Рама для кровати.
Покрышка из ветвей.
Когда Сам и Ян справились с этим, Рафтен сказал:
— Я сказал маме, чтобы она уложила вам маленький брезент. Вы его натянете на шестах, как полог над кроватью.
Ян стоял молча с недовольным лицом.
— Посмотри на Яна, папа, у него такой вид бывает, когда нарушаются правила.
— Что случилось? — спросил Рафтен.
— Насколько мне известно, индейцы не делают пологов, — сказал Маленький Бобер.
— Ян, ты когда-нибудь слышал о «подкладке типи» или «покрышке от росы»?
— Да, — ответил Ян, удивленный, что фермер обладает такими познаниями.
— А ты ее видел?
— Нет… по крайней мере… нет.
— А я видел. Вот это она самая и есть. Я знаю, потому что у старого Калеба была такая штука.
— Теперь припоминаю. Я читал, что индейцы рисуют на ней свои подвиги. Вот занятно! — воскликнул он, когда Рафтен водрузил внутри типи два длинных шеста, которые поддерживали покрышку, словно балдахин.
— Я не знал, папа, что ты когда-нибудь охотился вместе с Калебом. Я думал, что вы всегда были врагами.
— Гм! — проворчал Рафтен. — Мы когда-то были приятелями и ни разу не ссорились, пока не поменялись лошадьми.
— Жаль, что ты теперь не дружишь с ним, он хорошо знает лес.
— А зачем он пытался сделать тебя сиротою?
— Разве ты уверен, что это был он?
— Если не он, так кто же? Ян, принеси сюда сосновых сучьев.
Ян пошел за сучьями, которые были сложены в лесу, неподалеку от типи. Вдруг, к своему удивлению, он увидел за деревом какого-то высокого человека.
Он моментально узнал Калеба. Старик приложил палец к губам и покачал головой. Ян кивнул в знак понимания, собрал сучья и вернулся на бивуак, где Сам в это время говорил:
— …Старый Бойль рассказывает, что ты обобрал его до последней нитки.
— Почему же нет, когда он тоже пробовал меня обобрать? Прежде я всегда помогал ему. А как он вел себя после того, как мы поменялись лошадьми? Это все равно, что он пригласил бы меня играть в карты, а потом поднял бы шум, зачем я выиграл. Соседское дело своим порядком, а мена лошадей — своим. Здесь все допускается, и даже друзья, меняясь лошадьми, не могут не сплутовать. Это своего рода игра. Я помогал бы ему и дальше, потому что он парень хороший, если б он не вздумал стрелять в меня в тот вечер, когда я возвращался домой. Поэтому, конечно…
— Хотелось бы мне, чтобы у вас была собака, — сказал фермер, переходя на другой разговор. — От бродяг всегда надо беречься, и лучшее лекарство против них — собака. Вряд ли ваш старый Кеп захочет остаться здесь. Впрочем, ваш бивуак довольно близко от дома, и надеюсь, что они вас здесь не потревожат. А теперь бледнолицему пора итти. Я обещал маме присмотреть, чтоб у вас постель была в порядке. Если вы будете спать в сухости и тепле и есть досыта, то с вами никакой беды не случится.
Он отошел на несколько шагов, но потом остановился. Лицо его изменило выражение, голос утратил веселость, и своим обычным повелительным тоном он крикнул:
— Эй, мальчики! Вы можете стрелять сурков, так как они портят поля. Вы можете убивать ястребов, ворон и, соек, потому что они уничтожают других птиц, а также кроликов и енотов, потому что это хорошая дичь. Но я слышать не хочу, чтобы вы убивали белок или певчих птичек. Если вы это будете делать, то я вам не позволю здесь жить и верну вас домой на работу, да еще вдобавок вы отведаете моей плетки.
IIПервая ночь и утро
По мере того, как Рафтен скрывался из виду, мальчиков охватывало совершенно новое ощущение.
Когда его шаги замерли на меченой тропинке, они почувствовали себя одинокими поселенцами в лесу. Для Яна это было осуществлением заветной мечты. Очарованию способствовала еще таинственная встреча с высоким стариком, которого он видел между деревьями. Под каким-то предлогом он опять пошел туда, но, конечно, Калеба, уж не было и в помине.
— Огня! — крикнул Сам.
Ян отлично умел обращаться с зажигательными палочками, и через минуту у него уж пылал огонь посреди типи. Тем временем Сам занялся приготовлением ужина. На ужин у них было «буйволиное мясо и луговые коренья» (говядина с картофелем). Они мирно покушали, а затем уселись около огня друг против друга. Разговор как-то не клеился, и они умолкли. Каждый был занят своими мыслями и поддался впечатлению окружающей обстановки. Тишину прерывали многие звуки, но на фоне темной ночи сливались в одно целое. В концерте, очевидно, принимали участие птицы, насекомые, лягушки. От речки донесся какой-то плеск.
— Должно быть, выхухоль, шопотом ответил Сам на безмолвный вопрос друга.
— Оху-оху-оху! — раздался знакомый мальчикам крик совы, но за ним последовал какой-то протяжный вой.
— Что это?
— Не знаю.
