ничего не могла понять, а Сара, когда её спрашивали, отделывалась односложными ответами. Как тут разгадать все эти тайны, если тебе всего семь лет и тебе ничего не говорят?
— Ты теперь очень бедная, Сара? — спросила она доверительно, когда Сара впервые пришла заниматься с малышами французским. — Такая же бедная, как уличная нищенка?
Она вложила свою пухлую ручку в худенькую руку Сары, глядя на неё круглыми глазами, в которых стояли слёзы.
— Я не хочу, чтобы ты была такой бедной!
Видя, что Лотти вот-вот заплачет, Сара поспешила её утешить.
— У нищих нет дома, — произнесла она, собравшись с духом. — А у меня есть.
— А где ты теперь живёшь? — не отставала Лотти. — В твоей комнате спит новенькая, и там уже не так красиво, как раньше.
— Я живу в другой комнате, — сказала Сара.
— А она хорошая? — поинтересовалась Лотти. — Я хочу на неё посмотреть.
— Молчи, — сказала Сара. — На нас смотрит мисс Минчин. Она увидит, что я разрешаю тебе шептаться, и рассердится на меня.
Сара уже поняла, что за всё, что не понравится мисс Минчин, отвечать придётся ей. Если дети плохо слушали, болтали или вертелись, выговаривали Саре.
Но отвлечь внимание Лотти было не так-то легко. Сара не хочет говорить ей, где живёт, что ж, она узнает сама! Она болтала с подружками, а сама прислушивалась к тому, о чём судачили старшие. Собрав воедино кое-какие замечания, которые те, сами того не подозревая, роняли в разговорах, Лотти собралась и пошла карабкаться по лестницам, о существовании которых раньше и не подозревала, пока наконец не добралась до чердака! На площадке было две двери, одна рядом с другой. Она отворила одну и увидела свою дорогую Сару — та стояла на старом столе и глядела в слуховое окно.
— Сара! — закричала в испуге Лотти. — Мамочка Сара!
Она пришла в ужас от чердака — такого пустого, ни на что не похожего, страшного! Сотни ступенек отделяли его от знакомого Лотти мира.
Услышав голос Лотти, Сара обернулась. Настала её очередь испугаться. Что делать? Если Лотти заплачет и кто-нибудь её услышит, им несдобровать. Она соскочила со стола и подбежала к Лотти.
— Только не кричи и не плачь, — попросила она. — А не то мне достанется, а меня и так весь день ругали. Тут… тут не так уж и плохо, Лотти.
— Разве? — удивилась Лотти и, прикусив губу, оглянулась.
Конечно, она могла бы и заплакать, но ради своей приёмной мамочки сделала над собой усилие и сдержалась. К тому же любая комната, если в ней обитала Сара, уже была хороша.
— А почему? — тихо спросила она.
Сара обняла её и попыталась засмеяться. Как приятно прикоснуться к тёплому детскому тельцу! День выдался тяжёлый, и слёзы так и жгли Саре глаза.
— Здесь можно увидеть много такого, чего не увидишь внизу, — ответила Сара.
— А что? — тут же спросила Лотти.
Сара умела пробудить любопытство в ком угодно, даже в старших воспитанницах.
— Здесь трубы… из них идёт в небо дым — клубами или колечками… И воробьи прыгают и чирикают, словно болтают друг с другом, совсем как люди… А из окон других чердаков в любую минуту может кто-нибудь выглянуть, и тогда интересно будет гадать, кто это. И мы тут так высоко — словно в другом мире!
— Ах, Сара, я хочу посмотреть! — воскликнула Лотти. — Подними меня!
Сара подсадила её и сама залезла на стол; облокотясь о край окна, проделанного в покатой крыше, они выглянули в него.
Тем, кто никогда этого не делал, трудно представить себе, какой необычный мир открывается глазу. По обе стороны крытая черепицей крыша покато спускалась к водосточным трубам. Воробьи, чувствовавшие себя здесь как дома, бесстрашно прыгали, чирикая, по крыше. На ближайшей трубе сидели два воробья и гневно спорили друг с другом; наконец один клюнул другого и прогнал с трубы. Соседнее слуховое окно было закрыто — дом рядом пустовал.
— Жаль, что там никто не живёт, — сказала Сара. — Это так близко, что, если бы на том чердаке жила девочка, мы могли бы с ней переговариваться и даже лазать друг к другу, если б только не боялись упасть.
С чердака небо казалось настолько ближе, что Лотти пришла в восторг. А то, что происходило внизу, если глядеть из слухового окна меж высящихся на крыше труб, казалось почти нереальным. Не верилось, что на свете существует мисс Минчин, мисс Амелия и классная комната. Стук колёс на площади доносился сюда словно с другой планеты.
— Ах, Сара! — воскликнула Лотти, прижимаясь к обнимавшей её руке. — Мне нравится твой чердак — честное слово, нравится! Здесь лучше, чем внизу!
— Погляди на воробышка, — шепнула Сара. — Жаль, что у меня нет для него крошек.
— А у меня есть! — взвизгнула Лотти. — У меня в кармане кусочек булочки. Я её вчера за пенни купила — ещё немного осталось!
Они принялись бросать крошки, но воробей вспорхнул и, отлетев, уселся на ближайшую трубу. Он явно не привык к дружескому участию — неожиданное приношение его спугнуло. Лотти замерла, а Сара тихонько почирикала — совсем как воробей! — и тогда воробей понял, что ему предлагали угощение и что бояться нечего. Склонив головку набок, он глянул блестящими глазками на крошки. Лотти с трудом сохраняла неподвижность.
— Он слетит? Слетит? — шепнула она.
— Судя по глазам, да, — отвечала Сара тоже шёпотом. — Он размышляет, можно ли на это решиться. Да, он решился! Смотри, слетает!
Воробей слетел с трубы и запрыгал к крошкам, но вдруг остановился несколько поодаль и снова склонил набок головку, словно размышляя. А вдруг Сара и Лотти — огромные кошки, возьмут и бросятся на него? Наконец сердце ему подсказало, что они не так страшны, как кажутся, и он подпрыгнул, клюнул самую большую крошку, схватил и упорхнул с ней за трубу.
— Теперь он знает, — сказала Сара. — И вернётся за остальными.
Воробей и вправду вернулся, и даже с дружком, а дружок улетел и вернулся с родственничком, и все вместе они принялись радостно клевать, чирикать, щебетать, пищать, время от времени останавливаясь, чтобы, склонив головки набок, изучать Лотти и Сару.
Лотти так веселилась, что совсем забыла первое неприятное впечатление от Сариного жилища. Когда же Сара спустила её на пол, она сумела указать ей на многие другие достоинства своей комнатушки, о которых и сама раньше не подозревала.
— Знаешь, эта комнатка такая маленькая и так высоко над землёй, что похожа на гнездо на дереве. А покатый потолок очень забавный! Погляди-ка, если стать вон там у стены, тут нельзя даже выпрямиться как следует. А когда занимается заря, я могу лежать в постели и через это окошко в крыше смотреть прямо в небо. Оно словно квадратик света в темноте. Если день солнечный, то по небу плывут маленькие розовые облачка, и мне кажется, что я могу их коснуться рукой. Если же идёт дождь, капли так и стучат по стеклу, словно хотят сообщить что-то хорошее. А ночью, если небо звёздное, можно лежать и считать, сколько звёздочек в этом квадратике. Ты и не представляешь, Лотти, как их там много! А посмотри-ка на эту ржавую решётку перед камином в углу. Если б её отчистить и развести в камине огонь, как это было бы чудесно! Видишь, на самом деле это очень красивая комнатка!
Описывая все достоинства своей комнатушки и заставляя себя в них верить, Сара ходила по ней, держа Лотти за руку. Лотти в них тоже верила — она всегда верила тому, что говорила Сара.
— Вот здесь, — продолжала Сара, — можно положить синий индийский ковёр, такой пушистый и мягкий, а в том углу можно поставить мягкий диванчик с подушками, где будет так приятно прикорнуть. Над ним — повесить полку с книгами, чтобы можно было дотянуться, не вставая. Перед камином можно бросить какую-нибудь шкуру, а стены оклеить обоями и развесить на них картины. Конечно, маленькие, — большие здесь не поместятся, но маленькие тоже бывают красивые! Вот здесь можно поставить лампу с розовым абажуром, а посреди комнаты стол с чашками и всем, что надо для чая, а над огнём повесить круглый медный чайник, он бы шипел и свистел. Ну и кровать, конечно, будет другая — мягкая, с дивным шёлковым покрывалом, — не кровать, а просто прелесть! И, может быть, нам удастся подружиться с воробьями и так их приручить, что они станут прилетать и стучаться в окно, чтобы мы их впустили.
— Ax, Сара! — воскликнула Лотти. — Я бы хотела здесь жить!
Наконец Саре удалось отвести Лотти вниз. Проводив её, она вернулась к себе на чердак и обвела его взглядом.
Очарование вымысла исчезло. Жёсткую постель покрывала потрёпанная ткань. Штукатурка на стенах потрескалась и кое-где обвалилась, на холодном полу не было ковра, каминная решётка погнулась и заржавела, а единственным сиденьем в комнате была старая шаткая скамеечка. Сара села на скамеечку и закрыла лицо руками. После ухода Лотти ей стало ещё тяжелее на сердце. Так, верно, чувствуют себя узники, когда посещавшие их родные уходят и они остаются одни.
— Здесь так одиноко, — произнесла Сара вслух. — Иногда это самое одинокое место на свете.
Она сидела, задумавшись, как вдруг её внимание привлёк какой-то шорох. Она подняла голову и глянула туда, откуда он раздавался; если б не выдержка, она бы тут же вскочила на ноги. Неподалёку от неё сидела на задних лапках крупная крыса и с интересом принюхивалась. Крошки от Лоттиной булочки упали на пол, и крыса, учуяв еду, вышла из норки.
Седые усы придавали крысе столь необычный вид, что Сара не могла оторвать от неё глаз. На кого она походила — на кролика или на гнома? Крыса смотрела на Сару блестящими глазками, словно хотела спросить о чём-то. Казалось, её одолевают сомнения. Странная мысль мелькнула у Сары в голове.
«Верно, нелегко быть крысой, — подумала она. — Никто их не любит. Завидят — и тут же вскакивают и убегают с криком: „Ах, какая противная крыса!“ Как мне было бы тяжело, если бы люди вскакивали, завидев меня, и кричали: „Ах, какая противная Сара!“ И ставили бы мышеловки, прикидываясь, что хотят меня покормить. Вот воробышком быть хорошо! Но ведь никто эту крысу не спрашивал, хочет ли она быть крысой. Никто ей не сказал: „Может, ты бы хотела быть воробышком?“»