> Молчать в эфире – > Залечь на дно – > Тянуть время – > Продержаться до 1 августа – > а потом с днем рождения меня! И тогда дело сделано.
Самая сложная часть – это Фестиваль проектов. Лучше бы мои родители не приезжали. Я уже сказала им, что мы со Смельчаком собираемся в Тахо на две недели. Я не могу допустить, чтобы он строил глазки другой девушке прямо у них на глазах! Они поймут, что что-то не так, начнут вынюхивать, и тогда это только вопрос времени, как скоро они поймут, куда я на самом деле отправляюсь.
Я не могу этого допустить. Мэддокс должен придерживаться сценария. Но у меня нет больше никаких рычагов давления на него. И что теперь? Думай, Л. Думай! Если я не могу больше контролировать Мэддокса, значит, мне нужен отвлекающий маневр. Что-то, чем отвлечь остальных во время фестиваля. Отвлечение внимания – ключ к хорошему фокусу. Есть несколько способов заставить кролика исчезнуть.
Так. Я знаю, что мне делать. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. М. наложил вето на эту идею, ну и что? Я могу сделать это сама. У меня есть очки крошки Строчной.
Глава 22Чем меньше знаешь…
НОРАПочтовый сервер студентов Академии Уинтропа
18 июля 2019 года
От кого: Кабинет доктора Карлайла
Кому: Участникам летней программы (всем)
Тема: ИЗОЛЯЦИЯ ТЕРРИТОРИИ КАМПУСА
_________________________________________________
Внимание!
О пропаже одной из наших учениц, Элеоноры Уинтроп, сообщила сегодня утром ее соседка по комнате. Последний раз мисс Уинтроп видели выходящей из библиотеки вчера вечером, 17 июля, незадолго до отбоя. Если у вас есть какая-либо информация, которая может помочь найти ее, пожалуйста, ответьте на это сообщение или поговорите с ответственным за ваше общежитие.
Пока продолжаются поиски, кампус официально закрыт для входа и выхода. Оставайтесь в своих общежитиях. Любого, кто отправится за пределы кампуса на место, известное как Скала, ждут серьезные дисциплинарные последствия.
Закрываю ноутбук и откидываюсь на спину. Я в своей комнате. Белый потолок из гипсокартона нависает надо мной. Странно, та поза, в которой я сейчас лежу, напоминает мне о первой ночи в академии, полной страданий и ужаса от одной мысли о том, что мне придется пробыть здесь целых три недели. Как будто падение в бассейн – это худшее, что может случиться с человеком. Как мало я тогда знала! Элеонора Уинтроп пропала двадцать четыре часа назад, и полиция не ищет ее на дне бассейна. Они ищут ее на дне озера.
Когда я проснулась сегодня утром, повсюду уже шептались, и слухи быстро распространялись. Я легла спать, переживая за Мэддокса – пытаясь понять, что он имел в виду, поменяв свою аватарку на серый квадратик, жутко разочарованная тем, что он так и не прислал мне приглашение на InstaКвест, но проснулась я с именем Элеоноры, о которой уже начали шептаться.
– Она пропала… обыскивают озеро… она сказала Риз, что направляется на Скалу… все идут туда посмотреть…
Я провела большую часть дня вместе с остальными, толпясь на той запретной гранитной плите и наблюдая за работой полицейских водолазов. Они все еще были там, когда мы вернулись в кампус. Интересно, продолжатся ли поиски после наступления сумерек?
В мою дверь постучали. И это тоже напомнило мою первую ночь здесь, когда я лежала в постели в плохо застегнутой пижаме, а Мэддокс пришел, чтобы забрать свой мятый пиджак. Это снова он? Нарушает изоляцию? Я понимаю, что это он, по его манере стучать в дверь: тук, тук, тук-тук-тук.
– Входи, – шепчу я, поднимаясь.
Дверь приоткрывается ровно настолько, чтобы он мог проскользнуть внутрь. Он осторожно закрывает ее, и я вздрагиваю от громкого щелчка задвижки. На мгновение мы оба замираем, прислушиваясь, нет ли признаков движения в коридоре. Секунды тянутся очень медленно.
Все тихо. Напряжение немного отпускает меня, и я соскальзываю с кровати, чтобы подойти к Мэддоксу. Его лицо осунулось, под глазами темные круги.
– Мэддокс, что ты делаешь? Тебе нельзя здесь находиться.
Он тянется к моей руке. Переворачивает ее. Проводит большим пальцем по моей ладони.
– Я знаю.
Он должен быть в Грире. В своей постели. Пялиться в свой белый потолок из гипсокартона. Последний раз я видела его на вершине утеса вместе с остальными. Оглядываюсь через его плечо на дверь, которую он закрыл за собой: камера видеонаблюдения осталась за дверью, нас не видно.
– Мэддокс, тебе нельзя больше отключать видеонаблюдение. Ты не понимаешь, к чему это может привести?
Он не отвечает. Он отпускает мою руку и пересекает комнату, тяжело опускаясь в кресло. Что-то случилось. В противном случае он ни за что бы не рискнул прийти сюда. Он молча смотрит себе под ноги, проводит ладонями по бедрам, чтобы разгладить складки на брюках цвета хаки. В кои-то веки он их не погладил.
