— Она горячая и вкусная. Ты ее съешь, все ж будет полегче.
Девочка глядела на нее, словно неожиданное счастье ее испугало. Потом схватила пышку и жадно, как волк, впилась в нее зубами.
— Ой ты, Господи! — хрипло, но радостно причитала она. — Ой ты, Боженьки!
Сара взяла из пакета еще три пышки и положила ей на колени.
«Она голоднее меня, — думала Сара. — Она умирает с голоду», — рука ее дрогнула, когда она клала четвертую пышку. — «А я не умираю», — и она положила пятую.
Когда она уходила, нищая лондонская дикарка все еще рвала зубами пышки. Она даже «спасибо» сказать не могла бы, если бы и умела. Да что там, она была как маленький звереныш.
— До свидания, — сказала Сара.
Перейдя улицу, она оглянулась. Держа по пышке в каждой руке, девочка тоже на нее посмотрела. Сара кивнула ей, и, не сразу, девочка дернула головой, а потом не ела, пока благодетельница не скрылась из виду.
Именно в этот миг булочница выглянула из окошка и тут же воскликнула:
— Ой, что ж это! Да она отдала все свои пышки! А ведь какая была голодная! Хотела б я узнать, зачем она это сделала.
Постояв и подумав, она уступила любопытству, подошла к двери и спросила нищую:
— Кто тебе пышки дал?
Девочка качнула головой вслед удаляющейся Саре.
— Что же она сказала? — спросила булочница.
— Обедала я или нет, — ответила нищая.
— А ты что?
— А я сказала «нет».
— Значит, она купила пышки и дала их тебе?
Нищая кивнула.
— Сколько?
— Пять штук.
— Себе оставила одну… — тихо сказала булочница. — А ведь могла съесть все, я по глазам видела.
Она взглянула вслед едва заметной фигурке и заволновалась так, как давно не волновалась.
— Ох, если б она не ушла! — сказала она. — Надо б ей дать дюжину. — И обернулась к нищей.
— Ты еще хочешь есть? — спросила она.
— Я всегда хочу, — ответила та, — но сейчас поменьше.
— Иди-ка сюда, — и булочница открыла перед ней дверь.
Девочка встала и юркнула туда. Она поверить не могла, что ее приглашают в теплое место, где много хлеба. Что будет, она не знала — но ей было все равно.
— Обогрейся, — сказала хозяйка, открывая дверь в заднюю комнату. — И помни: захочешь есть — приходи, я накормлю. Разрази меня гром, а накормлю, ради нее!
Сара кое-как утешилась последней булочкой. Что ни говори, она была горячая, да и вообще, одна — лучше чем ничего. На ходу она отламывала кусочки и медленно ела, чтобы хватило надольше.
«Представим, — думала она, — что это волшебная пышка. Один кусочек — как целый обед. Тогда бы я просто объелась».
Уже стемнело, когда она дошла до площади, где стояла образцовая школа. Всюду горел свет. В комнате, где она часто видела Большое Семейство, еще не закрыли гардин. Часто в это время мистер Монморанси сидел там в большом кресле, а дети смеялись, играли, кружили рядом, опираясь кто на ручку кресла, кто — на колени отца. Сегодня дети тоже окружили его, но в кресле он не сидел. По-видимому, он собирался в дорогу. Перед домом ждала карета, к крыше ее был привязан большой чемодан. Дети буквально висли на отце. Хорошенькая румяная мать стояла рядом с ним и о чем-то спрашивала. Сара долго смотрела, как он берет на руки младших и наклоняется к старшим.
«Интересно, — думала она, — надолго ли он уезжает? Чемодан большой. Как же они будут скучать без такого папы! Да я сама буду скучать, хотя он обо мне и не знает».
Дверь отворилась, Сара побыстрей отошла — она не забыла про шестипенсовик — но все же увидела, как мистер Монморанси стоит на фоне света, еще прощаясь с семьей.
— А в Москве очень много снега и льда? — спросила одна из девочек.
— Ты будешь ездить на дрожках? — вторила другая. — И царя увидишь?
— Я вам все напишу, — смеясь отвечал он. — И пошлю картинку, где нарисованы мужики. А теперь — бегите, очень сыро. Я бы рад остаться с вами, чем ехать в Москву. До свидания, мои дорогие! Благослови вас Бог, — и, сбежав со ступенек, он сел в карету.
— Если ты найдешь ту девочку, передай от нас привет, — крикнул Гай Кларенс, прыгая на резиновом коврике.
Потом все ушли и закрыли дверь.
— Видела? — спросила Дженет Нору. — Ненищая проходила мимо, мокрая такая, замерзшая… Она смотрела на нас. Мама говорит, у нее такие платья, словно их подарила богатая девочка, когда из них выросла. Эти, из школы, вечно ее гоняют в самую жуткую погоду.
Сара перешла площадь и, едва волоча ноги, приблизилась к школе мисс Минчин.
«Интересно, — думала она, — какую девочку он ищет…»
И она спустилась вниз, с трудом неся корзину, тогда как отец Большого Семейства быстро ехал на вокзал, чтобы направиться в Россию и там, изо всех сил, искать пропавшую дочь капитана Кру.
Глава XIV. ЧТО ВИДЕЛ И СЛЫШАЛ МЕЛЬХИСЕДЕК
В тот же день, поближе к вечеру, когда Сара ходила за покупками, на чердаке творились странные вещи. Видел их и слышал один Мельхиседек, но так растерялся и встревожился, что юркнул в норку и, ведь дрожа, украдкой выглядывал оттуда, осторожно наблюдая за событиями.
