— Поверни румпель вправо сколько можно, — объяснил Вася и стал перекладывать парус.
Ветер уже был почти северо-западный, баллов пять. Вполне подходящий ветер. Но что делать с девчонкой?..
20
К причалу подошла грузовая машина. Рабочие сгрузили с неё восемь ящиков. Боцман стал готовить стрелу. Матросы застропили ящики и погрузили их в трюм. «Лоцман» вышел за молы гавани и взял курс на остров Коренец. На носу стоял Васин дядя Георгий Александрович и смотрел вдаль. Почему он оказался на «Лоцмане», это потом будет видно, а вдаль он смотрел потому, что очень скучал по острову, который ему понравился.
Весёлый штурман Бобров ходил по рубке широкими шагами.
Неукротимо сияло высоко поднявшееся солнце. Оно проникало всюду — выбеливало палубу, сверкало на холмиках зыби, заполнило серебром графин в рубке. Штурман вышел из рубки и залез на верхний мостик, там было больше ветра. Он подставил ветру лицо и радовался, что снова ведёт судно.
Георгий Александрович, заметив на мостике штурмана, поднялся к нему.
Штурман Бобров щурился на солнце и пел какую-то дикую песню без слов. Вдруг он сдёрнул галстук, сунул его в карман и распахнул ворот рубахи.
— Добрый день, — сказал Георгий Александрович.
Штурман прекратил свою песню и недовольно буркнул:
— Честь имею.
— Я не мешаю? — спросил Георгий Александрович.
— Нет, нисколько, — сказал штурман и снова повеселел. — Ах, какое солнце, какое море! Жизнь прекрасна и удивительна, я не жалею, что появился на свет, в такие изумительные дни.
— Вы давно плаваете? — спросил Георгий Александрович.
— Двенадцать лет из своей двадцатисемилетней жизни, — сказал штурман. — Двенадцать лет я провёл в море! Я видел апельсиновые рощи Калифорнии, древние кедры на гребне Ливанского хребта, цементные скалы Гибралтара и розовые острова архипелага. Я утопил золотые часы в Гольфстриме, меня затирали льды в проливе Лонга, я тонул в проливе Лаперуза и спасал людей в Норвежском море. Теперь я ставлю для моряков буи и вехи, которые двенадцать лет люди ставили для меня. Кстати, что там, в ваших ящиках?
— Простите, но пока это секрет, — покачал головой скульптор.
— Тогда расскажите и вы о вашей жизни, — попросил штурман.
Георгий Александрович рассказывал о своей жизни долго и красиво. Солнце уже склонялось к западу, и ветер был западный. Штурман поднёс к глазам бинокль и сказал:
— Вот и Коренец на горизонте…
Он повёл биноклем влево, потом вправо — и вдруг замер. Он стоял в одном положении, с биноклем у глаз долго-долго, и Георгий Александрович заволновался:
— Вы заметили что-нибудь нехорошее?
— Пожалуй… — процедил штурман. — Вряд ли хорошо тому, кто вышел в море при шести баллах на такой банановой шкурке… Рулевой! — крикнул он в переговорную трубу. — Десять градусов вправо!
— Где вы видите банановую шкурку? — заинтересовался Георгий Александрович.
Штурман передал ему бинокль:
— Поглядите.
— Это лодка. С парусом, — сказал скульптор, приглядевшись. — И что мы будем делать?
— Окажем помощь, — улыбнулся штурман. — С таким кустарным парусом им сейчас помощь очень даже требуется.
На мостик поднялся капитан Чугунов.
— Почему изменили курс? — строго спросил он у штурмана.
— Думаю, что надо оказать помощь терпящим бедствие в море, — сказал штурман Бобров и указал рукой. — Поглядите, какая бедная скорлупка.
Лодку уже было видно простым глазом. Она то скрывалась за волной, то появлялась снова.
