Маленькая повесть о двоих — страница 27 из 53

оропко прыгается на холод. Хорошо, бабушка, если не больна, уже давно встала, затопила. Летом от земли в окна веет сыростью или пылью. Весной с крышей дедушке хлопот. И печную трубу не забывай чистить. Мало еще ли чего! Дом — нажиток, а все богатство — заботы да заботы о нем. А как в нем свободно, легко и глубоко думается, как судится обо всем и обо всех. Обязательно — с добром. Но, может быть, каждому так — в родном углу, где не зависишь от кого или чего стороннего.)

Любочка — совершенно-пресовершенно справедлива!

А скрипачка Любочка, невысокая, плотненькая девушка, с круглым лицом и округлой стриженой головкой, в эти минуты собиралась на свою концертную работу, бегала в три-четыре шажка по их небольшой комнате на четвертом этаже общежития и думала, мучилась, как же ей быть? Как сказать Валюше — новость ужаснее ужасной, лучше бы и не знать такой никогда! Ой что на Валюшу свалилось!

Она поплакала тихонько, хотя могла бы и, в общем-то, не принимать настолько близко: ее знакомства с Ольгой Викторовной — несколько раз коротко виделись, когда заходила к Валюше сюда, однажды чаевничали втроем, сходили вместе в кино. Такая спокойная женщина, с достоинством, умная, добрая, красивая — отравилась!..

Люське — что: сказала, ошарашила да и побежала дальше по общежитию всем рассказывать. Целая история: хорошие люди-то не от хорошей жизни на себя руки налагают!

Любочка знала, где сейчас должна быть наверняка Валя. Что ни день — ходит на берег. Что ни вечер — стоит там до темноты.

За своими сборами девушка поглядывала на окно. Быстро синело, синь переходила в черноту. Вот-вот вернется и что-то задерживалась. Уже и время подхватывать футляр, бежать. Любочку беспокоило, как бы дура Люська (в Гражданпроекте у них все такие, что ли!) не ворвалась еще раз, поусердствовать со своим сочувствием. Оглушит Валюшу вестью и своей болтовней, а у нее сердце покалывает и без того, нездоровится. Держится бодренькой, а только глаза совсем-совсем больные стали. Ну а кому же дело до выражения твоих глаз!..

Едва потемнело, Валя пошла побыстрее к автобусной остановке. С невольной спешкой. Немного замерзла, пока стояла, и в спину подгоняла поземка из мелких, колких кристалликов, будто с реки летели осколки сталкивающихся льдин. Вдруг захолодило ногу у лодыжки. Ох инициаторы окаянные!◦— кому могло прийти в голову ставить на женские сапоги пластмассовые молнии! Ну только не женщине! Утром поторопишься, дернешь резко — пожалуйста, расходится теперь. Досада!

Валя приостановилась, приподняла ногу перестегнуть сапог — с Тургеневой, тяжело взобравшись на гору, вывернулся автобус, как раз «единичка», подвезет почти к самому общежитию.

Она уже пристроилась на подножке и собиралась втиснуться, как из давки вырвалась женщина в толстой шубе, буквально свалилась на нее. Лутошина! Без устали молодая, свежая, будто не кончали вместе институт целых пять лет назад! и будто не замужем и ребенка у нее нет!

—◦Валька!◦— закричала она радостно и обхватила крепко.◦— Ты где пропадаешь?

—◦Свет,◦— пошатнулась от ее наскока Валя,◦— задушишь.

—◦Все хиреешь в ВЦ? Присохла к машине!

—◦Поработай-ка в вычислительном центре — бегаем как марафонцы.

—◦Все не замужем?.. Вот дура! Кого ждешь? Принцы все в ансамблях — не угонишься!

—◦Светка, ну будь справедлива. Сама же прошлый раз: вот, надоело, все крутишься, крутишься, на работе, дома. Мало, пилит начальство, чуть промахнись, еще и муж висит над душой…

—◦Ну что помнишь!.. Да я развелась!

