Мне вспомнилось, как однажды, приехав на дачу известного маршала, к его больной собаке, я очень удивился, увидев на участке множество снующих туда-сюда беспородных кошек.
– Все ваши? – полюбопытствовал я у маршала.
– Никак нет, доктор! Все соседские – профессора Лебедевой Марии Николаевны. Она по целой неделе не бывает на даче. Студентам-медикам читает лекции или принимает экзамены. А кошкам скучно. Вот они к нам на участок и приходят… А так как Мария Николаевна оставляет на веранде много еды, то столоваться наведываются чужие кошки со всей нашей округи.
Узнав, что я дружен с Марией Николаевной, маршал очень просил меня повлиять на нее, а то, по его стратегическим прогнозам, в скором времени на их двух смежных участках соберутся бездомные кошки со всей Московской области.
– Представляете, доктор, мемуары о Великой Отечественной войне не могу закончить, – жаловался маршал, – кошки орут днем и ночью. А мне скоро рукопись сдавать в издательство. Как только выйдет в свет книга маршала Жукова Георгия Константиновича, следом в печать моя должна пойти. Так по субординации у нас положено, – пояснил маршал.
Конечно же, «влиять» на Марию Николаевну я не стал, так как заранее хорошо себе представлял, что все останется без изменений, но просьбу соседа до нее довел.
Рассказывая Виктору Ивановичу свои воспоминания о Марии Николаевне Лебедевой, я как-то незаметно для себя вспомнил один, казалось бы, совершенно незначительный эпизод из наших многочисленных с ней встреч.
Однажды, посетив Лебедеву, я застал у нее незнакомую мне женщину, по виду тоже профессора. Мария Николаевна нас познакомила. Две женщины были давними подругами. Они вместе учились в медицинском институте. После его окончания Мария Николаевна целиком ушла в науку и педагогику, а ее подруга, работая на полставке врачом, посвятила себя семье и мужу.
В этот вечер Нина Николаевна получила от Марии Николаевны подарок – сорокадневного котика пятнисто-тигровой масти с необыкновенно красивыми ярко-желтыми глазами.
Из его ушек и на их кончиках росли кисточки шерсти, как у маленькой дикой рыси. Помню, я тогда долго рассказывал новой владелице об уходе за котиком: чем кормить малыша, сколько раз в день, какие ему следует давать витамины и так далее. Обо всем подробно.
Нина Николаевна педантично все записывала в маленькую записную книжку. А когда я собрался выписать ей рецепт на масляный раствор витамина А, Нина Николаевна вежливо от него отказалась, сославшись на то, что из Кремлевского медицинского управления нужное лекарство по ее требованию доставят на дом.
Когда же Нина Николаевна уехала домой, я поинтересовался у Марии Николаевны, кто же она такая, что врачи лекарство для кошки привезут ей на дом? Мария Николаевна назвала мне фамилию подруги… Вернее, фамилию ее мужа, которую постоянно произносили по радио и телевидению.
Эта встреча с Ниной Николаевной и ее котиком для меня тогда стала первой и, как я думал до недавнего времени, последней.
Потом выяснилось, Мария Николаевна очень сильно обиделась на свою приятельницу, когда узнала, что котенок в шестимесячном возрасте подвергся операции кастрации. Конечно, Нина Николаевна была по-своему права. Когда она отдыхала с котиком на юге в своем кремлевском санатории, штатный медик, узнав, что животное не кастрировано и уходит в ночное, страшно напугал ее неизлечимым стригущим лишаем, которым может заболеть не только она, но и ее малолетние внуки. Вполне естественно, что запуганная врачом Нина Николаевна позволила отвезти котика к ветеринару на преждевременную операцию.
Мария Николаевна тогда не только обиделась на подругу, но и просила больше ей не звонить. Она относилась негативно к этой операции даже в случае ее проведения по всем правилам, то есть под общим наркозом. Она считала, что кастрация – самое суровое наказание человеком беззащитного животного. Как я ни убеждал, что кастрация котов является для них спасительной операцией, особенно в условиях города, она твердо стояла на своем.
– Вот, оказывается, из-за чего у подруг произошла размолвка! – удивленно воскликнул Виктор Иванович. – Следовательно, вы, Анатолий Евгеньевич, знали Линкса еще с детства. Значит, я правильно решил попросить у вас помощи.
Когда уже поздно вечером я покидал дом гостеприимных хозяев, то перед тем, как захлопнуть за мной дверцу машины, Виктор Иванович предупредил, что Нина Николаевна мне вскоре позвонит.
Звонок раздался буквально через два дня.
– Анатолий Евгеньевич, у моего котика вот уже несколько дней нет стула, и еще его постоянно тошнит, – кратко сообщила она о недуге своего питомца.
Затем, поинтересовавшись, когда я смогу их посетить, записала мой домашний адрес, сказав, что пришлет за мной дежурную машину.
