— Где же теперь моя комната? — спросила Сара, от души надеясь, что голос её не дрожит.
— Вы будете спать с Бекки на чердаке.
Сара знала, где это. Бекки ей говорила. Она повернулась и пошла дальше по лестнице. Последний пролёт был узким, его покрывали вытертые ковровые дорожки. Она чувствовала, что уходит далеко-далеко, оставляя позади тот мир, где жила другая девочка, которая, казалось, не имела с ней ничего общего. Она же поднималась вверх по лестнице в коротком и узком старом платьице — и была совсем другим существом.
Когда Сара поднялась наверх и открыла дверь на чердак, сердце у неё упало. Она затворила дверь и, прислонясь к ней, огляделась.
Да, это был другой мир. Покатый потолок покрывала почерневшая от времени, местами облупившаяся побелка. Камин с заржавевшей решёткой, старая железная кровать, твёрдая, как камень, накрытая выцветшим покрывалом. Здесь стояло ещё кое-что из старой мебели. В слуховое окно виднелся краешек мрачного серого неба, а под ним стояла старая скамеечка для ног, обитая потёртой красной материей. Сара подошла к скамеечке и села. Она редко плакала. Не плакала она и теперь. Она взяла на колени Эмили и, обняв её, прижалась к ней лицом; так и сидела, опустив тёмную головку, сидела беззвучно, неподвижно.
Внезапно в дверь тихо постучали. Это был такой тихий, такой робкий стук, что поначалу Сара его не расслышала. Она опомнилась, только когда кто-то робко толкнул дверь и в комнату заглянуло заплаканное лицо. Это была Бекки — Бекки, которая проплакала всё это время, скрывая свои слёзы и утирая глаза фартуком, данным ей для работы на кухне, отчего вид у неё был теперь более чем странный.
— Ах, мисс, — произнесла она негромко. — Можно мне… вы разрешите мне… войти?
Сара подняла голову и посмотрела на неё. Она попробовала улыбнуться — но безуспешно. Вдруг — под влиянием любви и скорби, которые светились в глазах плачущей Бекки, — Сарино лицо дрогнуло, став почти детским. Она протянула руку и всхлипнула.
— Ах, Бекки, — сказала она. — Я же тебе говорила, что мы совсем одинаковые… мы просто две девочки… две маленькие девочки. Видишь, как это верно. Между нами сейчас нет никакой разницы. Я больше уже не принцесса.
Бекки кинулась к Саре и, плача, опустилась рядом с ней на колени.
— Нет, мисс, вы принцесса! — вскричала она, задыхаясь. — Что бы ни случилось… что угодно… вы всё равно будете принцессой… вас ничто не изменит… ничто…
ГЛАВА 8На чердаке
Свою первую ночь на чердаке Сара запомнила на всю жизнь. Всю ночь она горевала — это было безудержное, недетское горе, о котором потом она никому никогда не рассказывала. Никто бы её не понял. Возможно, было даже лучше, что непривычное окружение её несколько отвлекло. Иначе поразившее её горе совсем бы её сломило: слишком оно было тяжко для детской души. Правда, в ту ночь она и не помышляла о себе — она думала лишь об отце.
— Папочка умер! — шептала она про себя. — Папочка умер!
Только впоследствии, много времени спустя, ей припомнилось, что постель у неё была такая жёсткая, что, как она ни ворочалась, ей никак не удавалось улечься поудобнее; что на чердаке царила кромешная тьма, а ветер выл над головой, словно зверь. Позже она услыхала и другие звуки, которые ещё пуще напугали её. За стенами и плинтусами слышался какой-то шорох, возня и писк. Сара вспомнила слова Бекки. Это были мыши и крысы: они бегали, играли, дрались. Раз или два она даже слышала, как кто-то пробежал, стуча коготками, по комнате. Впоследствии она вспоминала, что, услышав эти звуки впервые, она вскочила и, трепеща от страха, забралась с головой под одеяло.
Перемена в её жизни произошла внезапно, без всякой подготовки.
— Пусть сразу привыкает, — сказала мисс Минчин сестре. — Нужно ей показать, что её ждёт.
На следующий же день Мариэтт рассчитали. Проходя утром мимо открытой двери в свою прежнюю гостиную, Сара краем глаза увидела, что всё в ней изменилось. Красивая мебель и украшения были вынесены, а в углу комнаты поставили кровать для новой ученицы.
Спустившись к завтраку, Сара увидела, что на её месте рядом с мисс Минчин сидит Лавиния.
— Сара, — холодно обратилась к ней мисс Минчин, — вы сегодня же приметесь за свои новые обязанности. Садитесь за тот стол с младшими воспитанницами, следите, чтобы они не шумели, вели себя прилично и ничего не проливали на стол. Вам нужно раньше сходить вниз, Лотти уже опрокинула чашку с чаем.
Это было только начало, а потом с каждым днём обязанностей у Сары всё прибавлялось. Она учила младших девочек французскому и проверяла заданные им уроки, но это было самое простое. Мисс Минчин решила, что Сара может быть полезна и во многом другом. В любой час и в любую погоду её можно было послать с каким-то поручением или велеть сделать то, что не сделали бы другие. Кухарка и горничные последовали примеру мисс Минчин и с удовольствием помыкали «девчонкой», с которой раньше все так носились. Это были слуги не очень хорошего разбора; не отличаясь ни вежливостью, ни добротой, они лишь радовались, что есть на кого свалить собственную работу.