—◦Вот это да! Положительная пара.

—◦Ха-ха, положительная! Да он пять раз на неделю пьяный заваливался. А пьяный Володька знаешь какой — поучать всех, сразу качать свои родительские и супружеские, главосемейные права. То ему принеси, это подай.

И молчи. А еще допрашивать начнет, почему вчера пришла не в семь, а в десять, свекровь приходила — не застала. На час задержалась — любовники!.. И не прошибешь, дурило эдакое, в магазине только настоишься — какие там любовники!.. В общем, я не писала, не совалась в разные общественные организации. Я сказала ему честно: не бросишь пить, вот еще всего раз придешь такой — все! Мне больше не надо. Перебьемся с Лялькой и без тебя. Меньше обузы. Я ему так и сказала: знаешь, дорогой, пьяный с возу, бабе легче!.. Ну, замолк. С месяц держался. И расписался. Такой спектакль устроил!.. Порвала с ним. А не хотел разводиться. На суд не приходил. Пригрозила по начальству сообщить — сдался. Алиментов, сказала ему, мне твоих не надо. Живи как хочешь. Поищи другую. Ребенка к матери в Переяславку свезла. Навещай, говорю ему, сколько хочешь. Он хоть бы раз съездил! Ну так и гуляй себе, друг! Чего его жалеть!

—◦А работаешь там же, в управлении?

—◦Да что ты, Валюха! Работу, как и мужа, надо время от времени менять. Закиснешь!.. Слушай, я тебя заболтала. Ты ж автобус упустила.

—◦Да бог с ним. Другой придет.

—◦Я в «политех» перешла. От дома два шага. Знаешь, сколько жизни прибавило! Знаешь, как «восьмерка» и трамвай мне обходились — по два часа в день! А ребра промяты — до сих пор не выправились! И еще тебе скажу: у меня теперь коллектив — две трети мужики! То, что надо! И на картошку, и тротуары чистить лишний раз не пошлют, находится кому. И собрания потолковее: погудят быстренько и разойдутся в темпе. Кому на хоккей, кому до семи в магазин успеть. Работается куда легче. Я теперь точно знаю и скажу тебе: чисто бабские коллективы надо запретить! Нервы только там переводят друг другу, а дела никакого!.. Слушай, Валюша, приезжай ко мне в субботу, под вечер. Смотри вот — шампанское перехватила. Поговорим, проведем наш бабсъезд! А то сколько не виделись! Я еще нашим девочкам позвоню… Да, через месяц, сейчас я тебе точно скажу, так — двенадцатого декабря, это суббота,◦— ты ко мне обязательно приезжай. На свадьбу!

—◦Чью?

—◦Дуреха! Да мою же!

—◦Ну, Свет,◦— где ты их только находишь?

—◦Да ты что — находишь. Сами находятся! Приглядись, сколько на улице голодными взглядами водят. Глаз надо точный иметь, и все!

Они с Лутошиной припомнили имена подруг-сокурсниц: кто из них что нажил и кому как живется. Оказалось, половина успели развестись, сидят с детьми и отдельными квартирами. Согласились, куда ни кинь взгляд — «разведенки», матери-одиночки, бобылихи-незамужницы. Куда их мужики подевались? Как провалились! Так вот и подумаешь всерьез, что все в ансамбли, в различные «добры молодцы» подались!

Лутошина втолкнула Валю в следующий автобус, прикрикнув на мужчин, чтобы потеснились, не видят, что ли,◦— женщина!.. В салоне Валя отогрелась. Сквозь толсто, мохнато обмерзшие окна (с пришлепанными кое-где билетами) ничего не было видно. Ну и ладно, лишь бы шофер там впереди знал свое дело — куда и как ехать. Машину подбрасывало, колыхало. И все покорно мотались, молча и устало терпели дорогу.

