Но никак не придумывалась для «Таинственного грота» длинная и обстоятельная игра. Все игры быстро достигали конца, а главное в том, что какой бы он таинственный ни был, этот грот — всё равно он состоит в итоге из четырёх стен, пола и крыши. Как дом. Он лишает человека той вольной свободы, которая полагается ему по праву на летние, хотя бы, месяцы. Он отгораживает человека от моря, солнца, леса и буйного ветра.
Мелькали дни.
Уже непонятно было, зачем пролили столько пота, таская валуны. Грот совсем надоел…
Тогда поставили на лодке мачту — по всем правилам, закрепив на днище нижний конец (на морском языке он называется степс), а верхний конец мачты — топ — закрепили вантами из прочных верёвок.
— Сегодня в ночь!.. — проговорил Вася хрипло и скрипуче, как и подобает настоящему заговорщику.
Всё было сделано ловко. Наутро чехол от генератора лежал на берегу под кустами малины. После завтрака начали кроить из чехла большой парус под названием «грот». И так увлеклись этим интересным делом, что не сразу заметили стоящего поодаль, руки назад, маячного техника Петра Петровича.
Взятые тоже без спросу ножницы со звоном выпали из Аркашкиных рук. Вася вздрогнул и больно укололся парусной иголкой.
— Разбойнички, — проговорил Пётр Петрович без малейшей радости в голосе. — Ваше счастье, что у меня имеется новый чехол, для генератора, а то бы выпорол. А ну, сидеть дома три дня…
На четвёртый день Петр Петрович их простил и даже помог ребятам раскроить чехол. Маячный техник очень увлёкся этим делом.
— Чтобы парус был прочным, надо край его обшить тросом, и это будет называться шкаторина, — учил он ребят. — А вот эти дырки, в которые мы проденем шкоты для управления парусом, называются люверсы.
Он вдел шкоты в люверсы и помог закрепить парус на мачте. Вдвоём мальчишки не справились бы. Правда, потом Пётр Петрович простить себе не мог, что поддался необузданному увлечению, но о том речь будет впереди.
Ребята поставили парус, поймали ветер и поплыли на юг, к затопленному десантному кораблю. Только ничего на нём интересного не обнаружили, одно ржавое, пачкающееся железо.
Искупались, поныряли во внутренность корабля, добыли там какое-то насквозь проржавевшее ружьё, выбросили его за ненадобностью и разлеглись на косой палубе загорать.
— Самое главное забыли, — сказал Аркашка, глядя на лодку, мирно покачивающуюся под бортом ржавого десантника.
— Что самое главное? — полюбопытствовал Вася.
— Название.
— Ну, это не самое главное, — возразил Вася, раздумывавший в тот момент, куда бы дальше поплыть.
Вообще-то он знал, куда плыть. Давно знал, ещё с мая месяца. И с Галей они об этом говорили, когда «Лоцман» развозил их по своим островам. Галя считала, что это очень даже просто — проплыть по морю двадцать пять миль, выбрав попутный ветер и хорошую погоду. Вася не считал, что это очень уж просто, но не мог вешать нос перед девчонкой и тоже говорил, что это ему как плюнуть. И обещал ей, что непременно как-нибудь в подходящий момент удерёт со своего острова, а Галя обещала ему, что каждый день будет выходить на берег и смотреть вдаль, на зюйд-ост. И про название был тогда разговор. Галя спросила: «А как называется твоя лодка?» Помедлив всего секунду, Вася ответил: «Каравелла»!
— Назовём её «Каравелла», — сказал Вася Аркашке.
— Годится, — кивнул Аркашка. — Сегодня же и напишу на борту.
— А главное-то вот что… — начал Вася. — Ветры сейчас всё время юго-восточной четверти и погода ясная.
— А что значит «четверти»? — спросил Аркашка.
— Ну, понимаешь, моряки делят весь горизонт на четыре части: северо-восточную, юго-восточную и северо-западную, юго-западную. Для удобства. Отсюда и происходит выражение «катись на все четыре стороны». Если я тебе скажу, что ветер юго-восточный, это будет неправильно, потому что он не совсем юго-восточный. Он меняется в пределах от востока до юга. В пределах юго-восточной четверти горизонта.
— Понятно, — сказал Аркашка. — Ну, и что?
— До Нервы отсюда всего двадцать пять миль, — произнёс Вася.
— Это где Галя живёт из первого класса?
— Во-первых, она уже во второй перешла, а во-вторых, при чём тут Галя? Просто ближайшая от нас земля.
— Ну, допустим, — ухмыльнулся Аркашка Слёзкин. — Теперь ты объясни мне, что такое миля.
— Длина одной минуты дуги земного меридиана, — припомнил Вася папины уроки.
Аркашка вздохнул, отвернулся и положил руку на глаза.
— Одна тысяча восемьсот пятьдесят два метра! — добавил Вася.
— Теперь ясно, — Аркашка убрал руку и опять повернулся к Васе. — Почти два километра. Значит, километров сорок пять до этой Нервы. Не так много.
— Вот я и говорю. Только компас достать надо.
— А где?
— Я знаю.
— Погода хорошая, — поглядел Аркашка на спокойное море.
— Давай завтра с утра?
— Договорились.
— Ну, а теперь домой, — сказал Вася и поднялся.
Они отряхнули с животов лёгкие лепестки ржавчины, спустились в «Каравеллу» и поплыли домой.
