— Что это вы пропадали столько времени? — сказала она Cape. — Давно пора было вернуться.
— На улице так грязно и мокро, — отвечала Сара. — Мне было трудно идти, ботинки у меня худые и всё время скользят.
— Можете не оправдываться, — сказала мисс Минчин, — всё равно никто вам не поверит.
Сара прошла на кухню. Кухарку только что разбранили, и потому она была в отвратительном настроении. Она обрадовалась, что может на ком-то сорвать досаду:
Сара явилась как раз вовремя.
— Наконец-то! — набросилась она на Сару. — Я думала, вы всю ночь прогуляете!
— Вот покупки, — сказала Сара, выкладывая их на стол.
Кухарка внимательно всё осмотрела, бормоча что-то про себя.
— Можно мне поесть? — спросила Сара слабым голосом.
— Чай давно уже отпили, — отрезала кухарка. — Нешто я буду вас поджидать?
Сара помолчала.
— Я сегодня не обедала, — тихо сказала она наконец.
Она говорила тихо, ибо боялась, как бы голос её не задрожал.
— В кладовке есть хлеб, — сказала кухарка. — В такой час нечего рассчитывать на что-нибудь другое.
Сара пошла в кладовую и нашла хлеб. Он был сухой и чёрствый. Кухарка до того разозлилась, что больше ничего ей не дала. Срывать зло на Саре было самое простое и безопасное дело. Сара с трудом поднялась по трём — таким длинным! — пролётам лестницы, ведущей на чердак. Когда Сара уставала за день, лестница казалась ей такой крутой и бесконечной! Ей чудилось, что сегодня она ни за что не дойдёт доверху. Несколько раз она останавливалась передохнуть. Дойдя до последней площадки, она с радостью увидела перед своей дверью полоску света. Значит, Эрменгарде удалось пробраться к ней! Это её немного утешило: присутствие толстушки Эрменгарды, закутанной в красную шаль, немного согреет её. Так неприятно входить в пустую комнату!
Да, Сара не ошиблась. Открыв дверь, она увидела Эрменгарду: та сидела на кровати, подобрав под себя для безопасности ноги. Она так и не смогла привыкнуть к Мельхиседеку и его семье, хотя следила за ними с неотступным вниманием. Однако, оставаясь одна на чердаке, Эрменгарда всегда устраивалась на кровати в ожидании, когда вернётся Сара. В этот вечер она ужасно перепугалась, потому что Мельхиседек вылез из норки и так и шнырял вокруг, а потом вдруг встал на задние лапки и, глядя на неё, принюхался. Эрменгарда только тихонько вскрикнула.
— Ах, Сара, до чего я рада, что ты вернулась! — воскликнула она. — Мельхи всё тут обнюхал. Я пыталась его уговорить, чтобы он вернулся в норку, но он — ни в какую! Ты знаешь, я к нему хорошо отношусь, только не люблю, когда он меня обнюхивает. А вдруг он на меня прыгнет, как ты думаешь?
— He прыгнет, — отвечала Сара.
Эрменгарда пододвинулась поближе и взглянула на Сару.
— Ты, видно, очень устала, — сказала она. — Ты такая бледная.
— Да, я устала, — согласилась Сара, опускаясь на скамеечку. — А вот и Мельхиседек, бедняжка, — пришёл за своим ужином.
Мельхиседек и впрямь вылез из своей норки, словно заслышав её шаги. Сара не сомневалась, что он их узнаёт. Он смотрел на Сару с любовью и ждал, но Сара сунула руку в карман и вывернула его наизнанку, качая головой.
— Прости, Мельхиседек, — сказала она. — У меня ни крошки не осталось. Ступай домой и скажи жене, что мой карман пуст. Боюсь, что я про тебя забыла, потому что кухарка и мисс Минчин так на меня напустились!
Мельхиседек как будто понял её слова и покорно отправился восвояси.
— Сегодня я тебя, Эрми, не ждала, — сказала Сара.
Эрменгарда потуже закуталась в красную шаль.
— Мисс Амелия ушла к своей старой тётке и останется у неё ночевать, — объяснила Эрменгарда. — А кроме неё, никто к нам в спальни не заходит. Я могу здесь хоть до утра оставаться, если захочу.
И с грустью прибавила, кивнув на стол, стоявший под окном:
— Сара, папа прислал мне ещё книг. Вот они.
Сара вскочила и подбежала к столу. Схватив том, лежащий сверху, она стала быстро его просматривать.
— Ах, как чудесно! — воскликнула она. — «Французская революция» Карлайля![15] Я так хотела её почитать.
— А я не хотела, — сказала Эрменгарда. — Но если я её не прочитаю, папа рассердится. Он думает, я всё запомню, и будет со мной её обсуждать. Что мне делать?
Сара положила книгу и поглядела на Эрменгарду; от волнения щёки её вспыхнули.
— Послушай, — проговорила она, — если ты дашь мне ненадолго эти книги, я их прочитаю… и всё тебе потом расскажу… так расскажу, что ты всё запомнишь.
— Правда?! — вскричала Эрменгарда. — Ты думаешь, тебе это удастся?
— Конечно, — ответила Сара. — Малыши помнят всё, что я им рассказываю.
— Сара, — сказала Эрменгарда, и лицо её озарилось надеждой, — если ты это сделаешь, я… я тебе что угодно отдам.
— Мне ничего не нужно, — сказала Сара. — Мне нужны только твои книги. Твои книги!
Глаза её широко раскрылись, грудь вздымалась.