— Дайте-ка бинокль, — сказал капитан Чугунов. — Кажется, я узнаю это судно… Да, конечно… Только раньше на нём не было паруса… Отчаянный мальчишка… Интересно, а кто это с ним?
— Вы думаете… начал штурман.
— Я вижу! — сказал капитан Чугунов. — Держите бинокль.
— Это Вася! — закричал штурман Бобров, глянув в бинокль. — А с ним… С ним Галя с Нервы и Аркашка Слёзкин, которого мы везли с ними в мае! Проглоти меня кит, если это не они!
— Не может быть! — всплеснул руками Георгий Александрович. — Как же брат мог отпустить их в море?
— Никто их не отпускал, — сказал капитан Чугунов. — Сами убежали в море. С детьми такое случается. Впрочем, скоро мы узнаем все подробности.
«Лоцман» зашёл с подветренной стороны и застопорил машину.
Лодку поднесло ветром к самому борту.
Боцман сбросил верёвочный трап.
Цепляясь за него, поднялись на борт Галя, Аркашка и Вася.
— Какая удивительная встреча, — процедил сквозь зубы капитан Чугунов.
Мокрые ребятишки дрожали под ветром.
— А если бы такой встречи не случилось, что с вами тогда было бы? — продолжал капитан Чугунов. — Ну, ответь, Василий!
— Непонятно было бы, — прошептал Вася.
— Человек вправе распоряжаться своей жизнью, — продолжал внушать капитан Чугунов. — Но рисковать жизнью товарища, а тем более девочки, — это уже преступление.
— Он не виноват, я сама приплыла, — вступилась Галя. — Он не хотел, я сама виновата.
— Откуда ты приплыла? — поинтересовался штурман Бобров.
— Прямо с Нервы, — всхлипнула Галя.
— Вы подходили к Нерве?!
— Угу, — кивнул Вася. — Только не смогли ошвартоваться, ветер был «по зубам».
— Штурман, отведите Галю и Аркашу в салон, а Василия арестуйте в каюте боцмана! Я ещё не решил, как его наказать.
— А «Каравелла»? — закричал Вася. — Что будет с «Каравеллой»?!
— Не пропадёт, — шепнул ему на ухо штурман Бобров и повёл в боцманскую каюту.
Штурман пропустил Васю в дверь, закрыл её и запер замок на два оборота.
— Доплавался, — проговорил Вася.
Он сел на койку, положил голову на столик и мгновенно уснул.
А капитан Чугунов уже был в радиорубке и разговаривал с Нервой и с Коренцом.
Боцман наладил стрелу, вытащил «Каравеллу» на палубу, и «Лоцман» пошёл дальше своим курсом.
21
У взрослых есть много недостатков, но надо отметить, что одним они хороши: в конце концов всё детям прощают. Капитан Чугунов после крупного разговора освободил Васю из-под ареста, а мама Вера Ивановна, поругав и поплакав, несильно дёрнула его за ухо и — простила. Но взяла клятву, что это никогда больше не повторится.
Галина мама поругала её и поплакала по радио, посулив дочери надрать оба уха при встрече, но тоже простила её и велела на Коренце не задерживаться — взяла с неё клятву, что она вернётся на Нерву с этим рейсом «Лоцмана».
А ясным безветренным утром от «Лоцмана» к берегу стала ходить шлюпка. Она перевозила тяжёлые ящики, которые, багровея и обливаясь потом, вытаскивали из неё двое приехавших рабочих с помощью штурмана Боброва. Когда перевезли все ящики, с последним рейсом шлюпки прибыл на остров с «Лоцмана» сам Георгий Александрович.
Прощённый и поумневший Вася спросил его:
— Вы успели изваять то, что вам задавали?
Дядя Георгий засмеялся.
— Школу я уже давно окончил, мой мальчик. Я теперь сам задаю: и себе и некоторым другим, кто помоложе.