Первый месяц или два Сара надеялась, что её старательность, готовность выполнить любую работу и молчание в ответ на попрёки смягчат её гонителей. Она была горда: ей хотелось доказать, что она зарабатывает свой хлеб и не рассчитывает на поблажки. Однако вскоре она поняла, что никого не смягчит, чем больше она старалась, тем требовательнее и высокомернее становились служанки, тем чаще бранила её сварливая кухарка.
Будь Сара старше, мисс Минчин поручила бы ей заниматься со старшими воспитанницами и сэкономила бы на этом деньги, рассчитав учительницу, но Сара была так юна, что мисс Минчин сочла более удобным использовать её как девочку на побегушках или служанку. Простому мальчишке-посыльному нельзя было бы так довериться, но на Сару можно было положиться — ей доверяли самые трудные дела. Она могла не только вытереть пыль в комнате или всё расставить по местам, но и оплатить счета.
Сама она больше ничему не училась. Её даже не пускали на уроки; лишь вечером, выполнив все поручения, она могла войти в опустевшую классную комнату с ворохом старых книжек и сидеть над ними всю ночь. Впрочем, разрешение на это ей давали очень неохотно.
«Я должна повторять старое, — говорила себе Сара, — иначе я всё забуду. Ведь я теперь простая судомойка, а если я всё забуду, то стану такой же, как бедная Бекки. Неужели я могу всё забыть? Начну всё путать и даже не вспомню, что у Генриха VIII было шесть жён!»
Любопытнее всего было то, как изменилось её положение среди воспитанниц. Прежде к ней относились как к юной королеве — теперь же она словно не имела к ним никакого отношения. Она так много работала, что у неё не было времени даже перемолвиться с кем-нибудь из них словечком. К тому же она скоро заметила, что мисс Минчин предпочитает держать её подальше от учениц.
— Я не желаю, чтобы она разговаривала или сближалась с воспитанницами, — говорила мисс Минчин. — Девочек трогают страдания, и, если она начнёт рассказывать о себе всякие романтические истории, они станут смотреть на неё как на несчастную героиню, а это наведёт родителей на ложные умозаключения. Пусть лучше держится в стороне — это соответствует её положению. Я дала ей крышу над головой, больше ей нечего ждать.
Сара многого и не ждала, к тому же она была слишком горда, чтобы стараться сохранить близость с ученицами, которых явно смущало её положение. Сказать по правде, воспитанницы мисс Минчин были весьма недалёкие и избалованные девочки. Они привыкли к тому, что богаты и все им угождают, и, когда платья у Сары обтрепались и было уже невозможно скрывать, что башмаки у неё худые и что её посылают за провизией, если на кухне чего-то не хватит, и она тащит её в корзинке по улицам, — им начало казаться, что заговорить с нею было бы всё равно, что заговорить с самой последней служанкой.
— Подумать только, неужто у неё были когда-то алмазные копи! — говорила Лавиния. — Вы только поглядите, какой у неё вид! А уж странная, дальше некуда! Мне она никогда не нравилась. Смотрит на всех и молчит — словно выясняет, какие мы. Видеть её не могу!
— Да, это правда! — согласилась Сара, когда ей передали слова Лавинии. — Я потому на некоторых из них так гляжу, что хочу знать, какие они. Я их потом обдумываю.
Дело в том, что Саре не раз уже удавалось избежать каверз, которые то и дело подстраивала ей Лавиния. Лавинии так хотелось досадить воспитаннице, которой когда-то гордилась мисс Минчин! Ну а Сара никогда никому не досаждала и старалась держаться в стороне. Она выполняла тяжёлую работу по дому; шла в непогоду по улицам с пакетами и корзинками; зубрила французский с малышами, так и норовившими отвлечься. Платье её износилось; она исхудала; обедала она на кухне. Никому не было до неё никакого дела, отчего жить становилось ещё горше; она замыкалась в своей гордости и не жаловалась на такое обращение.
«Ведь солдаты не жалуются, — говорила она себе, сжимая зубы. — И я не буду жаловаться, представлю себе, что я на войне».
Однако бывали минуты, когда её детское сердце чуть не разрывалось от горя и одиночества. И разорвалось бы — если б не три подруги.
Первой была Бекки — да, всего лишь Бекки. Всю ту долгую ночь, которую Сара впервые провела на чердаке, когда под полом возились и пищали крысы, её утешала мысль о том, что за стеной есть ещё одна девочка. В последующие ночи она ощущала присутствие Бекки ещё сильнее. У Сары почти не было случая перекинуться с Бекки словечком. У каждой была своя работа, и остановись они поболтать, это восприняли бы как желание побездельничать.
— Только вы, мисс, не сердитесь на меня, — шепнула ей Бекки в то первое утро, — если я буду невежлива с вами, не буду говорить «пожалуйста», или «спасибо», или «простите». Если я стану так говорить, нам обеим достанется. Я побоюсь на это время тратить.
Но на рассвете, прежде чем спуститься на кухню разжечь печку, Бекки неслышно проскальзывала к Саре, чтобы застегнуть ей платье или как-то ещё услужить. А когда наступала ночь, в дверь Сариной каморки стучали — это Бекки снова предлагала ей помощь.