чашка чая. Еще бы переодеться и, может, перекусить, тогда я, пожалуй…
Что за странные звуки? Урчание и шорох…
Я медленно раскрыла глаза и увидела, что Храбрец роется в моей сумке. Она была большая, я говорила, и создавалось впечатление, что собаку медленно затягивает внутрь.
– О нет, стой! – воскликнула я вполне веселым, отнюдь не враждебным тоном и бросилась к сумке.
Пес громче зарычал, и не думая уступать.
– Ну, не вредничай!
Я с силой дернула сумку; Храбрец, вдев голову в ручку, вцепился в край и потянул его на себя. Я бросила нетерпеливый взгляд в сторону выхода – Джонатан до сих пор разговаривал в гостиной, хоть уже и закруглялся, судя по тону.
– Отдай! – потребовала я.
Храбрец снова оскалился, почти ухмыльнулся, и попятился; неприглядная война продолжалась.
– Черт знает что! – прошипела я, в отчаянии дергая сумку.
Под конец, разумеется, все, что в ней было, вытряхнулось и рассыпалось по полу: губная помада, мерная лента, белый носовой платок, дорожные носочки, мобильный телефон, кошелек, запасной кошелек, кошелек для мелочи, солнцезащитные очки, свисток, мятные леденцы, компактный маникюрный набор, нурофен, проклятый мелатонин Аллегры, одежда и белье, которые я сняла в аэропорту, ежедневник, записная книжка.
Я опустилась на колени и принялась судорожно собирать вещи, боясь, что вот-вот появится Джонатан и увидит, сколько разной ерунды я притащила с собой через океан. До меня дошло, что победные вопли Храбреца почему-то стихли, когда я тщетно пыталась отыскать коробочку с контактной линзой для правого глаза.
Повернувшись, я с испугом обнаружила, что пес молчит, потому как слизывает что-то с пола. Стараясь не спугнуть его, я осторожно подползла ближе и увидела, что с пузырька слетела крышка и на языке Храбреца белеет таблетка мелатонина.
За его ухо зацепился чулок – кружевная резинка свисала на глаз. Но в эту минуту меня заботило другое.
Схватив пузырек, я стала сгребать в кучку рассыпанные таблетки. Сколько он успел проглотить? Я так суетилась, что изумленный Храбрец забыл засунуть язык в рот, и можно было забрать у него непроглоченную таблетку, но в последнюю секунду пес ее проглотил и куснул меня за пальцы.
– Боже праведный! – простонала я.
Только этого мне не хватало – заразиться бешенством. Вытрясти из Храбреца мелатонин не было возможности – прикасаться к зубастой пасти я больше не собиралась.
Молясь, чтобы Аллегра не висела на телефоне, скандаля с Ларсом, я схватила мобильный и набрала домашний номер.
Гудок, еще один. Я не сводила глаз с Храбреца, а он обнюхивал углы, наверное, ища добавки к ужину, и негромко урчал. Я воспользовалась случаем – как только пес приблизился к двери, вытолкнула его в коридор и закрылась на кухне. Храбрец в знак протеста опять залился лаем.
– Ну же, ну, – взволнованно бормотала я, гадая, когда Джонатан закончит беседу.
– Мне нечего добавить, – послышался из трубки решительный голос мамы. – Мы с мужем высказали по этому вопросу все, что считаем нужным.
– Мам? – произнесла я, переходя в соседнее помещение – нечто типа кладовой.
– Привет, дорогая! – обрадованно воскликнула мама. – Откуда ты?
Таков был ее способ определять, которая из дочерей звонит – по телефону голоса всех троих казались ей одинаковыми.
– Из Нью-Йорка, – устало ответила я. – Это Мелисса. Послушай, мама, мелатонин, ну, эти таблетки Аллегры – что, если несколько штук съест собака? Небольшая?
– Небольшая?
– Западнохайлендский терьер, – сказала я, бросая встревоженный взгляд в сторону коридора, откуда не доносилось ни звука.
– Думаю, не произойдет ничего страшного, – ответила мама. – Может, немного поклюет носом. Бывает, когда я везу собак на машине в Шотландию, даю им найтол. Они не против. Чувствуют себя, наверное, как если покуришь травки. И видят чудесные сны!
– Мама! – возмущенно крикнула я. – Ты и собак превращаешь в наркоманов!
В прихожей послышались шаги, и до меня донесся приближающийся голос Джонатана: