Летом 1942 года с западной стороны, со стороны поля на улице, где жила семья Агаповых, появился запылённый советский танк, который остановился у крайнего дома. Из него вылезли три танкиста и попросили у хозяев дома воды. Хозяева гостеприимно накрыли для танкистов стол и пригласили их отобедать. Экипаж танка только что провёл удачный бой. Танкисты были довольны и оживлённо обсуждали за столом это событие. В это время к дому подъехала немецкая разведка на нескольких мотоциклах с колясками. Немцы увидели возле дома танк, вошли в дом и прямо за столом положили автоматными очередями всех трёх танкистов. Потом приказали хозяевам дома похоронить танкистов в углу огорода и уехали с документами и оружием погибших танкистов. Танк немцы завели и угнали с собой.
Жена Ивана Григорьевича Александра Ивановна была первым председателем уличного комитета, а сам Иван Григорьевич был членом партии большевиков с 1905 года, бывшим депутатом съезда ВКП (б) и избирался депутатом Верховного Совета. Поэтому на улице его жену и их детей прозвали «депутатскими».
Одна из соседок по улице, узнав, что немцы вошли в город, стала угрожать семье Алексея. Она злорадствовала: «Ну что, дождались, коммуняки. Скоро вас всех вешать будут на фонарях».
(После войны в 1946 году Алексей встретил в Горкомхозе Воронежа, где работал мастером и прорабом участка дорожного строительства No 3, эту самую соседку, угрожавшую семье виселицей при немцах. Увидев и узнав Алексея, она побелела, затряслась и опёрлась о стену, ноги у неё подгибались: «Алексей, прости меня, пожалуйста, прости, пожалуйста.....». Алексей махнул рукой: «Да нужна ты мне, дура. Иди своей дорогой. Не стану я на тебя доносить». За такие слова и намерения при немецкой оккупации: «вешать коммуняк» соседка могла бы получить 10 лет лагерей. Один из её родственников, живший на той же улице рядом, летом 1942 г. пошёл к немцам служить полицаем. Он участвовал в угоне жителей из Воронежа, а после их эвакуации ходил по дворам и брошенным домам и грабил оставленные дома, а на огородах выкапывал и забирал себе спрятанные жителями вещи. После войны он отсидел в лагерях срок 10 лет и уехал из Воронежа). Сама соседка никак не пострадала.
Чтобы избежать доноса и расстрела семья спешно перебралась на квартиру старшей дочери Надежды, которая вышла замуж за железнодорожника Ивана Хрипунова и жила с ним в полученной от железной дороги квартире в доме на углу улицы Коммунаров и проспекта Революции, неподалёку от центрального железнодорожного вокзала.
Утром Алексей вышел на Проспект Революции и услышал где-то поблизости одиночные выстрелы и пулемётные очереди. Любопытство погнало его в сторону Петровского сквера. Неподалёку от здания ЮВЖД Алексея остановила группа немцев. Они наставили на Алексея автоматы и завели его в полуразрушенный жилой дом рядом с ЮВЖД. На втором этаже у окна стоял пулемёт «максим», а рядом с пулемётом валялось несколько расстрелянных пулемётных лент и сотни пулемётных гильз, солдатская гимнастёрка и брюки галифе. Очевидно, защитник города отстреливался из пулемёта до последнего патрона, а когда патроны закончились, сбросил военную форму и скрылся. Немцы, показывая руками на коротко стриженую голову Алексея залопотали: «Зольдат, Зольдат». Алексей чуть не заплакал: «Какой я солдат. Я ещё мальчик». Один из немцев, держащий на поводке овчарку, стал натравливать собаку на Алексея. Собака бросилась на Алексея и он, чтобы защититься, инстинктивно ударил собаку ногой и попал ей прямо в горло. Овчарка закашляла и отскочила. Немцы дружно закричали: «Диверсант! Диверсант!». Они решили, что Алексей попал ногой точно в горло собаке, потому что имеет специальную подготовку диверсанта. Жестами немцы показали Алексею на солдатскую гимнастёрку и брюки галифе, которые валялись на полу возле пулемёта, и потребовали, чтобы он их надел на себя. Алексей понял, что пришёл его последний час: как только он наденет на себя гимнастёрку и галифе неизвестного солдата, немцы тотчас его расстреляют вместо безвестного последнего защитника города. Плача он надел на себя гимнастёрку и галифе и услышал дружный и громкий немецкий хохот. Убежавший и бросивший свою форму солдат был огромного роста. Его гимнастёрка оказалась Алексею ниже колен, а пояс брюк галифе оказался под мышками. Вид у него в такой безразмерной военной форме был слишком комичный. Стало понятно, что Алексей не имеет к этой форме никакого отношения. Немцы смеялись, показывали пальцами на Алексея и отпускали какие-то шуточки, а потом один из них отвёл Алексея к группе воронежцев из мужчин и женщин, копавших во дворе дома какую-то траншею, вручил ему в руки лопату и жестом показал: «копай – копай». Алексей начал копать, радуясь, что так счастливо избежал расстрела.
Конвоир, охранявший работающих мужчин и женщин, сидел, спасаясь от летней жары в тени, прислонившись спиной к деревянному забору, и дремал. Неподалёку горел костёр, на костре на треноге стоял большой котёл с кипящим маслом. Повар – немец сидел на табуретке рядом с костром, доставал из большой кастрюли очищенную картофелину, осматривал её, иногда удалял глазки и бросал картофелину в кипящее масло. Масло громко шипело. Довольно приятный аромат доносился до Алексея. Алексей покопал-покопал с полчаса, а потом задумался: «Что это за яму я копаю? Хорошо ещё если окоп или траншею. А если братскую могилу самому себе? Вот закончим копать, а они нас расстреляют и в этой же траншее нас и похоронят». Он огляделся. Сидевший у забора конвоир дремал, обняв винтовку, а повар перемешивал поварёшкой картофелины в котле. Никому не было до Алексея дела. Алексей тихонько положил лопату на дно, вылез из траншеи и бочком, не выпуская обоих немцев из вида, дошёл до края забора. За забором быстрым шагом он покинул опасное место и прямым ходом направился домой. Больше он носа из дома не высовывал до самого угона всей семьи из города немцами.
Немецкий комендант города издал приказ: всем жителям города в течение 3-х дней собраться на железнодорожном вокзале для эвакуации. Все, кто останется в городе вопреки приказу, будут расстреляны без суда на месте. Уезжать из города надо было немедленно, иначе – расстрел.
Так летом 1942г. немцы всех угоняемых жителей Воронежа распределили по товарным вагонам и погнали поезда на запад.
В течение нескольких дней оккупанты вывезли эшелонами всех оставшихся жителей из Воронежа, а тех, кто по незнанию задержался в городе, в соответствии с приказом немецкого коменданта расстреливали на улицах без суда и следствия как шпионов и диверсантов. Так были расстреляны два подростка – разведчика, которых советское командование послало на разведку в город, ничего не зная о приказе немецкого коменданта. Одним из расстрелянных разведчиков был Феоктистов Константин. Костя был тяжело ранен, но после расстрела пришёл в сознание, ночью переплыл реку Воронеж и явился в свою часть. После войны он стал инженером, специалистом по космической технике, первым в мире учёным – космонавтом. Его именем впоследствии назовут одну из улиц города.
Но до этого было ещё далеко.
У воронежцев впереди ещё было много мытарств, прежде чем они освободят город от оккупантов и восстановят его прежний облик, искалеченный бомбёжками и боями 1942 и 1943 года.
5. Угон на чужбину и побег из-под расстрела
После оккупации в июле 1942 года немцами правобережной части Воронежа в городе зверствовали их союзники – мадьяры. Они заходили подряд во все дома и тащили оттуда на глазах у хозяев всё, что подворачивалось под руку. Стоило одному мужчине возмутиться, как мадьяр вытащил кинжал и убил человека прямо на глазах у всей семьи. У соседей по улице, где до войны жила семья Алексея, мадьяры увели корову. Соседка с мадьярами не спорила, когда они уводили корову, но пошла к немецкому коменданту и пожаловалась на мадьяр. Немцы отобрали у мадьяр корову, и через день немецкий солдат пригнал её обратно и вернул соседке. Но, ненадолго. Вскорости пришлось бросить всё.
Жизнь под немцем продолжалась в городе недолго. Немецкий комендант города издал приказ об эвакуации жителей Воронежа под угрозой расстрела на месте.
Семья Алексея собрала всё, что можно, закопала в огороде швейную машинку, посуду и некоторые другие вещи, которые было жалко оставлять, и явилась на вокзал. Не было старшего сына Дмитрия, который ушёл служить в Красную армию ещё до войны и сейчас воевал где-то политруком полка. Средний сын Виктор тоже был призван в армию ещё до войны и служил на Дальнем Востоке. С Иваном Григорьевичем были его жена Александра Ивановна, сын Алексей с младшим братом Иваном, которому было всего 14 лет и которого по малолетству звали просто и уменьшительно – Иванок, дочь Надежда с мужем Иваном Хрипуновым и грудным ребёнком Лилей и дочь Зинаида.
Немцы пересчитали всех угоняемых жителей, распределили по товарным вагонам и погнали поезд на запад. На редких остановках выгоняли всех из вагонов, пересчитывали и снова загоняли в вагоны. На одной из таких остановок после пересчёта угнанных жителей мать Алексея, вернувшись в вагон, обнаружила пропажу алюминиевого бидона с топлёным сливочным маслом. Топлёное масло она выменяла у крестьянки на хорошие добротные вещи и рассчитывала, что с хлебом и топлёным сливочным маслом семья не останется голодной.
На очередной остановке поезда Алексей пошёл вдоль вагона, присматриваясь к людям и их вещам. Он искал бидон – вещь заметную. Младший брат Иванок увязался за ним. У одного из вагонов Алексей увидел трёх молодых здоровых парней. Они сидели у алюминиевого бидона кружком, доставали столовыми ложками топлёное масло из бидона, намазывали на куски хлеба и с аппетитом и причмокиванием жрали. Алексей подошёл к жуликам: «Ребята, что ж вы делаете? Это же наше масло. Верните бидон. У нас же дети маленькие». Один из парней нагловато ухмыльнулся; «Щас я доем и отдам тебе масло». Он лениво поднялся, сунул руку в карман и вдруг, выхватив руку из кармана, махнул чем-то перед лицом Алексея. Этот подлый приём был известен. Им пользовалась чижовская шпана, с которой гудовским ребятам уже приходилось иметь дело. Шпана приматывала нитками к спичечному коробку лезвие от безопасной бритвы и в случае нападения старалась полоснуть лезвием