Калеб поднялся:
– Где у вас якорная веревка?
Ему показали свободный конец, а другой был привязан к шестам наверху. Так как погода все время стояла хорошая, то переселенцам не было надобности в этой веревке.
Охотник вбил в землю толстую палку и крепко обмотал вокруг нее веревку. Кроме того, он вышел из типи и поглубже всадил наружные колышки, к которым была прикреплена покрышка. Брезент сразу перестал хлопать, и в типи сделалось гораздо уютнее. Правда, дым от костра, клубившийся сначала наверху, стал постепенно опускаться все ниже и ниже.
– В этих случаях нужно всегда приподнимать покрышку с подветренной стороны, – сказал Калеб. – Кроме того, очень полезно иметь «индейские ширмы». Где-то у вас я видел небольшой лоскут брезента…
Старик укрепил брезент между тремя кольями, и теперь ветер, вместо того чтобы дуть в спину находившимся в типи, стал проноситься над их головами. Типи сразу очистилось от дыма, и дождевые брызги, попадавшие раньше через дымовое отверстие, совсем перестали проникать в него.
– Вы настоящий чародей! – восторженно воскликнул Ян. – Что бы вы ни делали, все выходит удивительно хорошо… Давайте примем мистера Кларка в наше племя? – обратился он к товарищам. – И дадим ему имя «Чародей»!
Предложение было принято восторженными криками «индейцев» и одобрительной усмешкой Калеба. Так старый охотник удостоился чести сделаться членом племени «сангерских индейцев».
Когда шумные изъявления радости утихли, Гай с обычной фамильярностью обратился к Калебу:
– Ну, Чародей, расскажите же нам что-нибудь про храбрость индейцев. Я и сам не из трусливых: все видели, как на меня кинулся сурок. Другой на моем месте испугался бы, а я…
– Молчал бы лучше! Знаем мы твою храбрость! – прервал его Сэм.
– Но, Дятел, разве не за храбрость мне присудили…
Раздавшееся вдруг невдалеке громкое «Скр-р-р! Бр-р-р!» заставило юного храбреца прикусить язык и съежиться от страха.
– Это… леший, должно быть! – испуганно прошептал Сэм.
– Мистер Кларк, как вы думаете, кто это? – осведомился более спокойным голосом Ян. – Мы не раз уже слышали этот крик… Да вот, слушайте, опять…
Странный крик повторился еще яснее. Охотник молча прислушался, потом с недоумением покачал головой и взглянул на свою собаку. Турок лежал у ног хозяина, свернувшись клубком. Услышав крик, он только приподнял немного голову и навострил уши, затем посмотрел на всех своими умными глазами и снова спокойно улегся.
– Турок не выражает никакого беспокойства, – проговорил Калеб. – Значит, ничего особенного нет.
– Бабушка Ньювиль говорит, что собаки только слышат лешего, но не видят его, – возразил Сэм.
Спокойствие собаки явно не утешило юных переселенцев.
– Ястребиный Глаз, ты самый храбрый из всех нас. Пойди-ка, пугни лешего хорошенько. Я, пожалуй, дам тебе свой револьвер, – сказал Калеб, подмигивая Яну и Сэму.
– Не стоит! – ответил небрежным тоном Гай. – Лучше расскажите нам что-нибудь об индейцах.
– Ну, если ты не хочешь идти, я не буду ничего рассказывать, – проговорил старик.
– Как вам угодно… В таком случае я лягу спать.
С этими словами юный храбрец улегся и поплотнее завернулся в одеяло. Вскоре его примеру последовал и Ян.
Сэм остался сидеть с Калебом. Пользуясь удобным случаем, молодой Рафтен хотел расспросить старика, из-за чего тот поссорился с его отцом.
Глава 24История Калеба и медвежьи следы
Старик сидел молча и, посасывая трубку, сосредоточенно смотрел на весело потрескивавший огонь.
Сэм долго не знал, как приступить к делу. Наконец он решился и начал самым дружеским тоном:
– Пожалуйста, мистер Кларк… Мне давно хочется разъяснить одно важное дело… Оно касается вас и моего отца. Я не буду защищать отца, хотя хорошо знаю, что зря он ничего не делает и никого не обидит. Правда, он бывает очень резок, но у него прямой характер и доброе сердце. Я знаю, что он несправедливо относится к вам, а вы к нему. Вот мне и хотелось уладить это. Вы оба хорошие люди, к чему вам враждовать?
Несмотря на свою юность, молодой Рафтен нередко выказывал такой здравый смысл, которому мог бы позавидовать любой взрослый человек, и умел говорить так убедительно, что его невольно слушали.
Старик внимательно посмотрел на мальчика, но ничего не ответил.
– Мне и маме очень хотелось бы помирить вас с отцом, – продолжал мальчик. – Нехорошо враждовать Бог знает из-за чего…
Сэм очень кстати упомянул о матери. Калеб давно знал миссис Рафтен и всегда уважал ее как хорошую и добрую женщину. Она обладала мирным характером, никогда не ссорилась с мужем и не вмешивалась в его дела, за исключением тех, которые находила несправедливыми. В последнем случае она была очень упорна и не боялась спорить с мужем, доказывая его неправоту. Она была уверена в невиновности Калеба, но все ее попытки помирить бывших друзей оставались напрасными.
