Я жду, что она сделает какое-нибудь предупреждение по поводу Элеоноры, мол, как я смела украсть имя ее лучшей подруги. Как будто девочки с распространенным именем никогда раньше не посещали одну и ту же школу. Я смотрю на серебряный корпус ноутбука, помеченный жирным черным шрифтом:
Собственность Норы Вайнберг
Вероятно, они потом захотят, чтобы я изменила и эту надпись. И нацарапала поверх нее: «Собственность Строчной». Или еще лучше: «Это вообще ничье». Но Риз удивляет меня. Она выпрямляется и поворачивается ко мне.
– Тебе не следует здесь прятаться, – говорит она. – Все в библиотеке или в столовой. Ты должна… Ну, знаешь…
– Общаться?
Она видела, что случилось в прошлый раз, когда я пыталась общаться с другими людьми, не так ли?
Риз, должно быть, почувствовала мой сарказм. Она встает и протягивает руку, чтобы привлечь меня ближе к себе.
– Поверь мне! Найди себе группу для подготовки к Фестивалю проектов. Иначе ты утонешь в объеме работы.
О! Об этом я не подумала. Я предполагала, что буду работать в одиночку. Никто никогда не упоминал, что у Эмерсона Кемпа были напарники, когда он изобрел InstaLove тем летом. Но опять же я не Эмерсон Кемп. По-видимому, я даже не Элеонора. Я Строчная. Скромная Строчная. И мне понадобится группа.
Риз направляется к просвету между изгородями. Она нетерпеливо взмахивает головой, призывая меня последовать ее примеру. Я запихиваю ноутбук в сумку и спешу за ней.
– Надень очки, – говорит она мне, когда я догоняю ее.
Я замедляю шаг. Ни за что. Одно дело надеть очки, сидя в безопасности на скамейке, но гулять в них мне некомфортно. Только не после вчерашнего.
– Может, лучше не надо? – говорю я, отставая на несколько шагов.
Она останавливается и поворачивается ко мне:
– Все будет хорошо! Просто смотри, куда идешь. Смотри вперед!
Я ковыряю ногой гравий. Да, она права, но все же… Разве это не косяк разработчиков игры, если пользователю нельзя никуда смотреть, кроме как прямо перед собой? То есть разве нормальные люди не имеют привычки оборачиваться?
Я хмурюсь, но ничего не говорю. Несмотря на мое полное неумение общаться, я прекрасно понимаю, что никому не понравлюсь, если буду указывать на косяки в чужой работе.
Риз складывает руки на груди:
– В чем дело?
– Ни в чем.
– Ты явно хочешь что-то сказать. Так скажи это.
Морщусь. Неужели у меня все написано на лице?
– Давай! Я все равно знаю, что ты скажешь.
Я в этом не уверена, но не понимаю, как можно окончить этот разговор, не сделав все еще хуже. Мой голос звучит слабо и взволнованно, моя речь пестрит миллионом определений. Лишь бы это все прозвучало без малейшего намека на критику с моей стороны.
– Просто… ну… может быть, должен быть какой-то функционал для обнаружения опасностей, даже если пользователь не… вроде как… не смотрит прямо на них?
Я смотрю куда угодно, только не на Риз. Я ожидаю, что ее взгляд обдаст меня ледяной смесью отвращения и презрения. Вместо этого она опускает руки и тихо вздыхает:
– Я знаю. Это недоработка. Я говорила Эмерсону об этом…
Эмерсону?
– Подожди, Эмерсону Кемпу? Ты с ним разговариваешь?
– Хм, ну да. Очевидно. – Риз бросает на меня странный взгляд, но продолжает: – Видишь ли, такой проблемы не возникает, если пользователи играют в InstaLove на телефонах. Люди всегда держат телефон в том направлении, куда они движутся. – Она поднимает руку перед собой, изображая, как пользователь может держать смартфон. Она делает несколько шагов, держа воображаемый телефон перед собой и поворачивая голову, чтобы оглянуться через плечо. – Вот так. Люди не перемещают телефон вслед за своим взглядом.
Я смотрю на нее искоса, отвечая медленно, по мере того как до меня доходит:
– Конечно, но с визором, который прикреплен…
– Вот именно! – Ее лицо проясняется, она довольна тем, что я уловила ход ее мыслей. – То, что ты сделала вчера со своими очками, было так, как если бы пользователь телефона сделал вот так. – Она возобновляет пантомиму, на этот раз изогнувшись и подняв руку к противоположному плечу, чтобы удержать несуществующий мобильник в направлении взгляда. – Видишь? Такое движение было бы крайне неестественным.
Я киваю:
– Но не невозможным. Люди делают странные вещи, когда флиртуют. – Особенно неловкие люди, которые понятия не имеют, как флиртовать.
– Наверное. Может быть, при взаимодействии с пользователями из колонки InstaJIio6oBb? – На мгновение она нахмуривается, но тут же отбрасывает эту мысль легким движением руки. – В любом случае суть в том, что с приложением, которое не надо держать в руках, есть риск гораздо чаще попадать в опасные ситуации. Ты это продемонстрировала вчера вечером у доктора Карлайла.