Они разговаривали шопотом, и обоим было как-то не по себе. Торжественность и таинственность ночи действовала на них подавляющим образом. Однако ни один не предлагал пойти ночевать домой, так как тогда их бивуачной жизни настал бы конец. Сам поднялся и размешал огонь. Не найдя под рукою дров, чтобы подбросить в костер, он что то буркнул про себя и вышел из типи. Лишь много времени спустя он признался, что ему пришлось пересилить себя, чтобы выйти во мрак ночной. Он принес хвороста и плотно запахнул дверь. Скоро в типи опять запылал яркий огонь. Мальчики, вероятно, не отдавали себе отчета в том, что их настроение было отчасти вызвано тоской по дому; между тем, оба они думали о своем дружном семейном кружке. Костер сильно дымил, Сам сказал:
— Не наставишь ли ты клапаны? Ты лучше меня умеешь это делать.
Теперь настала очередь Яна выйти. Ветер усилился и изменил направление. Он передвинул шесты, приспособил отдушину к ветру и хриплым шопотом спросил:
— А как теперь?
— Лучше, — ответил Сам таким же шопотом, хотя разницы почти не было заметно.
Ян вошел в типи с нервной торопливостью и закрыл вход.
— Подбросим топлива и ляжем спать.
Они наполовину разделись и легли, но еще долго не могли заснуть. Особенно Ян был возбужден. У него сердце сильно трепетало, когда он выходил, и таинственная тревога все еще не улеглась. Только вид огня сколько нибудь успокаивал его. Он стал дремать, но просыпался от малейшего шороха. Раз он услышал над головой на покрышке типи странный звук «чик-чик-чок», «чик-чик-чок».
«Медведь!» подумал он в первую минуту, но, собравшись с мыслями, решил, что это сухие листья скатываются по брезенту. Немного погодя, он опять проснулся, услышав около себя «царап-царап-царап». Он молча вслушивался. Нет, это не листья, это животное! Ну да, конечно, это мышь.
Ян, стал сильно стучать по брезенту и свистеть, пока не прогнал ее. Вскоре он опять услышал, как прежде, странный вой на верхушках деревьев. У него волосы стали дыбом. Он протянул руку и помешал огонь, чтобы он ярче разгорелся. Все было тихо, и он на время задремал. Потом он еще раз внезапно проснулся и увидел, что Сам сидит на постели и прислушивается.
— Что такое, Сам? — шепнул он.
— Не знаю. Где топор?
— Вот он.
— Я положу его под боком, а ты возьми себе другой, маленький.
Наконец, они утомились и крепко заснули. Разбудило их солнце, которое сквозь брезент наполняло типи потоком света.
Где топор?
— Дятел, Дятел! Вставай! Проснись! Эй, Дятел! — кричал Ян в ухо своему товарищу.
Сам не сразу проснулся, но тотчас же все припомнил и протянул:
— Ты и вставай! Сегодня ты готовишь, а я буду завтракать в постели. Кажется, у меня опять колено сломалось.
— Да ну, вставай! Пойдем, выкупаемся перед завтраком.
— Покорно благодарю! В эту пору купаться холодно и сыро.
Утро было ясное и прохладное. Птицы пели.
Когда Ян встал и взялся за приготовление завтрака, то даже удивлялся, отчего накануне ему было так жутко. Теперь он не мог этого понять. Он хотел бы вновь услышать странный вой на верхушках деревьев, чтобы выследить его происхождение.
Среди золы было еще несколько тлеющих угольков. Через минуту у него ярко пылал огонь, в котелке кипела вода для кофе, а на сковородке весело шипела ветчина.
Сам, лежа на спине, наблюдал за товарищем и высказывал свои замечания.
— Ты, может быть, прекрасный повар, — сказал он, — но в топливе ничего не смыслишь. Вот посмотри!
Огромные искры одна за другою с треском вылетали из костра и падали на постель и на покрышку типи.
— Чем же я виноват?
— Ставлю лучшую папину корову против твоего перочинного ножа, что ты подбросил в огонь вяз или болиголов.
— Правда, — признался Ян.
— Сын мой! — сказал Великий Вождь Дятел. — В типи искры не допускаются. Береза, клен, орешник, ясень никогда не дают искр. Сосновые сучки и корни тоже, но они дымят, как… как… ты уж знаешь… Вяз, болиголов, каштан и кедр ужасно сыпят искрами; они не годятся для избранного общества. Индеец не любит костра, который шипит и трещит. Враг может услышать и… и, наконец… постель может сгореть.
— Понимаю, дедушка, — ответил повар, мысленно замечая все, что ему сказал Сам.
— А теперь вставай, слышишь! — сказал он угрожающим голосом и взял в руки ведро с водой.
— Великий Вождь Дятел испугался бы, если бы Великий Вождь Повар имел отдельную постель. А теперь он только презрительно улыбается, — заметил Сам.
Однако, видя, что завтрак готов, он через несколько минут встал. Кофе подействовал на них, как живительный эликсир. Они весело болтали и от души смеялись, вспоминая о своих ночных страхах.
IIIХромой воин и грязевые альбомы
— Слушай, Сам, как же насчет Гая? Возьмем мы его в свою компанию?
— Я тоже думал об этом. В школе или в другом месте я не захотел бы заводить нового товарища. Но в лесу становишься добрее и ласковее, и втроем лучше, чем вдвоем. Вдобавок он уже принят в наше племя.
— То-то и есть. Давай, покричим ему.
Мальчики закричали, чередуя обыкновенный звук голоса с пронзительными взвизгиваньями. Это был условный призыв, на который Гай немедленно являлся, если у него не было спешной работы, и отец в ту минуту не оказывался поблизости, чтоб удержать его от бегства к индейцам. Вскоре он показался, размахивая веткой в знак того, что он является с дружескими намерениями.