— Прямо как «Тысяча и одна ночь», — сказал он. — Только восточный человек мог это выдумать. Лондонский туман не располагает к таким замыслам.
К великому счастью Мельхиседека, вскоре они ушли — понимал он их, или нет, но явно опасался. Секретарю, видимо, было важно все — он записал и про пол, и про стол, и про камин, и про табуретку, и даже про стены. Их он ощупал и обрадовался, обнаружив немало гвоздей.
— Вот на них мы все и повесим, — сказал он.
Рам Дасс загадочно улыбнулся.
— Вчера, когда ее не было, — сказал он, — я принес хорошие, острые гвозди, которые сами входят в стену. Я их воткнул то там, то сям. Это они и есть.
Секретарь еще раз огляделся, засовывая в карман другие листочки из блокнота.
— Ну, кажется, записал я достаточно, — сказал он. — Сахиб Кэррисфорд — добрый человек. Как жаль, что он не может найти ту девочку!
— Если б он ее нашел, — сказал Рам Дасс, — он бы мигом поправился. Ничего, его Бог еще приведет ее к нему.
И они все так же бесшумно вылезли из оконца, а успокоившийся Мельхиседек, подождав минуту-другую, вышел из норки и принюхался, надеясь, что даже такие сомнительные существа могли случайно уронить несколько крошек.
Глава XV. ВОЛШЕБСТВО
Проходя мимо соседнего дома, Сара увидела, что Рам Дасс закрывает шторы, и успела заметить еще и эту комнату.
«Давно я не видела изнутри красивых комнат», — подумала она.
В камине, как обычно, горел яркий огонь. Перед ним, подперев рукой голову, сидел джентльмен из Индии, одинокий и несчастный.
«Бедный вы, бедный! — подумала Сара. — Хотела б я знать, что вы представляете?»
А представлял он вот что:
«Представим себе, — думал он, — что девочка, за которой Кармайкл поехал в Москву — не та, другая. Что же мне тогда делать?»
Войдя в школу, Сара увидела мисс Минчин, которая ходила вниз, чтобы выбранить кухарку.
— Где ты пропадала? — спросила она девочку. — Ходишь несколько часов!
— Там очень мокро и грязно, — сказала Сара, — трудно идти, у меня туфли рваные, они все время падают.
— Не выгораживай себя, — сказала мисс Минчин, — и не лги.
Сара пошла на кухню. Кухарка только что получила нагоняй, была не в духе и очень обрадовалась, что есть на ком сорвать злобу.
— Еще бы всю ночь проходила! — фыркнула она.
Сара положила на стол покупки. Кухарка, ворча, осмотрела их. Она уж очень разозлилась.
— Можно мне чего-нибудь поесть? — тихо спросила Сара.
— Чай уже выпили, все убрали, — ответила кухарка. — Что, для тебя горячий держать?
Сара постояла, помолчала.
— Я не обедала, — сказала она, наконец, уже совсем тихо, чтоб голос не задрожал.
— Возьми хлеба в буфетной, — отмахнулась кухарка. — Чего тебе еще, в такое-то время?
Сара пошла и взяла хлеб. Он был совсем черствый. Кухарка слишком ярилась, чтобы попросить снова, — проще и безопасней всего было срывать злобу на Саре. Трудно пройти на голодный желудок целых три пролета, да еще таких крутых, когда ты к тому же устала, а уж в этот вечер Саре казалось, что она вообще не дойдет до чердака. Несколько раз она останавливалась отдохнуть; когда же добралась доверху, обрадовалась, что из-под двери виден свет — значит, пришла Эрменгарда, и то легче, все ж не одна в пустой комнате. С толстой, уютной подругой в красной шали как-то теплее.
Да, Эрменгарда сидела на кровати, подобрав ноги. Она так и не сдружилась с Мельхиседеком и с его семьей. Когда Сары не было, она предпочитала сидеть на кровати. Сейчас у нее были основания для беспокойства, — Мельхиседек то и дело выходил и нюхал, и даже сел на задние лапки, глядя прямо на нее.
— Ой, Сара! — крикнула она. — Как хорошо, что ты пришла! Он так сопит! Никак его не уговоришь уйти домой. Ты же знаешь, я хорошо к нему отношусь, но это же правда страшно, сопит прямо на меня! Как ты думаешь, он сюда не прыгнет?
— Нет, — отвечала Сара.
Эрменгарда подвинулась к краю кровати, чтобы посмотреть на нее.
— Ты очень устала, — сказала она. — Ты совсем белая.
— Да, — сказала Сара, едва ли не падая на табуретку. — Ой, бедный Мельхиседек! Он же пришел за ужином.
И впрямь, он направился к ней, всем своим видом выражая ожидание. Она вывернула карман и покачала головой.
— Ты уж прости, — сказала она. — Ни крошки нет. Иди домой, Мельхиседек, передай жене. Понимаешь, я обо всем забыла, очень уж злились кухарка и мисс Минчин.
По-видимому, он ее понял, ибо покорно, хотя и невесело направился к норке.
— Не думала, что ты сегодня придешь, — сказала Сара подруге.
Эрменгарда плотно закуталась в шаль.
— Мисс Амелия ночует у своей тети, — объяснила она. — А больше никто не заходит, когда мы легли. Я бы могла остаться тут до утра.
Она показала на стол, где лежало несколько книг, и печально сказала:
— Папа еще прислал… — Вот эти.
Сара вскочила, подбежала к столу и, схватив верхнюю книгу, стала ее листать. Она забыла обо всех своих бедах.
