– Итак, что я хочу сказать на сегодня, – несколько коряво начал он свою «общественно значимую» речь, – я хочу сказать следующее. Призванные приветствовать каждое молодое дарование, мы, умудренные опытом и положением, ответственные представители…
И так далее, минут на двадцать пять. Никто не перебивал. Потому что, во-первых, еще пили кофе, а во-вторых, лично Арсений ходил и уговаривал со вчерашнего вечера, чтоб господину комиссару дали довести словесное разведение мути до конца. Иногда надо выговориться и дураку, для профилактики и спокойствия если не окружающих, то хотя бы его наблюдающего Э-психолога. Взамен было торжественно обещано, что персонально он, доктор Мадянов, не допустит более публичных выступлений Цугундера по крайней мере в ближайшие полгода. Слава Богу, Командора упрашивать не вышло нужды. Хансен, демонстративно желая быть в стороне от свидания Эстремадуры с его кометой, нарочно назначил на время старта собственное несение вахты. И покидать рубку намерения не имел, да и не положено ни в коем случае по предписаниям внутренней инструкции.
На стартовую площадку доктора, конечно, не пустили. И остальных гражданских тоже. Зато Антоний забрал всех желающих к себе – в крошечную вспомогательную рубку-дублер, обслуживавшую исключительно полеты челночных ботов. Поскольку количество этих самых желающих явно превышало размеры помещения, наружную дверь пришлось свернуть, оставив проем открытым.
– Пропустите магистра, ему же не видно! – вступился неожиданно за доктора Го его сосед по комнате Цугундер.
Кэти и доктор Мадянов попятились в стороны, пропуская вперед вежливо поклонившегося магистра Го Цяня. Ему тоже было интересно, и в действительности позади всех ничего не видно.
Потом дружно стали смотреть в голографической разверстке, как Тана и пан Збигнев тормошили и проверяли астрофизика, возвышенно сиявшего уже неземной улыбкой на предмет – наглухо ли задраен его скаф-комбинезон. Потом – как под руки усадили в кресло пилота. И как шевелились губы у Пулавского, в последний раз предупреждавшего – ничегошеньки не трогать на пульте пространственного наведения! Только манипуляторы для захвата образцов! Только манипуляторы! Пан Пулавский даже погрозил толстеньким пальцем.
Комета шла по ходу справа от «Пересмешника», как бы убегая прочь от Солнца, корабль почти параллельно нагонял ее фантастический по цветовой гамме, короткий сияющий хвост. Временной коридор прохождения представлялся очень ограниченным. Челнок должен был набрать достаточную скорость, чтобы подойти настолько возможно ближе к ядру, насколько это допускалось элементарными требованиями безопасности. Эстремадуре предстояло выловить чего-нибудь из остатков редкого шлейфа (кажется, образцы газов и наудачу некоторых твердых элементов его распада, ибо хвост был ионно-пылевой). А после Гент, управляя на расстоянии, развернет крошечный ремонтник под прямым углом на обратный ход. Когда же перпендикулярная соединяющая между расчетным курсом «Пересмешника» и кометой станет минимальной, челнок придет как раз в заданную точку рандеву и будет возвращен на борт. Фигура треугольника, где кривая полета корабля к путешествию Эстремадуры составляла как бы гипотенузу. Вся загвоздка теперь состояла в том, что если бы по несчастной случайности ремонтный бот потерял скорость и опоздал на встречу, «Пересмешник» догнать бы он уже не смог.
Поначалу все шло хорошо. Ремонтник прытко стартовал из днища, вплотную у самого центра оси вращения, и тут же рванул вперед и вбок, уходя все дальше от «Пересмешника». Спустя, может, четверть часа Эстремадура был доставлен в нужное место пространства.
– Минут тридцать, от силы сорок у него есть. Но лучше не рисковать, – не оборачиваясь от экрана, сообщил зрителям Гент. И задиристо крикнул по системе связи: – Давай, Рамон, лови ее за хвост!
Челнок, сейчас видимый мутно от помех, вызванных облаком горячих газов, уже не совершал маневров, а как бы замер для наблюдателей в одной точке. Зрители и даже Галеон Антоний затаили дыхание. Ремонтник выпустил две пары гравитационных захватчиков-манипуляторов. Всего-то и оставалось, что заполнить контейнеры для экспериментальных образцов, да и убраться потихоньку восвояси.
Обо всем, произошедшем далее, потом много говорили и обсуждали порой горячо. И научные объяснения нашлись, красивые и стройные, вообще-то ничего сверхъестественного не случилось. Мало ли, кислородная утечка, случайная искра, а вокруг ядра полным-полно водорода, целое облако! Но с точки зрения доктора Мадянова, подобный исход можно было предсказать заранее. Вопрос Трех Дверей, никуда не денешься. Если на роду сеньору Рамону начертано беспрестанно влипать во всяческие неприятности, то отчего же и с кометой должно бы выйти иначе? Его плохо понятная страсть к космическому телу – причина явно неуважительная. Однако тогда, в самый момент происходившей на глазах у всех трагедии, не до размышлений было. И уж, конечно, плевать хотелось на умственные обоснования, почему вдруг челнок вспыхнул рождественской шутихой, буквально оплавился в газовом облаке, хотя каким-то чудом не рассыпался и даже кабина уцелела. Главное – крики ужаса и возгласы: «Боже мой, Рамон! Как же Рамон?!», и Антоний, немедленно, вихрем сорвавшийся с места, а он как раз начинал разворачивать ремонтный бот на возвратный курс. Бросил все, побежал по коридору к скоростному подъемнику, за ним беспорядочной толпой – суетящиеся гражданские, на лицах даже не выражение ужаса, а неприятия нелепости и все равно надежда – вдруг свершится невозможное. И оно, разумеется, произошло. Все тот же Вопрос Трех Дверей, не полагалось несчастному Эстремадуре выбрать самую безнадежную. Правда, и смеху было мало.
