Если же выбранной на роль донора злобной и разъяренной собаке ввести снотворное средство, чтобы ее на какой-то период утихомирить, то из-за наступившего лекарственного сна и значительного ослабления работы сердца и падения артериального давления кровь по резиновой трубке к больной собаке сама не потечет. А специального электрического насоса для перекачки крови у меня нет. Да и вообще для ветеринарных нужд промышленность их не выпускает. Одним словом, как в русской поговорке: куда ни кинь – всюду клин. Сам собой напрашивался вывод: моя идея с трансфузией – чистой воды профанация. Поэтому следует отказаться от переливания крови и поиска донора! Пока еще живую Айну под капельницей надо скорее отправлять домой, и все… Будь что будет… А то получается, что я замахиваюсь на лечение, которое осуществить практически мне не по силам. Все равно что на заброшенном колхозном дворе среди старых разбитых телег и подвод искать новый двигатель к шестисотому «мерседесу»…
С мрачным настроением, полный решимости отказаться от задуманного, уже чисто автоматически я продолжал идти вдоль рядов клеток с будущими горе-объектами медицинских исследований и наблюдал одну и ту же удручающую картину – разъяренные морды собак с острыми оскаленными клыками и брызгами липкой слюны… И когда до конца последнего ряда оставалось не более трех вольеров и всякая надежда найти подходящего донора для угасающей Айны была уже совсем потеряна, мой мозг внезапно сосредоточился на громком и мощном лае, но совсем не злобном. Затаив дыхание, с резко учащенным сердцебиением, я приблизился к этому вольеру…
Красивый кобель восточноевропейской овчарки чепрачного окраса продолжал зычно лаять. Но по его позе и внешнему виду было ясно – собака лаяла просто так, что называется, за компанию. Пес лаял и при этом смотрел на меня умными рассудительными глазами, одновременно еле заметно, дружелюбно помахивал хвостом, который опускался плавно вниз, а его кончик у скакательного сустава делал, согласно стандарту этой породы, небольшой загиб.
– Породистый хвост, и принадлежит он породистому псу, – сообщил я санитару, испытывая в душе чувство некоторого облегчения.
По белоснежным, совсем не сточенным резцам и клыкам, которые мне были хорошо видны в раскрытой беззлобной пасти, я определил возраст собаки – от трех до четырех лет, но не более. На свое здоровье пес пожаловаться тоже не мог. Хорошо сложен и упитан. Глаза ясные, без следов гноя. Слизистые ротовой полости здорового нежно-розового цвета. Уши хорошо стоячие. Ушные раковины чистые. Шерстный покров густой, без проплешин и блестящий.
– Вот он, наш донор, – не удержавшись, радостно воскликнул я.
Санитар в ответ только ухмыльнулся, предусмотрительно отойдя от клетки чуть в сторону. Работал он на станции совсем немного и, как я понял, больших собак побаивался. Поэтому он был в рукавицах, а за спиной прятал варварское приспособление ловцов – тот самый тросик-удавку, пропущенный через полудюймовую трубу.
Без безусловного пищевого рефлекса собаки в этой ситуации мне было не обойтись. Вообще-то я им пользовался при общении с бездомными собаками еще с детства. А как же иначе? Вот и на этот раз у меня был предусмотрительно припасен мой любимый плавленый сырок «Дружба».
Сняв фольгу и отломив маленький кусочек, я бросил угощение в клетку овчарке. Пес, ловко его поймав широко открытой пастью, тут же проглотил.
– Тебе нравится сырок «Дружба»? – шутливым тоном задал я вопрос собаке.
Пес в ответ дружелюбно и не таясь завертел хвостом, а из полуоткрытого рта на пол обильно потекли слюни. Он уже не лаял. Кусок за куском – и весь сырок оказался съеден.
По выражению собачьей морды мне как опытному собачнику было понятно: контакт с животным установлен, и собаку уже можно смело брать за ошейник. Агрессии с ее стороны не последует. Санитар, видя, как развиваются события, догадливо отложил в сторону «рыцарское» приспособление для отлова и, сняв толстенные брезентовые рукавицы, открыл дверцу вольера.
Пес тут же рванул из своего заточения. Но не помчался стремглав на выход, а холодным мокрым носом уткнулся мне в руку, не прекращая вилять хвостом.
– Жаль, что оказалась всего одна «Дружба», прости, не рассчитал, – сетовал я, поглаживая по темечку собаку, которая своей умной головой терлась о мое бедро, заглядывая мне в глаза. – Но ничего, в холодильнике есть еще бутерброды. Так и быть, отдам тебе с колбасой, а себе оставлю с сыром. «Дружбу» ты ведь съел…
И тут же подумал, а не Дружком ли его кличут? Уж больно он радостно реагирует, когда я произношу слово «Дружба». Главное же для собаки – услышать знакомый звук. Поэтому, недолго думая, я отдал собаке команду:
– Дружок, рядом!
К немалому удивлению санитара, собака тут же заняла место около моей левой ноги.
– Ты, Дружок, оказывается, прошел курс ОКД (что означало «общий курс дрессировки»).
И тут же отдал ему следующую команду:
– Дружок, сидеть!
Эту команду собака также сразу выполнила.