— Так возьми их, — сказала Эрменгарда. — Я бы рада была их читать, но не могу. Я глупая, а папа — умный, ему хочется, чтобы я поумнела.
Сара раскрывала одну книгу за другой.
— А что ты скажешь отцу? — спросила она с сомнением.
— Ничего не скажу, — отвечала Эрменгарда. — Пусть думает, что я их прочитала.
Сара положила книгу и медленно покачала головой.
— Это будет похоже на ложь, — сказала она. — А лгать, ты ведь знаешь, нехорошо и к тому же это так низко!
И она задумчиво прибавила:
— Иногда я думаю: я могу совершить злой поступок, приду вдруг в ярость, когда мисс Минчин меня обидит, и убью её… но сделать что-то низкое я не смогу… А почему бы тебе не сказать отцу, что книги прочла я?
— Он хочет, чтобы я их читала, — отвечала Эрменгарда, несколько растерявшись от такого неожиданного поворота.
— Он хочет, чтобы ты знала, что в них, — сказала Сара. — И если я тебе их расскажу так, что ты всё легко запомнишь, он, по-моему, обрадуется.
— Он обрадуется, если я хоть что-то выучу, а как я это сделаю — неважно, — с грустью отвечала Эрменгарда. — Ты бы на его месте тоже обрадовалась.
— Ты же не виновата, что… — начала Сара, но тут же опомнилась и остановилась. Она чуть было не сказала: «Ты же не виновата, что ты такая глупая».
— Что? — переспросила Эрменгарда.
— …что тебе трудно учиться, — сказала Сара. — Тебе ученье не даётся, а мне даётся легко — вот и всё.
Она всегда относилась к Эрменгарде с нежностью и старалась, чтобы та не очень замечала разницу между ними. Сара посмотрела на её круглое лицо, и в голову ей пришла неожиданная мысль, мудрая не по годам.
— Знаешь, — сказала она, — может быть, хорошие способности ещё не всё. Гораздо важнее быть доброй. Если бы мисс Минчин знала всё-всё на свете, но оставалась бы такой же, как сейчас, она всё равно вызывала бы отвращение и всеобщую ненависть. Умные люди часто делали много зла. Скажем, Робеспьер…
Она остановилась и поглядела на Эрменгарду, на лице которой появилось какое-то растерянное выражение.
— Разве ты не помнишь? — спросила Сара. — Я тебе недавно о нём рассказывала. Ты забыла?..
— Знаешь, я не всё про него помню, — призналась Эрменгарда.
— Погоди минутку, — сказала Сара, — я только переоденусь, а то я вся промокла. А потом завернусь в покрывало и всё тебе опять расскажу.
Она сняла с себя шляпку и жакет и повесила их на гвоздь в стене, стащила мокрые башмаки и нашла старые туфли. А потом прыгнула на кровать и, завернувшись в покрывало, уселась, обхватив руками колени.
— Ну, слушай, — сказала она.
И она стала рассказывать о кровавых событиях Французской революции, да так живо, что глаза у Эрменгарды округлились от страха, а сердце учащённо забилось. Несмотря на свой ужас, она слушала Сару с восторгом; теперь уж она никогда не забудет, кем был Робеспьер или принцесса Ламбаль.
— Знаешь, они насадили её голову на пику и плясали вокруг неё! — воскликнула Сара. — У неё были чудесные светлые волосы, такие длинные и пышные. Когда я о ней думаю, я никогда не вижу её живой, а всегда вижу её голову с развевающимися волосами на пике, а вокруг пляшут и кричат эти ужасные люди!
Девочки решили рассказать о своём плане мистеру Сент-Джону, а пока пусть книги останутся на чердаке.
— Ну а теперь рассказывай, — сказала Сара. — Как у тебя идёт французский?
— Гораздо лучше с тех пор, как ты мне объяснила спряжения. На следующее утро я так хорошо отвечала, что мисс Минчин даже удивилась.
Сара рассмеялась и крепче обхватила руками колени.
— Она и на Лотти дивится — как это она не делает ошибок в арифметике, — сказала она. — А дело в том, что она приходит ко мне, и я ей помогаю.
Она окинула свою унылую комнату взглядом.
— А знаешь, мой чердак мог бы быть очень уютным, — воскликнула она со смехом, — если б только не был таким безобразным! Здесь хорошо мечтается.
Сказать по правде, Эрменгарда ничего не знала о том, как тяжко живётся теперь Саре; ей не хватало воображения, чтобы представить это самой. В те редкие вечера, когда ей удавалось пробраться к Саре, она с восторгом слушала её рассказы и сказки, а об остальном и не задумывалась. Эти встречи казались Эрменгарде настоящими приключениями; и хотя иногда Сара бывала бледна и, несомненно, очень похудела, гордость не позволяла ей жаловаться. Она никогда не признавалась, что порой, как это было сегодня, её мучит голод. Сара быстро росла; много ходила и бегала; даже если б она ела хорошо и регулярно, у неё всё равно был бы завидный аппетит, теперь же ей приходилось довольствоваться скудной и безвкусной едой, которую давала ей, когда заблагорассудится, кухарка. Сара уже привыкла к тому, что у неё вечно сосёт под ложечкой от голода.
«Должно быть, солдаты чувствуют себя так же во время долгого и утомительного перехода», — нередко говорила она себе. Ей нравилось думать о «долгом и утомительном переходе». Она чувствовала себя чуть ли не солдатом.
А ещё ей нравилось чувствовать себя хозяйкой у себя на чердаке.