Как только дверь квартиры открылась, хозяйка, не сдерживая эмоций, заплакала. Плакала горько, вполголоса произнося:
– Умерла Маша, так и не простив меня. Но я же совсем была не виновата в этом. Врач на отдыхе меня так напугал… и я сдуру согласилась. Боялась за маленькую внучку… А Машенька так и не простила меня за мой опрометчивый проступок…
– Нина Николаевна, успокойтесь! Мария Николаевна вас простила. Я был у нее накануне ее скоропостижной смерти. Тогда мы долго говорили о необходимости кастрации котов и стерилизации кошек. Мария Николаевна со мной полностью согласилась. Обещала, что, как только начнет себя лучше чувствовать, вам непременно позвонит. Но застать вас дома в Москве или на даче она не смогла, а потом уже не успела…
От сказанных мною слов Нина Николаевна перестала плакать и успокоилась. Постепенно наш разговор перешел на котика. Надо отметить, что Линкс встретил меня словно старого друга – громко мурил, томно изгибался дугой, головой и боками приветливо терся о мои ноги. Поприветствовав меня, кот улегся спать на рядом стоящем мягком кресле.
– Анатолий Евгеньевич, – возбужденно произнесла хозяйка. – То, о чем мы сейчас с вами говорим, Линкс тут же улавливает и передает на Лубянку. Комитет госбезопасности сделал моего котишку своим агентом. Я периодически звоню членам Политбюро и жалуюсь на этот факт, прошу дать распоряжение КГБ прекратить шпионить за мной. Но мне никто не верит. Даже мой Коленька…
В свою очередь я, нарочито подчеркивая всю серьезность нашего разговора, шепотом попросил Нину Николаевну перейти в другую комнату и, в отсутствие Линкса, рассказать подробнее обо всех своих подозрениях, начиная от вербовки кота и заканчивая наступившим в связи с этим нарушением у него здоровья.
– У нас испортился цветной телевизор, – тоже шепотом начала рассказывать Нина Николаевна историю превращения котишки в агента спецслужбы. – Я позвонила в наше цековское ХОЗУ и сообщила, что намереваюсь вызвать мастера из телеателье рядом с нашим домом. В ответ они настойчиво стали отговаривать от самостоятельных действий, ссылаясь на то, что наш телевизор марки «Свет» не серийный, а экспериментальный образец. Обещали сами вызвать мастера непосредственно с телевизионного завода, где телевизор был собран. Аргументировали еще тем, что трубка в телевизоре самая новейшая – французская и обычные городские мастера могут ее испортить. На другой день в точно определенный час приехал мастер: молодой такой, с военной выправкой, с фибровым чемоданчиком в руках. Телевизор на обеденный стол поставил и, сняв футляр, обнажил его остов. Затем подсоединил к нему разные приборы с цветными проводочками. Линкс все это время вокруг него ходил настороженно, как будто этот человек вызывал у него какое-то опасение. Он у нас чересчур любознательный кот, но людей распознавать может. А когда я всего на одну минутку отошла в холл к зазвонившему городскому телефону, то Линксу, будто больно сделали – он вдруг громко и жалобно мяукнул. Так тревожно он никогда не подавал голос. Я бросилась в комнату. Линкс сидел подле футляра и как-то странно и особенно облизывался. А молодой человек вел себя почему-то очень взволнованно и неестественно нервозно. Мне как бывшему врачу-терапевту это сразу бросилось в глаза…
Видя, как я внимательно слушаю, Нина Николаевна продолжила рассказ:
– Мастер долго занимался ремонтом, примерно около двух часов. А когда телевизор был собран, он мне очень вежливо говорит: «Нина Николаевна, не будете ли вы так любезны закрыть котика в другой комнате на некоторое время, а то он мне немножечко мешает работать». «Конечно же, закрою», – ответила я, ничего не подозревая. Подхватив Линкса, отнесла его к Коленьке в кабинет и закрыла плотно дверь. А когда вернулась в гостиную, где находился мастер, то вижу, как он на приборы свои смотрит и что-то в маленький блокнот быстро записывает сплошными цифрами и знаками – шифром. Я-то тогда по наивности сразу не догадалась, что он настраивает с котом связь. Радиочастоту выбирает, чтобы проходимость сигнала была лучше… Короче говоря, он записал в блокнот длинный ряд цифр, поставил телевизор на место и, вежливо попрощавшись, поспешно ушел. Вы же знаете, Анатолий Евгеньевич, какие у нас в КГБ образованные, вежливые и культурные люди работают.
– Да, конечно, знаю, – отвечал я женщине.
А Нина Николаевна на полном серьезе продолжила:
– Вечером этого же дня у Линкса отмечалась сильная рвота. От рыбки и мяса он отказался, чего с ним раньше никогда не наблюдалось. Правда, я не стала убирать еду в холодильник, думала, он среди ночи или рано утром поест. Но и на другой день Линкс от еды тоже отказался. К своей мисочке, стоявшей в кухне, в течение суток так ни разу и не подошел. Только лежал в гостиной на диване и крутил ушами, причем все время старался направить их в мою сторону. А днем, когда я поправляла в комнате гардину, то за ней обнаружила валявшуюся на полу маленькую картонную коробочку из-под какого-то радиоизделия. Конечно же, о своей находке я никому кроме вас, Анатолий Евгеньевич, не рассказывала. Даже врачам-психиатрам. Как они ни старались у меня это выведать, я молчала…