Хозяин собаки расценил мои слова как приговор его любимице. Его лицо опять стало бледным, а голос тихим. Несколько раз повторив вслух «эритроцитарная масса, эритроцитарная масса», он спросил, можно ли в этом случае воспользоваться человеческой. Поняв, что мужчина хочет предложить свою кровь, я вынужден был его разочаровать:
– Видовая несовместимость крови при переливании приведет к мгновенному разрушению эритроцитов, так называемому гемолизу. И в этом случае собака не проживет и минуты…
– Жаль, очень жаль. Если бы можно было осуществить переливание человеческой крови, то «эритроцитарную массу» сейчас же и в любом количестве доставили бы вам из нашего госпиталя, – проговорил мужчина, судорожно поглаживая голову собаки, которая, с трудом ворочая языком, слизывала с его рук свою застывшую кровь.
Однако сказанную им фразу я не слышал, так как выслушивал слабую и неустойчивую работу сердца своей пациентки, а мой мозг всецело поглотила мысль о поиске действенных мер по ее спасению.
Закончив аускультацию сердца и убрав фонендоскоп в карман халата, я ощутил в операционной мертвую тишину, которую нарушал лишь лай собак из соседнего помещения. В нем располагалось наше же подразделение, которое носило название «Карантин животных».
Отловленных на улице беспризорных и бродячих собак и кошек со всего города ловцы привозили сюда. Животных после тщательного осмотра ветеринарным врачом размещали по клеткам-вольерам. Выдерживали десять дней с целью профилактики бешенства, а затем если за хозяйскими не приходили их нерадивые владельцы, то они вместе с бездомными отправлялись в виварии научно-исследовательских и учебных медицинских институтов на медико-биологические эксперименты. Животные приносили людям неоценимую пользу. Примеров этому множество. Даже знаменитые на весь мир собаки-метисы Белка и Стрелка свой путь в космос начинали тоже отсюда.
За собаку государственные учреждения платили станции семь рублей, за кошку – три. На эти деньги собак и кошек два раза в день сытно кормили, выводили гулять и ухаживали.
Вот этот разноголосый громкий лай внезапно навел меня на мысль по спасению умирающей Айны. Тут же возник вопрос: почему я остановился на переливании только одной эритроцитарной массы, а не всей цельной крови? Переливание плазмы, то есть жидкой части крови вместе с эритроцитами, лейкоцитами и другими ее элементами, обескровленной собаке будет намного полезнее, нежели переливание одних только эритроцитов. Тем более что донор нисколько не пострадает, если послужит во благо спасения своего умирающего сородича.
Своими планами по дальнейшему лечению я поделился с владельцем. Правда, ему я сразу признался, что никакого опыта по переливанию крови от собаки к собаке у меня нет. Конкретных сведений о наличии групп крови у собак и методике подобной экстренной манипуляции в доступной отечественной и зарубежной литературе я не встречал. Зато достаточно знаком со сложностями по определению многочисленных групп крови у коров, свиней, но только не собак. К тому же необходимой тест-системы на определение группы крови и ее совместимости у нас – ветеринаров, да и вообще в нашей стране, тогда не было. Поэтому риск от попытки перелить Айне чужую кровь чрезвычайно велик, но зато он может дать нам маленькую надежду на ее исцеление.
От надежды на спасение любимой собаки глаза мужчины тут же обрели жизненный блеск. Голос окреп, на лице от возбуждения появился легкий румянец.
– Меня зовут Дмитрий Алексеевич Семенов. На переливание крови Айночке я даю свое хозяйское согласие, – он крепко пожал мне руку.
– Анатолий Евгеньевич, – в свою очередь назвал я себя.
Что интересно, если хозяин собаки, после того как дал согласие на переливание крови, обрел спокойствие, то я, наоборот, его потерял. На это у меня имелось веское основание. Я ввязывался в совершенно незнакомую для себя область – Terra incognita. К тому же с неизвестными для себя последствиями во всех отношениях.
Не выдавая охватившего меня сомнения по осуществлению задуманного, смешанного со все нарастающим внутренним волнением, я предложил Дмитрию Алексеевичу позвонить домой и посоветоваться с родными. Мысль, что домашние отговорят хозяина собаки от такой весьма сомнительной процедуры, меня немного успокаивала.
– Да, да! – согласился он. – Сейчас же я позвоню жене и посоветуюсь.
Дмитрий Алексеевич разговаривал со своей женой, а я тайно мечтал, чтобы она его отговорила от моей спонтанной затеи. Но не тут-то было…
– Валентина Александровна на переливание крови Айночке тоже согласна, – Дмитрий Алексеевич передал мне телефонную трубку.
Его супруга, будучи интеллигентной женщиной, высказала мне свою благодарность за посильную помощь их члену семьи. Не забыла и про комплимент в адрес нашей городской службы скорой ветеринарной помощи. При последних словах «Анатолий Евгеньевич, мы верим в вас» она разрыдалась…
Настроение мое стало еще более мрачным. Сомнение в правильности выбранного пути спасения угасающей собаки усилилось. Мысли вихрем носились от благополучного исхода до смертельного, а мерзкий червячок под названием «сомнение» нудно бубнил мне в ухо, что я напрасно ввязываюсь в это дело.