– Неприятно рассказывать-то, – заговорил наконец старый охотник, и в его тоне была заметна неподдельная горечь. – У нас с твоим отцом вышло недоразумение на денежной почве. Он немного обставил меня при обмене лошадьми, кроме того, так прижал с уплатой долга, что мне пришлось отдать ему чуть не за полцены овес, который он тут же перепродал гораздо дороже. Мне это показалось очень обидным, и мы повздорили, к тому же оба порядочно выпили. Кажется, я даже угрожал ему… Я ушел из города раньше, а он – потом. У него в кармане было несколько сотен долларов, составлявших мое последнее достояние. Было уже поздно, он не мог положить деньги в банк, поэтому взял их с собой. Дорогой в него кто-то стрелял… Говорю «кто-то», потому что до сих пор не узнали, кто именно. Только не я. При мне не было тогда никакого оружия. Утром там нашли мой кисет с табаком и несколько деловых писем на мое имя. Из этого заключили, что стрелял именно я. А у меня, повторяю, не было оружия, потому что за несколько дней до этого у меня кто-то украл вот этот револьвер вместе с кисетом и письмами. Этот же кто-то, вероятно, потом и подбросил кисет и письма, чтобы обвинить меня в преступлении… За неимением прямых улик меня не предали суду, но до сих пор я остаюсь под подозрением. А твой отец так просто уверен, что стрелял в него именно я. И чтобы отомстить, он натравил на меня Дика Пога, который женился на моей дочери и отнял у меня ферму… Все это мне было крайне обидно, но доказать свою невиновность я не мог. Вот и вся история…
Калеб замолчал. Его юный слушатель тоже задумался, а потом произнес:
– Насчет лошадей и овса – это вполне в духе отца. А вот насчет Дика Пога вы ошибаетесь. Отец едва ли мог решиться на такую подлость.
– А между тем это так, – с горечью произнес старик.
Снова наступило продолжительное молчание.
– Все набросились не только на меня, но и на мою собаку, – опять заговорил старый охотник. – Пог уверяет, что она таскает по ночам ягнят. Твой отец первый верит этому, и когда у него пропадает ягненок или курица, он обвиняет меня. Якобы я по ночам нарочно привожу собаку к его владениям… А ведь Турок ночует со мной в хижине, а если я остаюсь здесь у вас, то тут же всегда находится и собака.
– Кто же в таком случае, по-вашему, ворует ягнят и кур? – спросил мальчик.
– Почем же я знаю? Может, лисицы или рыси.
Оба собеседника опять замолчали. Старик, выколотив пепел из своей трубки и набив ее свежим табаком, зажег угольком от костра и принялся молча курить, устремив задумчивый взгляд на огонь. Мальчик тоже глубоко задумался. Полная искренность, сквозившая в рассказе охотника, заставила юного слушателя окончательно убедиться в невиновности старика, и Сэм дал себе слово примирить отца с его прежним другом.
Было уже поздно, и собеседники, пожелав друг другу покойной ночи, улеглись спать.
Утром охотник, как обычно, поднялся раньше всех, и к тому времени, когда проснулись его юные друзья, завтрак уже был готов. За едой «индейцы» уже смеялись над своими страхами, которые внушил им ночью крик «лешего». Гай даже дал торжественное обещание непременно «разобраться» с ним, если тот снова осмелится беспокоить их своим «дурацким» криком.
Дождь к утру перестал, но ветер продолжал бушевать. Все небо было покрыто темными тучами. Калеб и Гай ушли по домам, а Ян и Сэм целый день просидели в типи. Первый занимался разрисовыванием «индейской ширмы», а второй мастерил стрелы для задуманной большой охоты на диких зверей, в которой должно было принять участие «все племя».
К вечеру сначала явился Гай, а потом и Калеб. Последний опять остался ночевать. Ночью снова кричал «леший», но Турок по-прежнему не обратил внимания на этот крик. Что же касается Гая, то на предложение товарищей пойти «разобраться» с лешим, как он обещал утром, юный храбрец лишь отмахнулся и завернулся с головой в одеяло.
Лишь только все заснули, раздалось ворчание собаки. Мальчики и Калеб подняли головы и прислушались. Раздавался какой-то слабый писк. Никто не придал ему значения, кроме Турка. Собака насторожилась и, когда писк повторился, бросилась наружу и с громким лаем устремилась в лес.
– Турок выследил какого-то зверя и загнал его на дерево, – сказал охотник, когда лай собаки перешел в визг. – Не хотите ли взглянуть?
Ян первым вскочил и кинулся по следам собаки. За ним последовали и остальные. Турок яростно скреб лапами ствол большого дерева и громко выл, но в темноте нельзя было разглядеть, кто сидел на дереве.
С трудом отозвав собаку от дерева, все возвратились в типи и вскоре крепко заснули, не обращая более внимания на вой и писк, доносившиеся из леса.
Утром Ян нашел в грязи следы кошки, начинавшиеся близ типи и кончавшиеся под деревом, около которого ночью лаял Турок. Значит, взбудоражила собаку именно кошка. Но чей же крик они приняли за вопли лешего?
Ветер был еще довольно сильным, и Ян впервые при дневном свете услышал тот самый вой. Правда, он теперь звучал не так громко и страшно, как ночью. Взглянув в ту сторону, откуда доносился вой, мальчик увидел три высоких тонких сосны. Их верхушки при порывах ветра терлись одна о другую и скрипели. Ян расхохотался: это и был «леший»!