Я жду, что он объяснит цель своего визита, но молчание затягивается. У меня нет выбора, я решаю задать еще несколько вопросов шепотом.
– В чем дело? Ты что-нибудь слышал? Ее нашли?
Мое сердце бешено колотится, пока я жду, что он ответит. То же самое мы чувствовали сегодня днем, стоя на смотровой площадке и наблюдая, как полицейский водолаз поднимается со дна озера.
– Это… – прошептал кто-то. – Это она?
Не знаю, кто произнес эти слова. Голоса вокруг меня смешались, сливаясь в один и отдаваясь эхом, вторя моим мыслям. Внезапно мы все увидели ответ. Что бы ни держал в руках этот водолаз, оно не было похоже на человека. Слишком маленькое. Я поняла, что это было, когда водолаз добрался до лодки. Он протянул предмет женщине-полицейскому, и последний луч солнца упал на гладкую поверхность линз.
Очки… Но по-прежнему нигде не было никаких признаков той, кому принадлежали эти очки, разве только у Мэддокса есть какие-то новости.
– Что? – снова подталкиваю я его. – Они что-нибудь нашли?
Он поднимает глаза и качает головой. Я глубоко вздыхаю, ожидая, что он скажет еще что-нибудь. Наконец он шепчет несколько слов:
– Это все моя вина.
Я не знаю, что он имеет в виду, но от этих слов мой пульс учащается. Он смотрит на меня, но взгляд остается расфокусированным. Невидящим. Как будто меня здесь на самом деле нет, как будто я призрак или предмет дополненной реальности. В этом есть что-то жуткое. Моя рука поднимается к горлу.
– Возможно, с ней все в порядке. Ты же знаешь, какая она. Она, наверное, где-то прячется – хохочет до упаду.
– Возможно.
Я подхожу к нему и опускаюсь на колени на деревянный пол у его ног.
– Она делает это, чтобы наказать нас, Мэддокс.
Его руки снова приходят в движение, скользя к коленям, туго натягивая ткань брюк, отпускают ткань, и складки появляются снова. Он делает так три раза подряд, прежде чем я хватаю его за руку и прячу ее в свои ладони. Я не знаю такого Мэддокса. Я не узнаю этих движений, не знаю, как понять это затравленное выражение у него на лице. Ничто из этого не напоминает мне того парня, с которым я разговаривала вчера, или позавчера, или позапозавчера…
Он притягивает меня к себе, усаживая на колени. Я никогда раньше не сидела на коленях у парня. Я должна была бы затрепетать, но ничего не чувствую. Не сейчас. Я обнимаю его за плечи, и он зарывается лицом в мои волосы.
– Это должна была быть игра. – Его голос звучит глухо. Плечи трясутся.
Он что, смеется? Плачет? Я крепче прижимаю его к себе и пытаюсь заставить замолчать, но он продолжает:
– Она не прячется. Ее нет.
– Почему? – шепчу я. – Что ты не договариваешь?
Он долго молчит, прежде чем ответить:
– Чем меньше ты знаешь, тем лучше.
Я открываю рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но он прижимает палец к губам. Я слышу шаги в коридоре, гул голосов. Пытаюсь разобрать, о чем они говорят, но узнаю только одно слово.
Элеонора.
– Подожди здесь, – шепчу я Мэддоксу. – Пойду посмотрю, что там.
Выхожу в коридор, совсем чуть-чуть приоткрывая дверь, чтобы никто не заметил, что у меня в комнате кто-то есть. Ученики наводнили весь коридор. Мисс Клири выходит из своей комнаты, на ходу затягивая пояс на своем махровом халате. Ее распущенные волосы падают на лицо, частично скрывая выражение недоумения в глазах и пятна на самом лице. Она открывает рот, как будто хочет что-то сказать, но не произносит ни слова.
Каковы бы ни были новости, их принесла не мисс Клири. Смотрю в противоположный конец коридора. Никаких признаков Элеоноры. Риз стоит у двери в их комнату, но толпа преграждает мне путь к ней.
Через две двери от моей в коридор выскальзывает Самира. Подхожу к ней:
– Что случилось?
Я стараюсь говорить так же тихо, как и остальные, хотя и не понимаю, почему мы все говорим полушепотом. Как будто мы находимся в больнице. Или на похоронах.
Самира отвечает так тихо, что мне приходится наклониться вперед, чтобы расслышать:
– Они осушили озеро.
– Они что-нибудь нашли?
– Элеонору, – шепчет она.
Кажется, я уже слышала это имя. Естественно, я задаю следующий вопрос, хотя уже знаю ответ, судя по лицам собравшихся.
– Она… она в порядке?
Самира только мотает головой. Я не уверена, отвечает ли она этим на мой вопрос или просит меня замолчать. Я обхватываю себя руками, потому что внезапно мне становится очень холодно. Снова пытаюсь высмотреть Риз на том конце коридора. Она смотрит прямо в мою сторону.
Она очень бледная, на лице застыло выражение жуткой опустошенности. Пустое.