Напившись крепкого кофе, до самой поздней ночи я изучал различные справочники по фармакологии, отоларингологии, химии, биохимии и токсикологии и еще многие другие нужные книги. Выписывал в блокнот химические вещества и их формулы, лекарственные препараты, составлял из них различные комбинации и схемы лечения. Потом все зачеркивал и брался за новые. Затем снова и снова проверял на совместимость отобранные компоненты и рассчитывал предполагаемый лечебный эффект. Из нескольких десятков вариантов к утру на листе бумаги осталось не более восьми.
Короткий сон, и в семь часов я уже на ногах. Но ехать к больному Жунечке было еще преждевременно. Кое-какие мысли по лечению у меня уже имелись. Мне оставалось только воплотить их во что-то материальное.
Быстро проглотив завтрак, я первым делом направился в ближайшую аптеку, которая открывалась в восемь утра, где без труда приобрел некоторые из необходимых компонентов будущих лекарственных смесей. Остальные же составляющие моих прописей надо было добывать совершенно в других местах. В аптеках они не продавались. В «кремлевке» их тоже не было.
В семидесятые годы, да и позже, если кто-то еще помнит, можно было не иметь сто рублей, а иметь сто друзей. В этом случае любая вещь, которой не было в открытой продаже, у тебя обязательно будет. Причем совершенно бесплатно. Так что к вечеру необходимые ферменты, окислители и антибиотики лежали в моем холодильнике.
Утром следующего дня в своей лаборатории на точнейших аналитических весах я взвесил нужные количества сухих веществ. С помощью специальной импортной микропипетки отмерил биологический окислитель, фермент и сильнейший анестетик, который еще не использовался в клинической практике.
Каждую навеску я добавлял в раствор противовоспалительного препарата, налитого в стеклянную колбу под своим номером. Затем ставил колбу на подставку над газовой горелкой и нагревал. Когда кипение переходило в бурление, снимал готовую смесь и после быстрого охлаждения добавлял антибиотик, а колбу плотно закрывал тугой резиновой пробкой.
Эта работа выполнялась в условиях стерильного бокса, который мы обычно использовали для приготовления вакцины и клеточных культур. Подобным я мог гарантировать, что в уши больной собаки никакая другая инфекция извне занесена не будет.
После приготовления одного варианта все повторялось снова, но в других пропорциях и с другими реагентами. И так восемь раз, в восьми вариантах.
Потом я ставил каждую из восьми колб на электромагнитную мешалку, аналог домашнего миксера, и долго следил, как небольшой стальной сердечник, быстро вращаясь, равномерно перемешивал мое изобретение. А мозг сверлила все та же постоянная мысль: получится у меня с лечением Жуни? Или все мои старания будут потрачены впустую, а задумка на поверку окажется всего лишь жалким поползновением изобретательской деятельности?
К концу рабочего дня восемь различных вариантов лечебного раствора были уже готовы. Разлитые по флаконам из темного стекла с проставленными на них порядковыми номерами от первого до восьмого, смеси ждали, когда же я испытаю их на практике.
Нет, дорогой читатель, о том, чтобы свое изобретение вот так сразу и лихо испытать на страдальце Жунечке, и речи быть не могло. Передо мной стояли его умные глаза, полные слез и ужаса ожидания, что вот-вот он опять ощутит эту страшную нестерпимую боль, исходящую от ненавистных ему больных ушей. Ни в коем случае! У меня и в мыслях такое не могло появиться. Скорее бы я сам стал волонтером и на своих ушах испытал приготовленные средства, чем подверг бы опасности маленького доверчивого Жуню…
Но свои уши использовать в эксперименте, честно говоря, я тоже не собирался по ряду причин. Во-первых, отита у меня, к счастью, не было. Поэтому они оказались бы не совсем подходящими объектами для отработки методики и проверки действия средства для лечения гнойного процесса. А во-вторых, в моем распоряжении были другие уши, причем наиболее подходящие для этих целей.
Дело заключалось в том, что, помимо своей основной работы в должности научного сотрудника, я выполнял еще одну – на общественных началах исполнял обязанности главного ветеринарного врача институтской биологической клиники, в народе называемой виварием, и одновременно являлся его заведующим. Таким образом, необходимые для опыта лабораторные животные у меня были в достаточном количестве и в полном распоряжении. А о том, на каких именно четвероногих следовало проводить проверку своего изобретения, раздумий у меня тогда не возникло: лучших ушей, чем у кролика, придумать просто невозможно. Ушастый зверек как будто специально создан для этих целей.
Переодевшись в глухой и плотный хлопчатобумажный комбинезон и надев бахилы, я поднялся на третий этаж вивария, где в блестящих никелированных клетках сидели забракованные кролики, не занятые в эксперименте по различным причинам их некондиции. Мне предстояло лишь отобрать животных, у которых были больные уши с так называемой спонтанной патологией, или, проще говоря, с банальным отитом.