После обеда Аркашка выпросил у маячного техника Петра Петровича лист латунной фольги и горсть медных шурупов. Он вырезал из фольги буквы и аккуратно привинтил их шурупами к бортам лодки. Теперь с каждой стороны горело чищеной медью слово «КАРАВЕЛЛА». На таком судне можно было выходить в море.
Улучив момент, когда отец ушёл на фонарную площадку, Вася завёл Аркашку в его кабинет. На стене висела крупномасштабная морская карта.
— Вот наш Коренец, — показал Вася. — Вот Нерва, почти точно на северо-запад.
— Совсем близко, — сказал Аркашка. — А мы без карты поплывём?
-. Зачем нам карта? — пожал плечами Вася. — Посмотри и запомни хорошенько, что где находится. Теперь т-с-с-с…
Он приложил палец к губам.
— А что? — шёпотом спросил Аркашка.
— Иди к двери, приоткрой и, если кто будет подходить, свистни.
Аркашка пошёл на цыпочках к двери, а Вася, тоже на цыпочках, пошёл к старинному морскому сундуку, стоящему у стены. Сундук был дубовый, почерневший от времени, окованный полосами толстой, позеленевшей меди. Вася откинул крышку. Много интересного находилось в этом сундуке, но рассматривать всё не было времени. Вася достал старинный компас в медном котелке, сунул его, ужасно тяжёлый, под рубаху, подпер рукой и захлопнул крышку сундука.'
— Смываемся! — сказал он сдавленным шёпотом.
— Ух ты, — сказал Аркашка. — Отчаянный ты парень!
Уже в лесу он добавил:
— Это же воровство.
— Какое воровство? — не согласился Вася. — Мы ведь положим на место. Вот с чехлом вышло нехорошо, и то нас не так уж сильно наказали. А с компасом ничего подобного. Во-первых, он никому не нужен, значит, никакого вреда мы не принесли. А во-вторых, мы попользуемся и положим на место. Папа и не заметит. Какое же это воровство?
— Ты прав, — согласился Аркашка. — С виду воровство, а на самом деле ничего подобного. Не может быть воровства, когда никому не принесли вреда, ни от кого ничего не взяли нужного, принесли пользу делу, а под конец всё вернули на место.
— Это часто так бывает в жизни. — Вася нёс тяжёлый компас двумя руками, прижав к животу. — С виду одно, а на самом деле, если вдуматься, выходит совсем другое.
Они принесли компас в лодку, завернули в остатки брезента и положили под заднее сиденье.
— Что ещё с собой надо… — задумался Вася.
— Еды, — сказал Аркашка.
— Воды! — поправил Вася. — Без еды человек может жить три недели, а без воды на третьи сутки гибнет. Вот с виду казалось бы, что воды в море много, да? А на самом деле никакой воды в море нет, потому что пить её невозможно.
— Ух ты, — почесал Аркашка за ухом. — Странная вещь — это твоё море. Вроде бы вода, а на самом деле совсем не вода. — Он набрал в горсть морской воды и взял её в рот. Выплюнул, сморщился, проговорил: — Жуткая гадость. И как только её рыбы пьют?
— Это их, рыбье, дело, — махнул рукой Вася. — А во что воды возьмём?..
— В ведро.
— Расплещется на качке.
— А что, качать будет?
— Уж не без этого, — сказал Вася. — Чуток покачает. А воды мы возьмём… в чайник.
— У тебя есть свой чайник? — спросил Аркашка.
— Ты опять об этом, — вздохнул Вася. — Тогда в бутыль из-под ацетона. Она десятилитровая, валяется на кухне без надобности.
— Если без надобности, тогда можно, — согласился Аркашка Слёзкин.
Через час в лодке стояла пузатая хорошо вымытая десятилитровая бутыль, полная прекрасной пресной воды.
18
Выходить решили в восемь утра, огибая остров с востока, чтобы солнце светило с их стороны в глаза вахтенному маячнику. И вообще, как Вася знал из опыта, от восьми |до обеда маячники больше занимаются разными работами, нежели смотрят на море. Ничего на море не может случиться в это время, да ещё в такую ясную погоду.
Они сказали маме, что будут ловить угрей под западным берегом, и побежали к лодке, на бегу дожёвывая бутерброды.
Вася отпихнулся от берега веслом, размотал шкоты и поставил парус. Сильно развернув его влево, он добился того, что лёгкая «Каравелла» побежала на северо-восток.
Сидевший за рулём и глядевший на весьма для него интересный компас Аркашка Слёзкин сказал:
— Кажись, не туда едем.
— А нам и надо не туда, — успокоил его Вася. — Отойдём подальше от берега, потом повернём туда.
Берег медленно удалялся. Тёплый ветер дул ровно и в меру сильно, округлые волны ритмично вздымали и опускали «Каравеллу», и она бежала вперёд, поскрипывая мачтой.
Через час Вася прикинул расстояние до берега, рассудил, что теперь без бинокля их трудно заметить, перекинул парус на правую сторону и, подправляя рулём, вывел «Каравеллу» на курс норд-вест.
— Хорошо! — пропел разнежившийся под солнцем Аркашка. — И почему мы раньше такого не придумали?
— Всему своё время, — сказал Вася, ставший очень серьёзным после выхода в море. — Если бы раньше придумали, так уже бы надоело.