Вчера вечером… Знает ли Риз, что вчерашнее фиаско произошло именно из-за моего неудачного флирта в InstaЛюбовь?
Я ожидаю, что она усмехнется, но ее лицо остается абсолютно невозмутимым. Ее больше интересуют функциональность программного обеспечения и тестирование исключений, чем нюансы межличностных отношений. И это вызывает желание относиться к ней с большей теплотой. Риз не издевается надо мной. Не осуждает меня. Не отвергает. Ничего из того, что свойственно обычным старшеклассникам. Она полностью погружена в свое дело, сосредоточена на своем проекте и старается сделать его как можно лучше.
Вот почему Риз хочет, чтобы я продолжала пользоваться своим визором для игры в InstaLove. Ничего дурного. Я нужна ей для бета-тестирования, и у меня нет веских причин отказываться. Пока я буду смотреть вперед, со мной все будет в порядке.
Глубоко вздохнув, я собираюсь надеть визор, но Риз касается моего запястья, останавливая меня. На ее лице снова появляется то непонятное выражение. Глаза сощурились. Губы напряглись. Не испугана, а… взволнована. Она наклоняется так близко, что ее шелковистые волосы щекочут мне плечо.
– Послушай, – говорит она почти шепотом. – Я не хочу указывать тебе, как управлять своим аккаунтом в InstaLove, но…
Непонятно, почему от тона ее голоса у меня пересыхает во рту. Она забирает у меня очки прежде, чем я успеваю возразить, и снова подносит их к своим глазам. Когда она отдает их обратно, я вижу, что она вошла в мою историю.
– Возможно, ты захочешь перенести это в другую колонку.
Ее низкий голос предупреждающе звучит у меня в голове. У меня перехватывает дыхание при виде аватарки, которую она выделила.
Мэддокс. В моей колонке InstaЛюбовь, с сердечками вместо глаз. Сердечками примерно такого же цвета, как и мои щеки сейчас.
Так или иначе, если бы какие-нибудь невидимые бассейны могли материализоваться под моими ногами и поглотить меня целиком, было бы хорошо, если бы они появились у меня под ногами прямо сейчас.
– Это… я не… то есть… – Кровь пульсирует у меня в ушах, заглушая мои прерывистые оправдания. – Мне было любопытно. Я тестировала… функциональность. Я не имела в виду… То есть у него же есть девушка. Верно?
Нет, ну правда, где все эти скрытые бассейны, когда они так нужны? Интересно, видит ли Риз, как я покраснела с головы до ног? Она уже спрятала взгляд за собственным визором.
Прежде чем повернуться и уйти, она обращается ко мне еще раз. Ее слова поразили меня, как большое красное мигающее предупреждение, которое невозможно игнорировать.
– Просто смотри под ноги, – говорит она, растягивая каждый слог, чтобы было понятно, что она имеет в виду. – Ты ступаешь на опасную дорожку.
Глава 11Игры, в которые мы играем
МЭДДОКСОт моей тарелки с овсянкой идет пар. Я сыплю туда тростниковый сахар. Одну ложку… вторую… третью… Получается уже горка светло-коричневых кристаллов, но продолжаю добиваться эффекта грандиозности. Четыре ложки. Пять? Пять – это не слишком экстремально? He-а. Только не тогда, когда у меня есть зрители.
Элеонора стоит по другую сторону «шведского стола», и я прямо чувствую волны неодобрения с ее стороны, когда она изучает мою тарелку.
Я ее провоцирую, и она знает это. Прикусываю щеку, чтобы сдержать улыбку. Ее распоряжения относительно еды – еще одна вещь, которую я не собираюсь оставлять без внимания. Моя бывшая девушка была одержима контролем за моими пищевыми пристрастиями, с тех пор как у моей бабушки обнаружили сахарный диабет. Хорошие углеводы, плохие углеводы, низкий гликемический индекс…
Последние три года в школе все, что я мог позволить себе добавить к утренней порции овсянки, – это свежая клубника, ложка молотых семян льна и горстка грецких орехов в качестве белка. По вкусу не очень, но проще съесть, чем спорить с Элеонорой.
Но теперь это все уже в прошлом. Я свободный человек. Может, я и согласился в течение следующих трех недель соблюдать условия Элеоноры, но я никому не обещал, что буду притворяться хорошим бойфрендом. Нет. Хватит. Пора вернуться к прежнему скверному Мэддоксу с его плохими углеводами.
Я по привычке тянусь к грецким орехам. Почти беру в руки ложку, но вовремя спохватываюсь. Грецкие орехи едят хорошие бойфренды. А плохие? Плохие набирают себе шоколадную крошку.
– Выглядит отвратительно!
Я смотрю на девушку, которая это сказала. Рядом с Элеонорой стоит Миранда, ее серая шерстяная шапочка, как обычно, низко надвинута на лоб. Она подталкивает Элеонору локтем:
– Ты что, собираешься позволить ему это съесть?
Элеонора пожимает плечами, на ее лице маска невинного удивления, как будто она никогда даже в мыслях не смела указывать мне, что есть. Вместо этого она берет банку с кленовым сиропом и протягивает ее мне: