– Да, Франсуа Рабле был несомненно прав, отмечая, что внутренности и кишки тесно связаны с испражнениями, и калом в частности. Да и вообще жизнь, смерть, рождение, мочеиспускание, испражнение, еда – у него это сплошной гротескный узел; это центр телесной топографии, когда низ и верх плавно переходят друг в друга. «Качели» гротескного биологического реализма… Игра верха с низом, когда они в этом образе великолепно и динамично раскачиваются; верх и низ человека и животного, земля и небо плавно сливаются. Все это, Анатолий Евгеньевич, есть подтверждение вашего правильного врачебного суждения о причине отсутствия у Киски аппетита и вообще ее плохого самочувствия, – добавил Михаил Михайлович, устало откидываясь на подушку, поправленную ему под спиной заботливой Леонтиной Сергеевной.
Я же, запустив руку в свой объемный саквояж, на ощупь отыскивал нужное мне лекарство под шутливый диалог с кошкой:
– Сейчас мы, дорогая Киска, как говорил Гиппократ, будем «биться» с твоим запором. Однако это дело не легкое и не скорое. Во-первых, тебя придется фиксировать, после чего насильно из чайной ложечки поить маслом. К тому же недельный запор за один раз не ликвидируешь. Потребуется два или три сражения. Лечение твоего больного кишечника или избавление его от скопившегося кала начнем сразу, не откладывая, – я извлек из недр саквояжа небольшой флакон с прозрачной жидкостью, с наклеенной аптечной этикеткой «Вазелиновое масло».
В тот же момент мудрая Киска, до этого спокойно выслушивавшая мое обращение, почувствовала что-то нехорошее и, не желая принимать участие в «битве врача с ее запором», стремительно дала деру.
Я увидел затравленный взгляд доброй Киски, и мое желание насильно напоить ее маслом сразу исчезло. Наполнив маленькое блюдце вазелиновым маслом, я любезно предложил его несговорчивой пациентке. Неожиданно для меня Киска принялась лакать, сначала вяло, без особого энтузиазма, затем все охотнее и охотнее. После того как все масло было выпито, животное укоризненно посмотрело на меня умными глазами, в которых без труда прочитывалось: «О чем Гиппократ забыл упомянуть, Рабле не сказал, а мой хозяин Бахтин не указал в своей работе, так это о помощи самого больного врачу. Вот видишь, доктор, я посильно оказываю тебе помощь „биться“ с моей болезнью…»
О том, что кошка охотно и самостоятельно вылакала вазелиновое масло, Леонтина Сергеевна радостно доложила хозяину животного. Я же, в свою очередь, передал все слова Киски, пообещав, что к вечеру она должна немного повеселеть. На что Михаил Михайлович, сказав мне слова благодарности, констатировал, что мы с Киской придали ему сил и зарядили мощной энергией. И что теперь он уже не тревожится за жизнь своей спасительницы. Вот на этой оптимистической ноте я покинул дом Михаила Михайловича, твердо заверив его, что завтра навещу Киску в это же самое время и продолжу начатое лечение.
Вчерашний заряд бодрости у Михаила Михайловича еще не прошел. Он находился в хорошем расположении духа. И у него в гостях был знаменитый режиссер гремевшего на всю Москву Театра имени Моссовета – Юрий Александрович Завадский. Как только я вошел в комнату, человек, сидевший на стуле подле Михаила Михайловича, бодро поднялся, подошел ко мне и, подав руку, представился:
– Юрий Александрович.
– Очень приятно, Анатолий Евгеньевич, – в свою очередь представился я, несколько смущаясь. И продолжил, стараясь не показывать своего смущения: – Вчера вас, Юрий Александрович, видел по телевизору. Вы нам, телезрителям, рассказывали о новой премьере театра…
– Я вас на нее приглашаю, – тут же ответил творец искусства. Он улыбнулся своей мягкой улыбкой и, кивая в сторону Михаила Михайловича, добавил: – Наслышан о вашем вчерашнем моноспектакле… Да, театр вас потерял, а вот ветеринарии повезло больше. Она вас нашла. Как сказал мой друг, это ваше истинное призвание.
Как нетрудно было догадаться, натура Завадского оказалась далекой от тематики «материально-телесного низа». Ясно представив себе, как сейчас эта столь откровенно-натуралистическая картина начнет проявляться во всех врачебных подробностях и неуемной полноте ярких красок, мастер-эстет, раскланявшись, вручил мне свою визитную карточку, сослался на неотложные дела в театре и спешно покинул писательскую квартиру.
– Всего несколько секунд Киска посидела у меня на постели и скорее на пол… На приглашения забраться на одеяло никак не реагировала. Правда, никуда не уходила – все время находится рядом, а мне хотелось, чтобы она была на кровати, – посетовал профессор.
Взяв кошку на руки и приподняв хвост, я наглядно продемонстрировал хозяину причину подобного поведения его животного. Вазелиновое масло, как этого следовало ожидать, пробив брешь в твердой каловой пробке, стало непроизвольно вытекать из анального отверстия наружу и пачкать шерстку вокруг. Вполне естественно, с подобным явлением чистоплотное животное мириться не хотело, так как не могло допустить, чтобы по его вине была испачкана калом идеально чистая хозяйская постель.
– А сейчас я поставлю Киске очистительную клизму, – сказал я. – Вазелиновое масло, как мы видим, сделав свое дело, пошло на выход. Самое время помочь кишечнику избавиться от частиц твердого кала…
– Дверь ванной комнаты только не закрывайте, – попросил нас Михаил Михайлович, когда я с Киской на руках в сопровождении Леонтины Сергеевны направился в сторону санузла.
Процедура клизмы оказалась очень даже эффективной. Со струей зловонной воды из нутра кошки вылетело не менее двух десятков твердых «орешков». Пропальпировав кошачий живот и убедившись, что сегодня удалось ликвидировать лишь половину «завала», я решил освобождать кишечник от оставшейся части завтра. Злоупотреблять доверием Киски мне совсем не хотелось.
Согласившись с моим доводом, Михаил Михайлович философски заметил:
– Задержка мочи, запор и прочие недуги, связанные с материально-телесным низом, на первый взгляд, в том числе и у Рабле, – сплошной гротеск, а на самом деле – запутанность, замысловатость и хитроумность. И это требует от ветеринарного врача, как в нашем случае, быстрого безошибочного решения и правильного психологического подхода. Киска – наглядный пример этому. Смотрите! Спокойно сидит напротив нас и наводит на шерстке чистоту… Новелла, да и только. А сколько их у вас, доктор, скопилось за практику? Писать вам надо, доктор, писать… Публикация различных случаев, которые происходят с вашими четвероногими пациентами, – чрезвычайно интересная и поучительная литература. Любители домашних животных, да и многие коллеги будут благодарны вам.
– Михаил Михайлович! Как же писать? – воскликнул я с тревогой в голосе от столь неожиданного предложения специалиста по литературе такого крупного, мирового масштаба. – Я ведь окончил не филологический факультет МГУ имени Ломоносова или Литературный институт… Мне страшно даже подумать про писательство. Мне кажется, это трудное дело…
На подобное заявление мой собеседник отреагировал стремительно, словно не семидесятидевятилетний лежачий больной, а бодрый и моложавый командир-наставник:
– Анатолий Евгеньевич! В жизни не надо бояться трудностей, страшного и чего-то ужасного. Мир открыт своими возможностями… У вас, доктор, все впереди. Все получится, только начните писать. А литературные редакторы текст поправят… Они в этом деле доки. Когда вы вчера расспрашивали про заболевшую Киску, по-вашему, собирали анамнез, я заметил, как в библиографическую карточку вы заносили некоторые сведения о ее недуге. Вот и начало новеллы…
Третий день посещения дома Бахтина оказался для меня наиболее волнительным. Не потому, что Киска чувствовала себя плохо. Кошка как раз была героем дня. Со слов Михаила Михайловича, среди ночи он проснулся от внезапной резкой боли за грудиной. Вначале терпел, не хотелось тревожить больное животное. Но боль не проходила. Затем она стала сильно сжимать грудную клетку, мешая полноценно дышать, и неприятно отдавать в левую лопатку. Когда ему стало ясно: приступ стенокардии разыгрался не на шутку и самостоятельно не пройдет, – он, оставшись без выбора, тихо позвал Киску, которая не спала, а просто лежала в кресле рядом с его кроватью и не сводила внимательных глаз со своего хозяина.
Кошка-целительница, как показалось Михаилу Михайловичу, только и ждала приглашения. Она мгновенно прыгнула к хозяину на постель и аккуратно перебралась к нему на грудь. Немного помесив крепкими передними лапками область грудины, Киска с необыкновенной точностью распласталась над сердцем.
По идее, Михаил Михайлович должен был сразу почувствовать тяжесть ее тела. Но нет – оно казалось воздушным и совершенно невесомым. Пушинка, да и только. Громкое мурлыкание на этот раз было тоже необыкновенным. Вскоре эти глубинные душевные звуки, исходящие из самого нутра кошки, заполнили грудную клетку больного от диафрагмы до самой шеи, этим самым вызвав полную анестезию сердца, одновременно облегчая процесс дыхания и кровоснабжения головного мозга.
– Киска пролежала на мне весь остаток ночи и часть утра. Боль отступила, как будто ее и не было. В моем теле оставалась только слабость. Незаметно для себя я задремал. Проснулся от того, что Киска вдруг издала «Мяу» так жалобно, как будто ее укололи острой иголкой. Может, к ней перешла моя боль и ей стало хуже, чем мне, – поделился своими переживаниями Михаил Михайлович.
– Нет, нет, хуже Киске не стало, – отвечал я, исследуя ее живот. – Просто наиболее крупный и твердый каловый конгломерат, застрявший в кишечнике от ее же собственного мурлыкания, вдруг резко передвинулся к выходу. Десять минут легкого массажа, и он непременно выйдет «по вазелиновому маслу» естественным путем. Правда, Киска еще раз громко мяукнет, но зато окончательно и сразу поправится, – успокоил я владельца кошки.
На что Михаил Михайлович, не отрывая голову от подушки, произнес:
– Мне без моего Валидола жить никак нельзя. Когда приступ стенокардии разыгрался, я грешным делом уж подумал, что утром обнаружат меня друзья в раблезианском образе – мертвенно бледным, холодным и непременно с разинутым ртом…