Пока добежали – занять второй спусковой лифт никто не решился, вдруг срочная необходимость, – внизу разразилась чуть ли ни драка, Антоний вскрывал ремонтный бот, единственно оставшийся, Пулавский, безумно топорща усы, верещал и не пущал, Тана кричала на них обоих.
– Арсений, будь человеком, заткни ты их к черту! – перекрывая общий галдеж, заорал Гент, обращаясь к доктору. Второй пилот уже лез в полупрозрачную кабину.
Оценить ситуацию? На это не имелось и секунды, потому вместо разумного начала действовал голый инстинкт. Арсений ткнул пальцем в предупредительную голограмму «режим разгерметизации». Нарушить неприкосновенность запасного стартового отсека он, понятно, никак не мог – для этого нужно подать кодовую команду с допуском, но добился все же впечатляющего эффекта. Отвратительно взвыла аварийная сигнализация. Пулавскому и Монтане поневоле пришлось заткнуться. Лишь только это произошло, как сразу Арсений, повинуясь другому импульсу, вернул оглушительно стенавшую сирену в первобытное состояние. Через несколько секунд в отсеке воцарилась тишина.
– Тана! Меня слушай! Внимательно. Как хочешь, но восстанови связь. Рамон должен покинуть челнок. И пусть болтается в «открытке», пока я не уловлю его тело, – не дожидаясь ответа, Гент включил блокировку кабины.
– Куда? Без страховочного скафа? Как же это? Ведь нельзя же! – закричал пан Пулавский и, озираясь по сторонам, вдруг испуганно всплеснул руками: – Да что же вы все стоите? Сейчас откроется стартовая зона! Кто вообще разрешил находиться? Прочь! Бегом! Бегом приказываю!
Арсений и за ним остальные бросились из отсека вон, будто смущенное стадо носорогов через колючие заросли. Мадянову оттоптали ногу, он сам налетел, кажется, на Кэти Мелоун, чуть не растянулся на полу во весь рост. За его спиной с резким свистом свернулась плексоморфная дверь. Еще бы чуть-чуть и… интересно, кого бы выбрал тогда Гент: спасать зазевавшегося в зоне разгерметизации соседа или все же лететь на помощь Эстремадуре? Вопрос чисто гипотетический, и не дай-то Бог Арсению проверить ответ на деле.
– Доктор, вам надо пойти со мной, – кто-то взял Мадянова за рукав и потянул в сторону. – Если нужно убедить Рамона, вряд ли я смогу лучше вас.
Его увлекала за собой Тана, а пан Пулавский в это время делал единственно разумную вещь – кипящей солдатской бранью, перемежавшейся солеными польскими словечками, увещевал присутствующих разойтись. И все равно у миляги-интенданта выходила добродушной даже ругань, и все равно встревоженные гражданские, даже доктор Го, против обыкновения взволнованный, разойтись категорически отказывались. Пока не грянул гром с небес в переносном, конечно, смысле. Казалось, заговорила каждая отдельная частичка гипергласовых прозрачных стен, преобразовавшись в трансляционные мембраны. И заговорила голосом Верховного Командора:
– Немедленно прекратить бардак! Пулавский, за нарушение дисциплины ответите! Остальных тоже касается! Монтана – вернуться за вспомогательный штурманский пульт!
И надо ли упоминать, что несознательные корабельные постояльцы перепуганными нимфами бросились кто куда. То есть дружно перестали пререкаться с паном интендантом и поспешили традиционно дожидаться хороших или дурных вестей в столовую. Арсений все еще был в распоряжении навигатора-протектора.
– Скажите честно, сможете его уговорить? – спросила Тана, усаживаясь тем временем в командное кресло. – Рамон – такой паникер…. Только бы выжил! – и ее красивое личико скривилось. Однако девушка не заплакала.
– Уговорить его – пара пустяков. Это честно. Всего лишь нужно обращаться спокойно и в форме приказа. Одно то, что помощь к нему спешит, должно настроить сеньора Рамона на послушный и подчиненный лад.
Главное теперь, чтобы он находился в сознании. Иначе, как вы и сами понимаете, Тана, мне некого будет увещевать!
Эстремадура находился в сознании, хотя и не в своем уме. Бортовая связь челнока оказалась сожженной начисто, как и гравитационный двигатель, зато работал индивидуальный передатчик на страховочном скафе и уцелело отчасти дистанционное управление. Плохо было лишь то, что теперь хвост кометы увлекал ремонтный бот за собой.
– Сеньор Рамон! Немедленно покиньте кабину при помощи пневмокатапульты! Навигатор задаст курс! Голограмма – «восклицательный знак в сплошном красном круге»! Нажать дважды! И дожидайтесь высланного за вами спасателя! – не теряя времени даром, скомандовал Арсений инструкции в предоставленное ему переговорное устройство.