С «Лоцмана» спустили прославленную «Каравеллу». Вася отвёл её на место стоянки, в маленькую лагуну на восточном берегу. Галя привязала носовой швартовый трос к забитому в землю колу.
— Не желаю уезжать, — сказала она.
Вася промолчал, потому что в этом сложном вопросе от него мало что зависело.
— А ты хочешь, чтобы я уехала? — спросила Галя.
— Надо же так сказать, — буркнул Вася.
— А что делать?
— Подумать…
— Может, я спрячусь до отхода «Лоцмана»? — оглядевшись, спросила Галя тихим голоском.
— Тут спрячешься, — печально вздохнул Вася. — В полчаса найдут.
— А ты говорил, что у тебя есть какой-то «Таинственный грот».
— Не такой уж он таинственный, — махнул рукой Вася. — Про него Аркашка знает же.
— Что, выдаст? — насторожилась Галя.
— Специально не выдаст, конечно, — объяснил Вася, — но из него вытряхнуть тайну не так трудно. Он парень не очень мужественный. В общем, грот никак не годится.
— Ты так говоришь, будто хочешь, чтобы меня увезли на Нерву, — обиделась Галя. — Не очень-то и хотелось здесь оставаться.
Галя поднялась на ноги и стала отряхивать песок с коленок.
— Погоди, не выступай, — потянул её за руку Вася и усадил снова. — Давай вот что сделай: поговори с мамой по радио. Это единственный способ. Может, она и разрешит, если убедительно попросишь.
— Жутко не люблю просить, — вздохнула Галя.
— А кто любит? — посочувствовал ей Вася. — Никто не любит просить, а приходится. Выбирай из двух зол меньшее: просить и оставаться — или не просить и ехать на Нерву.
Галя думала, думала, какое зло меньше, всё продумала и пошла к радистке Соне. Радистка соединила её по радио с мамой. Ругала её мама по радио очень долго, строго и многословно, но всё-таки в итоге разрешила ей остаться на несколько дней — до следующего рейса «Лоцмана».
— Я только потому тебе разрешаю, — сказала по радио Галина мама, — что я сейчас слишком на тебя сердита, и если ты сейчас явишься мне на глаза, я тебя так накажу, так накажу…
Она не сказала подробно, как накажет дочку, а только в трубке что-то чмокнуло, всхлипнуло, и разговор на этом прекратился.
— Ладно… — Голос Гали дрогнул, она отвернулась, закашляла и стала утирать лицо подолом платьица. — В нос что-то попало… До следующего «Лоцмана» я здесь.
«Лоцман» ушёл в море, а Галя с Васей и Аркашкой пошли ловить длинного, толстого угря.
На острове остался и скульптор Георгий Александрович с двумя рабочими. Один за другим они тащили тяжёлые ящики за лес, на Южный, мыс. Георгий Александрович придумал даже для ящиков специальный транспорт под названием «волокуша». Это такая тележка без колёс, на гладких полозьях. Везти на ней ящик гораздо легче, чем тащить на руках, хоть она и без колёс.
Потом каждый день с самого утра Георгий Александрович и рабочие уходили на Южный мыс и возвращались поздно вечером, перемазанные чем-то серо-белым.
Вася с Галей и Аркашкой настораживали каждый день капкан на зайца и не очень-то интересовались прочими делами и событиями. Заяц никак не хотел ловиться в капкан. Он был умный и опытный заяц, понимал что к чему и дорожил свободой. Ребята решили бросить эту затею, вернуться к своей «Каравелле», сплавать ещё раз на десантное судно и оторвать от него медную доску с названием. Других ценностей на том судне, как уже говорилось, не было. Поэтому ребята взяли в лодку тяжёлый ржавый гвоздодёр, которым рассчитывали поддеть и отломать ценную медную доску. Что потом делать с этой доской, они сразу не решили; отложив вопрос на будущее. Так или иначе, прежде чем что-то делать, надо её от корабля оторвать.