К моему великому огорчению, мне удалось найти всего лишь восемь кроликов с больными ушами. Я же рассчитывал на каждый номер приготовленного лекарства использовать как минимум трех животных. То есть рассчитывал на двадцать четыре кролика. Как-никак, статистика в достоверном биологическом эксперименте играла не последнюю роль. Но и это скромное количество было большой удачей.
Просмотр под микроскопом ушного секрета не выявил у кроликов клещей, которые у неухоженных домашних животных вызывают заболевание отодектоз, ушную чесотку. Это сразу избавляло меня от предварительного проведения антипаразитарного лечения и давало ценнейшую экономию драгоценного времени, которого у меня почти не оставалось.
Рабочий день был давно закончен, время приближалось к полуночи, и мне ничего не оставалось делать, как только повесить на клетки с отобранными животными восемь табличек с номерами и выдать моим подопечным дополнительно по большой морковке, пучку ароматного сена, немного овсянки и ехать домой спать. В моем распоряжении оставалось всего полтора дня. Один – завтрашний день и половина следующего. В семнадцать ноль-ноль черная «Волга» из гаража ЦК КПСС уже будет стоять у проходной института, чтобы затем доставить меня на улицу Щусева…
Утром следующего дня я уже находился в виварии. Лаборант Николай ловко брал кролика за шиворот, извлекал его из клетки и крепко удерживал, пока я заливал животному в уши лекарственный препарат соответствующего номера. Не более одной минуты уходило на каждого кролика. К моему немалому удивлению, животные при процедуре никакого сопротивления нам не оказывали. Вели себя смирно и по возвращении в клетки. Это вызывало у меня подозрение по поводу пригодности приготовленного средства. Но у грызунов могла наступить и запоздалая реакция на введенный препарат, размышлял я, испытывая внутреннее волнение… Показателем этого могло служить только время. Настенные часы тикали, стрелки двигались по кругу, а кролики на лекарство почти не реагировали. Это означало провал…
Однако, вовремя сообразив, что препарат-то, по моей задумке, как раз и должен действовать незаметно для животного, я прервал свои тягостные сомнения. Именно в этом и заключался первоначальный эффект его противовоспалительного действия. Вооружившись журналом и ручкой, как того требовал научный эксперимент, я стал внимательно наблюдать за поведением подопытных животных.
Восемь кроликов и восемь дневников. Общая поведенческая реакция животных и состояние внутренней поверхности ушной раковины записывались по минутам. Кто трясет ушами, а кто только слегка и лениво изредка водит ими из стороны в сторону или чешет их задней когтистой лапой, словно собака или кошка. У кого покраснели уши, а у кого нет. Кроме того, мое внимание было уделено и непроизвольному, то есть бесконтактному, отхождению содержимого ушной раковины у каждого зверька.
Я был так поглощен наблюдением за поведением своих подопытных помощников, что не услышал, как в помещение вошел мой приятель – талантливый врач и ученый Михаил Серебров. Он пригласил меня пообедать. Столовая уже закрывалась, и нам следовало поторопиться.
Основная часть работы уже была выполнена. Оставалось лишь наблюдать за тем, как слуховой проход продолжает самостоятельно и безболезненно очищаться от скопившегося в нем ушного секрета и как при этом ведет себя нежная кожа уникального кроличьего уха. Для получения полной картины действия лекарства мне требовалось еще некоторое время.
Кролики вели себя необычайно спокойно. Поэтому в этот свободный промежуток времени можно было позволить себе сходить в столовую и пообедать.
Во время обеда я посвятил коллегу, насколько это было возможно, в свою проблему. Она его не только заинтересовала, но и чрезвычайно взволновала. Дело в том, что Михаил Серебров окончил педиатрический факультет московского медицинского института. После вуза и клинической ординатуры он несколько лет проработал отоларингологом в детской городской больнице. Лечил у маленьких пациентов ангины, насморки, гаймориты, аденоиды, гнойные отиты и другие болезни. Ему не раз приходилось проводить операцию на ухе, чтобы спасти детский головной мозг от попадания в него гнойного инфекта и последующих осложнений.
Однако детишки, перенесшие такую трепанацию, от отита полностью не избавлялись. У многих больных воспалительный процесс затихал лишь на некоторое время, а при малейшей простуде сразу начинал полыхать с новой силой.
Так вот, услышав, чем в настоящее время я занят, Михаил отозвался о моей работе как об очень нужной не только для ветеринарии, но и для медицины. Он мне сообщил, что у людей, в том числе и детей, хронический гнойный отит не такое уж и редкое заболевание.
– Анатолий, если у тебя получится, – говорил он мне страстно, – это будет здорово! Надо обязательно запатентовать твое изобретение. Причем срочно! Десятки, сотни, тысячи детей страдают от гнойного отита. А в мире их миллионы. Они сразу забудут или вообще никогда не узнают, что такое постоянно вытекающий гной из уха и нестерпимая боль при туалете ушной раковины. А нам, врачам, не придется больше долбить в кости черепа дренажный проход для оттока гноя…