Сара ушла рано утром, и с тех пор на чердаке было очень тихо. Правда, пошел дождь, застучал по черепице, Мельхиседек совсем затосковал, а когда дождь кончился и воцарилась полная тишина, решил выйти на разведку, хотя знал по опыту, что Сара уходит надолго. Он все обошел и обнюхал, обнаружив совершенно неожиданно крошку от последней своей еды, когда внимание его привлекли какие-то звуки на крыше. Сердце у него забилось, он прислушался. Кто-то шел по черепице, к оконцу, которое было почему-то открыто. В него с осторожностью и любопытством заглянуло смуглое лицо, за ним — обычное. Незнакомцы явно собирались влезть в окно. Один из них был Рам Дасс, другой — секретарь Кэррисфорда, но Мельхиседек, естественно, этого не знал. Знал он одно: какие-то люди врываются в частные владения; а поскольку один из них, смуглый, двигался ловко и легко, словно кошка, Мельхиседек повернулся к нему хвостом и быстро убежал к себе. Он испугался до смерти. С Сарой он утратил былую робость, зная, что она бросит разве что хлеба и никогда не кричит, только ласково, тихо посвистывает; но оставаться рядом с незнакомыми он боялся и залег у самого выхода из норки, выглядывая из щели испуганными, блестящими глазками. Я не могу сказать вам, что он понял; но если он понял все, он удивился.
Молодой, белокурый секретарь влез в окошко так же бесшумно, как Рам Дасс, и еще заметил кончик Мельхиседекова хвоста.
— Это что, крыса? — тихо спросил он слугу. — Их тут много?
— Да, сахиб, — шепотом ответил тот.
— Фу! — не сдержался секретарь. — Как она их не боится?
Рам Дасс почтительно улыбнулся. Он слыл знатоком Сариных привычек, хотя говорил с ней один только раз.
— Она со всеми дружит, сахиб, — отвечал он. — Она не такая, как другие дети. Я ее часто вижу, она меня — нет. Я подхожу по ночам к окошку, смотрю, не случилось ли с ней чего. И от себя смотрю, незаметно. Она стоит на столе, глядит в небо, словно оно говорит с ней. Воробьи приходят на ее зов. Крысу она приручила. Бедная служаночка ходит к ней за утешением. И маленькая девочка тайно ходит, и еще одна, побольше, та ее просто обожает и готова слушать вечно. Все это я видел. Хозяйка, очень плохая женщина, обращается с ней как с парией, но она ведет себя так, словно она — царской крови!
— Ты много знаешь о ней, — сказал секретарь.
— Я слежу за ней все время, — ответил Рам Дасс. — Я знаю, когда она уходит и приходит, горюет и радуется, голодает и холодает. Знаю, когда она сидит до ночи, учится, и когда друзья приходят к ней, а она оживает, тихо смеется с ними — дети ведь бывают счастливы и в бедности. Я бы знал, если бы она захворала, и пришел бы ухаживать за ней.
— Ты уверен, что кроме нее сюда никто не придет, и сама она сейчас не вернется? — спросил секретарь. — Она бы нас испугалась, и замысел сахиба не удался бы.
Рам Дасс беззвучно подошел к двери, постоял и послушал.
— Сюда никто не ходит днем, — сказал он. — Она взяла корзинку, значит — ушла надолго. Если я буду стоять у двери, я услышу шаги еще до последнего пролета.
Секретарь вынул из кармана карандаш и записную книжку.
— Хорошо, — сказал он, — слушай. — И стал очень тихо обходить убогую комнату, время от времени что-то записывая.
Сперва он подошел к кровати, потрогал тюфяк и даже вскрикнул.
— Твердый, как камень, — сказал он. — Заменим, когда ее долго не будет. Сегодня ночью не получится.
Он поднял покрывало и ощупал подушку.
— Одеяло еле живое, простыни рваные, — определил он. — Как можно ребенку спать на такой постели, да еще в доме, который кичится своей респектабельностью! Камин не топили давно.
— Ни разу его не топили, — сказал Рам Дасс.
— Хозяйка не помнит, что кому-то кроме нее бывает холодно.
Секретарь быстро записал. Потом оторвал листок и положил в нагрудный карман.
— Странно мы действуем, — заметил он. — Кто это все придумал?
Рам Дасс почтительно и скромно улыбнулся.
— По правде, сахиб, — отвечал он, — это придумал я. Так, в голову пришло. Я ведь эту девочку очень люблю, мы с ней оба одинокие. Как-то я слушал, что она рассказывает подружке про свои мечты. Взгрустнулось мне, я сел у окошка — и слушаю. А она говорит, какой бы стала эта комната, если ее украсить. Прямо как будто все видит, и согрелась, и развеселилась! А на другой день сахиб был совсем плох, вот я и решил его развлечь. Думал — одни мечты, а ему понравилось. Он вообще любит про нее слушать. Стал он меня расспрашивать и в конце концов решил, что это все должно исполниться.
— Ты думаешь, — спросил секретарь, — мы ее не разбудим? — но видно было, что он увлечен не меньше своего хозяина.
— Я ступаю тихо как кошка, — заверил Рам Дасс. — Сколько раз я сюда ни войди, она и не повернется в постели. Пусть мне дают вещи из нашего оконца. Когда она проснется, она подумает, что тут побывал волшебник.
Он улыбнулся, словно сердце под белой одеждой согрели эти мысли, и секретарь улыбнулся ему в ответ.