А там, естественно, уследить за малышом владельцам было достаточно сложно. Тем более что на генеральском участке из-под земли била ключевая вода. Вокруг источника всегда стояла небольшая лужа. А игривый щенок все норовил то утолить жажду ледяной родниковой водой, то в ней полежать, чтобы спастись от летней жары. В моем мозгу мгновенно стали прокручиваться различные мрачные ситуации наступившего у собаки нездоровья в результате возможно чумы, спровоцированной переохлаждением.
Правда, в течение первых трех дней после прививки мне регулярно звонила супруга Виктора Ивановича – Виктория Порфирьевна. Она подробно докладывала о состоянии моего подопечного. Так что я находился в курсе того, что щенок хорошо ест, весело играет, спит – одним словом, после вакцинации чувствует себя хорошо. Однако в последние дни она не звонила – видимо, стеснялась лишний раз побеспокоить, а мне самому все никак не удавалось выкроить время на телефонный звонок.
«Неужели у щенка поднялась температура тела и развилось постпрививочное осложнение? Вакцина-то для прививки представляла собой живой, только слегка ослабленный вирус чумы… Вот и началось заболевание», – стало мерещиться мне. Но этого не должно было случиться… Ведь все подготовительные перед прививкой мероприятия владельцы выполнили исправно: провели дегельминтизацию, три дня подряд измеряли щенку температуру тела, а в день проведения вакцинации я лично провел собаке контрольное измерение. К тому же три последующих дня температура тела щенка, как мне было известно, стабильно оставалась нормальной. Кроме того, владельцы, будучи людьми педантичными и исполнительными, малыша не купали и не переохлаждали. Все мои рекомендации выполняли скрупулезно и четко. Но, конечно же, могли и недосмотреть за вертким щенком-непоседой…
Так как в моем случае самый ответственный десятидневный период еще не прошел, то мой мозг непроизвольно стал лихорадочно думать, как спасать заболевшего малыша. Ведь телефонный звонок Виктора Ивановича, который сам еще ни разу с работы мне не звонил, говорил о многом…. Генерал, как правило, рано уезжал на службу и только поздно вечером возвращался домой. А на работе, с его слов, на личные дела, порой даже на обед, не оставалось времени.
Как я уже сказал, звонила и докладывала мне о состоянии щенка его супруга, на которой лежали все домашние дела – от закупки продуктов и приготовления пищи до уборки квартиры. Но когда Виктору Ивановичу выходной день удавалось провести дома, то для всей семьи наступал настоящий праздник. Генерал в этот день любил порадовать домочадцев своим кулинарным искусством. Его коронным блюдом был испеченный им лично торт «Наполеон», который Виктор Иванович готовил по собственному рецепту. Сверху торт был щедро посыпан не только сухой крошкой, срезанной с тех же коржей, но еще какой-то специальной, очень вкусной пекарской добавкой, известной одному лишь автору кулинарного шедевра. Свое изобретение генерал никому не выдавал.
Как он мне признался, у него лишь дважды подгорели коржи. Первый раз это произошло из-за телефонного звонка по правительственной спецсвязи, когда он выслушивал доклад о ходе ввода в Афганистан ограниченного контингента советских войск. Второй – во время разыгравшегося приступа стенокардии, вызванного внезапной смертью его любимой тринадцатилетней овчарки. Собака, которой только одной из всего семейства генерала разрешалось заходить на кухню во время приготовления торта, именно в тот момент, когда вот-вот нужно было извлекать коржи из духовки, подошла к своему любимому хозяину и бездыханно упала у его ног.
Несмотря на то что Виктор Иванович был мной заранее подготовлен к такому неожиданному печальному событию и человеческий разум понимал неизбежность кончины старой овчарки, тем не менее дать команду сердцу не реагировать на смерть близкого друга оказалось ему не по силам. Пока он принимал нужные сердечные пилюли, коржи в духовке здорово пригорели.
…Спокойный, ровный тон голоса Виктора Ивановича и его последующее сообщение, что с Джериком все в порядке, меня тут же успокоили. Не успел я предположить, чем же все-таки вызван неожиданный звонок генерала, как Виктор Иванович, напомнив мне о том, что я в настоящее время живу бобылем, поинтересовался, не намечены ли у меня в это воскресенье визиты к больным животным. А затем спросил, как я отнесусь к тому, чтобы наступающий выходной день полностью посвятить отдыху у него на даче. Конечно же, я сразу согласился. Тем более что за предстоящий – субботний – день у меня была возможность навестить всех своих больных пациентов, а в воскресенье позволить себе, наконец, расслабиться. Договорившись с Виктором Ивановичем о встрече, я вернулся в ванную.