Да, никаких сомнений у меня не осталось. Дружок был кем-то прекрасно выдрессирован. Каким образом и когда здесь оказалась овчарка, санитар не знал. Можно было только предполагать: от хозяина или от хозяйки Дружок мог убежать за течной сукой. Бегство за невестой закончилось для него, как и для многих его сородичей, обычно и банально – оказался пойманным ловцами. Таких историй я знал множество. Не один раз помогал своим друзьям вызволять из карантинного «плена» их собак.
Однако время поджимало. Собаку следовало вести в операционную. Не успел я взять Дружка на поводок, который висел у дверцы его вольера, как санитар запаниковал.
– Доктор, скажите, а собака не сдохнет от забора крови? Если околеет, то мне тогда от начальства не поздоровится. Из моей скудной зарплаты в сорок пять рублей тридцать копеек директор вычтет стоимость животного – семь рублей…
– Не волнуйся. Если собака погибнет во время процедуры, я всю ответственность возьму на себя и деньги сам внесу в кассу. Ты нисколько не пострадаешь.
Захватив из дежурки белое фарфоровое блюдечко и стерильную систему для переливания крови, мы с Дружком спешно отправились в операционную.
Во время пути по длинному коридору Дружок шел «рядом» – строго у моего левого бедра, причем вперед не тянул, но и не отставал. Его красивая голова, как и положено собаке при выполнении данной команды, полностью выходила вперед. Зрелище со стороны, наверное, было красивым.
– Да ты, Дружок, оказывается, прекрасно обученная собака. Кто же с тобой так хорошо занимался? Бог даст, утром узнаю твою историю появления на карантине.
Дружок в ответ только слегка повел правым ухом, давая мне знать, что он все понял.
В операционной пахло йодом, эфиром и хлороформом. Дружок сразу занервничал. Стал крутить головой, таращить глаза и, набычившись, попятился назад к двери. В этом помещении находиться ему явно не хотелось.
«Как бы пес не пустил в ход свои острые зубы. Самонадеянно проигнорировал намордник, а теперь его не надеть…» – пронеслась у меня мысль. Но Дружок и не думал кусаться. Большим мокрым носом он сделал глубокий вдох и, вместо того чтобы уйти в открытую дверь, которую он уже распахнул своим крупом, вдруг остановился. Еще раз потянул ноздрями воздух и направился в угол операционной, где на полу, поверх одеяла, лежала умирающая Айна.
Дружок обнюхал ее со всех сторон, полизал ей ушки и… мы не поверили своим глазам – улегся рядом с Айной. Она попыталась встрепенуться, сил у нее на это не было. Дружок же, тихо поскуливая, принялся ее вылизывать…
Картина напоминала сентиментальное кино – две собаки лежат рядом. Айна умирает от острой кровопотери, Дружок своим поведением показывает, что готов спасти ее своей кровью и ценой своей молодой жизни. Он активно вылизывает умирающую, будто приговаривая «я спасу тебя, спасу»…
Положение собак для прямого переливания крови было идеальным. Однако в отсутствие стандартной тест-системы для определения группы крови и проверки на совместимость крови донора и реципиента мне следовало провести хотя бы примитивное исследование. Вот для этой цели и должно было пригодиться белое чайное блюдечко.
Взятые от обеих собак по несколько капель крови я смешал в блюдечке и под ярким светом операционной лампы стал всматриваться в это получившееся небольшое кровавое пятнышко. Прошла минута, другая… Мое сердце от томительного ожидания часто колотилось, а от напряжения глаза застилали слезы… Трех минут, по моему расчету, достаточно, чтобы сделать заключение – смешанная кровь от двух животных осталась без изменения. Никаких сгустков или хлопьев не образовалось. Следовательно, разрушение или гемолиз эритроцитов двух индивидуумов не произошел. Кровь Дружка-донора можно переливать Айне-реципиенту. Но опять этот «подленький червячок», прячущийся в глубоких недрах подсознания, подал голос, который напоминает о еще одном подводном камне переливания – наличии резус-фактора, который тоже содержится в эритроцитах животных. Все как у людей. Несовместимость положительного и отрицательного резус-фактора при переливании одноименной, то есть правильно подобранной, группы крови приведет животное к неминуемой гибели.
Но когда донор лежит рядом с умирающим реципиентом, у которого вместо слизистой оболочки розового цвета – белый безжизненный пергамент, а сердцу биться осталось считаные минуты, невольно вспоминается изречение древних эскулапов, которое я тут же озвучил:
– Храбрым благоприятствует счастье – Fortes fortuna adiuvat!
– Fortes fortuna adiuvat! – вслед за мной повторил знаток латыни Дмитрий Алексеевич.
И вот под это крылатое латинское выражение началась трансфузия крови.
Обработанная цитратом натрия каучуковая система пропускала через себя кровь, нисколько не затормаживая ее движение. За тромбоз в системе также можно было не опасаться. Через прозрачные стенки трубочек нам было хорошо видно, как теплая живительная жидкость насыщала не успевшее остыть тело Айны. Кровь текла с хорошей скоростью. Я слушал сердце Айны, чувствуя, как оно с каждой секундой переливания набирает силу сокращений. Моим желанием было только одно: чтобы донор подольше полеж