Вот счастливая, оборотистая какая Светка. Раз — и замужем! Раз — и прогнала! Раз — опять замуж! А в их знаменитом общежитии для молодых специалистов (до поседения будешь ждать, пока с квартирой повезет!)◦— горемыка на горемыке. Изводятся впустую столько невест! Истосковались по собственной семье. С каждым встречным сразу на все готовы, лишь бы не оттолкнуть, удержать возле себя, испытать судьбу — а вдруг повезет! Хотят дома и детей, а все-то получают «ходоков», недолгих визитеров любви, кто караулит на каждом перекрестке женской судьбы, на всякой остановке ее настроений и чувств…

Ведь как, ну как же хочется живой, настоящей, не придуманной человеческой любви! Кому объяснить: ни жить, ни работать, ни чувствовать толком жизнь вокруг, чужие страдания, переживания и судьбы. Все как за стеной! Господи, как тяжело без нее! И как глупо живется…

Из-за угла общежития, когда она поднималась на взгорок к дому, выбежала Даша Решетилова, преподаватель детской художественной школы (трудновато ей, на ее зарплату вдвоем с ребенком не разживешься). Даша куда-то спешила, но это состояние торопливости, необходимости все время куда-то успевать и нервозность, боязнь не поспеть были у нее извечны. И ходила она мелкими, быстрыми шажками, точно вот-вот побежит, сорвется на бег. Коротко кивнув на «добрый вечер», Даша пролетела мимо и неожиданно остановилась, окликнула и вернулась.

—◦Валь…◦— она протянула руку и робко, коротко коснулась плеча; высокая, худая, с привычкой держаться и разговаривать так, словно была забита с детства и теперь боялась всех людей, она проговорила тихо и не поднимая глаз: — Валь, у тебя какая-то беда. Там все говорят… Про твою подругу, про Ольгу Викторовну… Убилась вроде. Сегодня утром. Сама себя. Прости, Валь, побегу…

—◦Даша,◦— уже вслед ей растерянно сказала Валя,◦— этого не может быть. Не может быть…

Оля!.. Поначалу, еще через Ленинградскую перебегая, Валя стереглась, нет ли машин, не скользко ли, а дальше, по улице Карла Маркса, неслась ничего не замечая, подскальзываясь, неосторожно задевая прохожих, растолкав толпу, что всегда перегораживает тротуар напротив Дома одежды (здесь самая людная остановка — одна на десяток маршрутов), налетая на медлительных людей, отзываясь на всякое препятствие раздраженным шепотом «ой, да что это!».

По узкой, крутой лестнице бывшего дома-коммуны (великой коммуналки из бесконечных коридоров) она взобралась тяжело дыша, с ненавистью к чугунной тяжести в ногах. Стали словно чужими. Ватной рукой толкнула общую дверь, запираемую только на ночь, еще одну дверь, не запираемую никогда, и наконец оказалась перед Олиной комнатой, стала дергать ручку, стучать нетерпеливо и непрерывно, не замечая, что дверь опечатана.

—◦Ну что ты теребишь! Что?◦— высунулась соседка-старуха, осторожно, с опаской высматривая в полумраке коридора, кто это там.◦— Тебе что?

—◦Анна Семеновна, что с Олей?◦— переводя дыхание с трудом, спросила Валя.

—◦Да ничего… Это Валя-то?.. А-а! Да увезли утром. Стравилась. Так-то!◦— продолжала приглядываться старуха с непонятным любопытством.

—◦В больницу?

—◦Да нет, сразу куда дальше. Припоздали. Остыла. Глянь — дверь-то на печати. Милиция приложила. Померла, померла девка. Таблеток в рот напхала, это тех, для сна, да вот и все. Тихо померла. Я утром-то вышла — холодеет из-под ее двери. Вот, думаю, опять фортку на ночь не закрыла, весь дом заморозит. Стукнула ей, крикнула вдобавку. Потом еще смотрю — все так же. А дверь-то не на запоре… Ничего, как положено отошла — в постели. Мой Петро Игнатьич — тот сплоховал: на земле. Как упал возле магазина, так и помер.