— Как хорошо! — воскликнула она, — Карлейль,[12] о Французской Революции. Я так хотела это прочитать!
— А я не хочу, — сказала Эрменгарда. — Но папа очень рассердится. Он меня будет спрашивать, когда я приеду на каникулы. Что мне делать?
Раскрасневшаяся Сара перестала листать и посмотрела на нее.
— Ты мне дай эти книги, — предложила она, — а я их прочту… и расскажу все тебе… И ты запомнишь.
— Ой, Господи! — вскричала Эрменгарда. — Думаешь, запомню?
— Конечно, — ответила Сара. — Малютки всегда запоминают, когда я рассказываю.
— Сара, — сказала Эрменгарда, и надежда засияла на ее круглом лице, — я… я что хочешь тебе за это дам!
— Ничего мне не надо, — сказала Сара. — Только книги!..
Глаза ее расширились, грудь часто вздымалась.
— Бери их, — сказала Эрменгарда. — На что они мне? Я глупая, а папа — умный, и хочет, чтобы я поумнела.
Сара открывала одну книгу за другой.
— Что же ты скажешь папе? — спросила она.
— Да он ничего и не узнает, — ответила Эрменгарда. — Он подумает, я их сама читала.
Сара положила книгу и медленно покачала головой.
— Это неправда, — сказала она. — А лгать… понимаешь, не только плохо, но еще и низко. Иногда — продолжала она, — я думаю, что могу вдруг сделать что-нибудь плохое… ну, убью мисс Минчин, когда она меня обижает… а вот ничего низкого — не сделаю. Почему не сказать отцу, что это я их прочитала?
— Он хочет, чтобы читала я, — сказала Эрменгарда, растерянная таким поворотом дел.
— Он хочет, чтобы ты знала, что в них написано, — сказала Сара. — Если я тебе расскажу, а ты запомнишь, он будет только рад.
— Он будет рад, если я хоть что-то запомню, — покорно согласилась Эрменгарда. — И хоть как-то…
— Ты не виновата… — начала Сара и остановилась, она ведь чуть не сказала: «что ты глупая».
— В чем? — спросила Эрменгарда.
— В том, что не можешь быстро выучить, — сказала Сара. — Не можешь, значит — не можешь. А я могу, вот и все.
Она всегда старалась, чтобы Эрменгарда не слишком ощущала разницу между ними. Когда она взглянула на ее круглое лицо, одна из старомодных, мудрых мыслей внезапно пришла к ней.
— Может быть, — сказала она, — дело вообще не в этом. Доброта — куда важнее. Если бы мисс Минчин знала все на свете и осталась такой, какая она есть, она все равно была бы очень плохая, и никто бы ее не любил. Очень много умных людей делали зло. Вот Робеспьер…
Она остановилась, заметив, что Эрменгарда растеряна.
— Разве ты не помнишь? — спросила она. — Я тебе недавно рассказывала.
— Ну, ничего не помню, — призналась Эрменгарда.
— Подожди минутку, — сказала Сара. — Разденусь, я же вся мокрая, завернусь в это покрывало и опять расскажу.
Она сняла шляпку и пальто, повесила их на гвоздь, сменила мокрые туфли на рваные шлепанцы; а потом вскочила на кровать и, натянув на себя покрывало, обняла руками колени.
— Слушай, — сказала она.
И погрузилась в кровавую повесть, и рассказала такое, что у Эрменгарды глаза совсем округлились, она боялась вздохнуть. Но при всем страхе, ей было очень интересно. Навряд ли она могла бы теперь забыть Робеспьера или мадам де Ламбаль.[13]
— Они воткнули ее голову на пику, — говорила Сара. — У нее были красивые светлые волосы, и когда я о ней думаю, я не вижу ее живой, только эту голову, и волосы, и страшных людей, которые пляшут вокруг.
Девочки решили, что сообщат мистеру Синджону весь план, а пока книги останутся здесь, на чердаке.
— Давай поговорим о другом, — сказала Сара. — Как у тебя французский?
— С тех пор, как ты мне объяснила эти спряжения, — сказала толстушка, — гораздо лучше. Мисс Минчин понять не могла, почему у меня нет ошибок.
Сара засмеялась и крепко обняла колени.
— Она не понимает, почему Лотти разобралась в арифметике, а ответ простой, я ей помогаю. — Она оглядела комнату. — Тут было бы довольно мило, — заметила она, — если бы не было так жутко, — она опять засмеялась. — Зато представлять хорошо…
Правду сказать, Эрменгарда ничего не знала о тяготах чердачной жизни, а по недостатку воображения о них не думала. Когда ей удавалось досюда добраться, все нравилось ей из-за Сариных фантазий и рассказов. Визиты эти казались ей приключениями; и хотя иногда Сара бывала какая-то бледная, и уж точно очень похудела, гордый дух не позволял ей жаловаться. Она ни разу не призналась, что иногда — скажем, сегодня — просто умирает от голода. Росла она очень быстро, вечно ходила по улицам, и аппетит у нее был бы хороший, даже если бы ее кормили обильно и вовремя; а ей к тому же доставались какие-то объедки, да еще и тогда, когда удобно прислуге. Словом, она привыкла, что у нее вечно сосет под ложечкой.
«Наверное, так бывает у солдат в долгом походе», — часто думала она. Слова «в долгом походе» ей очень нравились, она и впрямь ощущала себя солдатом. Ощущала она себя и хозяйкой чердака, как бывают хозяйки замка.