Сколько мгновений я бы мучился в сомнениях, неизвестно. Точку в моих мрачных мыслях поставил хозяин собаки, причем самым неожиданным образом.
Дмитрий Алексеевич, обратившись ко мне, произнес всего лишь одну фразу, причем на латинском языке:
– Omne initium difficile est!
Услышать такое от человека, одетого в черную телогрейку и замызганные кровью и грязью сапоги и совершенно не производящего впечатления знатока латыни, я не ожидал. Мне ничего не оставалось делать, как, не выдавая удивления, ответить ему его же фразой, только уже на русском:
– Вы правы, всякое начало затруднительно! – После чего, сымпровизировав, добавил: – Но, поверьте, чрезвычайно волнительно…
С сознанием того, что Дмитрий Алексеевич является высокообразованным знатоком людской психологии, сумевшим меня понять в непростой ситуации, и не будет писать на меня жалобу в случае неудачи, я принялся за повторный осмотр собаки.
Она продолжала еще жить только за счет того небольшого количества резервной крови, которое поступило в общую кровеносную систему из так называемых кровяных депо организма – печени, селезенки и кожного покрова. Но для длительного поддержания жизни этого было недостаточно. Несмотря на то что Айна лежала на полу – на толстой фанере, была укрыта байковым одеялом, а тело обложено грелками и бутылками с теплой водой, ее сильно знобило.
– Только переливание крови спасет от гибели эту двухгодовалую красавицу, – твердо произнес я вслух.
Сказанное было обращено не к хозяину животного, а ко мне самому…
Оставив собаку под наблюдением Дмитрия Алексеевича, мы с санитаром отправились в помещение карантина.
Переступив порог, мы тотчас же погрузились в огромное собачье царство. Громкий разноголосый звонкий лай сотрясал перепонки ушей так, что на некоторое время полностью оглушил меня.
В просторном карантинном помещении размещалось несколько длинных рядов клеток-вольеров. В каждой, довольно широкой металлической клетке-вольере, вне зависимости от размера животного, располагалось всего по одной собаке. Здесь находились самые разные собаки – всех пород и мастей: огромные – лохматые, похожие на кавказских овчарок; кудлатые со свалявшейся шерстью, похожие на тибетских терьеров и болонок; вислоухие, похожие на спаниеля; метисы-овчарки со стоячими и опущенными ушами, с одним стоячим, другим опущенным ухом; метисы-лайки с хвостами, свернутыми баранкой; куцые – похожие на доберманов и эрдельтерьеров, боксеры… Кобели и суки… И все – обиженные на человека. Ведь за свою короткую жизнь они уже испытали столько неприятностей от человека и на «своей невинной шкуре» не раз ощутили такое…
Как я понял, животные думали, что пришел черед им снова на своей шее почувствовать тонкий холодный стальной тросик-удавку, которым обычно пользовались ловцы-санитары при их отлове. Другого, более гуманного и щадящего психику животного инструмента в нашей могущественной стране с тысячами мегатонных ядерных боезарядов изобретено еще не было. Поэтому собаку банально удушали во время отлова и погрузки в автофургон, затем при разгрузке на ветеринарной станции. Хорошее кормление, добрый уход и забота в течение десяти карантинных дней делали свое полезное дело. Животное забывало обиду. Оно становилось мягким в общении с человеком и податливым. Но только по отношению к ухаживающему за ними персоналу.
На одиннадцатый день ловцы появлялись снова – со стальным тросом на шее собаку снова грузили в наглухо закрытый фургон, от которого веяло муками и страданиями собратьев… После короткого путешествия в темном каземате по разбитым ухабистым московским дорогам собак доставляли в научный или учебный центр. Потом снова, уже четвертое удушение и – здравствуй виварий! Лабораторных собачек заказывали? Тогда распишитесь в получении… Желаем вам хороших медицинских экспериментов в научном исследовании и успешного освоения учебных врачебных дисциплин…
Некоторым собакам эта ситуация была уже до боли знакома. Так называемым беглецам удавалось иногда покинуть виварий и скрыться. Но, как оказывалось, ненадолго. Голодная собака, как известно, всегда идет к жилищу человека. А тут ее снова поджидали ловцы животных. Кусочек приманки, а вслед за ней легкий свист стального лассо… Пока пес, не успев проглотить съестное, соображал в чем дело, петля на шее туго затягивалась. Сопротивление оказывалось себе дороже… Таких собак санитары – служители карантина именовали рецидивистами. Именно подобные «рецидивисты» и были зачинщиками громогласного собачьего концерта.
Невообразимый шум непроизвольно глушил мою светлую мысль о спасении умирающей Айны и порождал тот насущный вопрос, ради которого я и пришел в это царство бывших бездомных и разъяренных псов. Ответ же на него был самым что ни на есть простым и негативным, отражающим реальную действительность, – какой донор может получиться из этих лютых зверей, обозленных на человека? Тем более что петлю-удавку к собаке – гипотетическому донору – я применять ни в коем случае не собирался. А голыми руками, как мне стало очевидно, таких возбужденных зверюг не возьмешь. Но если даже и возьмешь, то уж определенно не удержишь на все время переливания крови.