Последующий вечер и весь субботний рабочий день меня не покидали думы о предстоящей встрече. В моей голове крутились разные догадки. Одна сменяла другую… Перед тем как погрузиться в крепкий сон, мне подумалось, что завтра у генерала намечается какое-то особое семейное торжество…
В воскресенье утром, как мы и договаривались, ровно в десять ноль-ноль сверкающий черным лаком лимузин, утыканный многочисленными антеннами, с глухими темными шелковыми шторками на окнах, государственным номерным знаком, окантованным никелированной рамкой, и с желтой фарой посередине переднего хромированного бампера, чинно подкатил к подъезду моего дома.
Машина за какие-то тридцать минут домчала меня до пункта назначения. Тотчас же тяжелые глухие высоченные ворота как бы нехотя распахнулись, и мы въехали на территорию дачи. Проехав по асфальтовой дороге метров сто, мы встретили Виктора Ивановича, прогуливающегося с Джериком по большому тенистому парку и, по-видимому, поджидавшего нас.
– Анатолий Евгеньевич! Здравствуйте! Спасибо, что приехали, – поблагодарил меня генерал после крепкого дружеского рукопожатия.
– Сегодня у нас будет обед, чай с тортом, и уже готовится парилка, – сообщил он обширную программу выходного дня, интригуя меня еще больше.
Не успели мы войти в дом, как супруга Виктора Ивановича, очаровательная Виктория Порфирьевна, тут же пригласила нас на завтрак. Оказывается, супружеская чета в ожидании меня не попила даже утреннего чая.
Надо сказать, что как только я впервые познакомился с Викторией Порфирьевной, то с первых же минут общения с этим семейством был ею очарован. Я испытывал неподдельное удовольствие от того, что мог находиться в кругу таких спокойных, по-настоящему интеллигентных людей, нежно любящих друг друга. Надо отметить, что и домашние животные в этой семье вырастали уравновешенными и невероятно понятливыми. Как, например, недавно скончавшаяся беззлобная старенькая овчарка, обладавшая с малых лет чрезвычайным умом и кротким нравом. Или Джерик, который, несмотря на щенячий возраст, уже отличался спокойным добрым характером и смекалкой.
Виктория Порфирьевна, как обычно, немного посидев с нами и убедившись, что приготовленный омлет и творожная запеканка с изюмом едоками поглощаются с большим аппетитом, сослалась на дела по кухне и на время нас покинула.
Как только было покончено с творожной запеканкой, Виктор Иванович неожиданно для меня затронул чисто медицинскую проблему, касающуюся несовершенства мировой медицинской науки и практики. При этом он почему-то сразу и как-то особенно выделил проблему медицинских исследований в области изучения высшей нервной деятельности человека и непосредственно ее психической сферы.
– Вам, Анатолий Евгеньевич, как практикующему врачу, ученому и экспериментатору, хорошо известно, что в настоящее время исследователи могут вызвать у лабораторного животного любую искусственную патологию, смоделировать то или иное болезненное состояние, чтобы данные результатов затем экстраполировать на человека. Я читал вашу интересную статью об осложнениях у собак на центральную нервную систему и психическую сферу, из которой сделал вывод, что самое сложное у ветеринаров и медиков – это лечение спонтанной патологии, когда животное или человек внезапно заболевает психическим расстройством и болезнь протекает совершенно иначе, чем аналогичная, искусственно воспроизведенная у экспериментального животного.
– Да, именно так, – согласился я. – Подмеченные мной психотические нарушения у собак в основном явились следствием недостаточно внимательного отношения некоторых ветеринарных врачей к вакцинации собак от бешенства во время ежегодных массовых прививочных кампаний. Ведь используемая ими вакцина изготовлена из живых вирусов по технологии пятидесятых годов. Она к тому же лишь слегка ослабленная.
– Именно так. Я обратил особое внимание на приведенный вами пример с психическим нарушением у восьмилетней овчарки после вакцинации ее против бешенства, – подтвердил мой собеседник, продолжая внимательно меня слушать.
– Так вот, патологическое состояние у данной особи пожилого возраста развилось именно после введения ей нашей, отечественной, антирабической вакцины. Буквально через несколько дней у породистой овчарки с вполне уравновешенной психикой, с отличной родословной и хорошим психосоматическим анамнезом на фоне полнейшего благополучия вдруг появились слуховые и зрительные галлюцинации. Служебная собака сошла с ума, или, как говорится, потеряла рассудок. Она то прислушивалась к каким-то несуществующим шорохам, то набрасывалась на невидимых врагов. После длительного и изнуряющего сражения с врагами, порожденными галлюцинациями, обессилев, падала и засыпала.
Когда я впервые столкнулся с такой необычной картиной болезни у собаки, то несколько растерялся.
Мои учителя, к сожалению, тоже никогда не встречались с подобной картиной и посему оказались бессильны мне что-либо посоветовать. Тогда, используя свои личные связи, мне пришлось обратиться к известным зубрам медицинской психиатрии, ведущим специалистам Института психиатрии Академии медицинских наук СССР. Им же, в свою очередь, контакт с ветеринарным практиком, к тому же работающим над диссертацией по проблеме вирусологии, оказался интересным и научно выгодным.