Койн вручает ей карточку: «Детектив-сержант Майкл Койн, Отдел убийств, Департамент полиции г. Бостона».
Отдел убийств, он же «убойный». Таких по мелким бытовым неприятностям не гоняют. Это тебе не ворованная говядина или подделанный чек, а что-то посерьезнее, по типу рака яичников.
– Если ваша дочь объявится, позвоните по этому номеру и назовите добавочный. – Койн тычет пальцем в карточку. – Или попросите, чтобы перевели на меня.
– На детектива Майкла Койна?
– На Бобби, – говорит он. – Все зовут меня Бобби.
– Почему?
Койн пожимает плечами.
– А полное имя ваше как?
– Майкл Дэвид Койн.
– И вас все равно называют Бобби?
– Так повелось. – Он снова пожимает плечами. – Поди разбери, почему так.
– Ладно, Бобби.
Мэри Пэт убирает карточку в карман. Койн поднимается и разглаживает брюки. Притчард захлопывает блокнот.
– Если увидите дочь, миссис Феннесси, – говорит старший детектив, – пожалуйста, поступите благоразумно.
– Это как?
– Скажите ей, чтобы первым делом позвонила нам.
Мэри Пэт молча кивает.
– Это значит «да, хорошо»?
– Нет, это значит, что я просто кивнула.
– В смысле «ладно, я подумаю»?
– В смысле «вы сказали, я услышала».
Она подхватывает сигареты, возвращается к своему подъезду и заходит внутрь.
Глава 9
Мэри Пэт засыпает на раскладном кресле, а через час ее будит громкий стук в дверь. Окрыленная надеждой, она бежит открывать, даже не выглянув в глазок. С ее губ почти срывается крик: «Джулз! Джулз, это ты? Ты вернулась!»
Но за дверью не Джулз. Там вообще никого нет. Мэри Пэт выглядывает в коридор. Пусто. Она окидывает глазами квартиру. Там тоже пусто, так пусто, как не бывало даже после ухода Кен-Фена, исчезновения Дюки или смерти Ноэла. Лишь остатки того, чего уже не вернуть. Будто на кладбище.
Когда-то, когда она училась в седьмом классе, сестра Лоретта говорила, что ад, скорее всего, – это не огненная бездна с рогатыми чертями, как представляли в Средневековье, а пустота. Вечное отсутствие любви. Какой? Божьей. Всякой.
Любви вообще.
Боль от вил или внутри кипящего котла не сравнима с болью, которую причиняет эта пустота.
«Вечное изгнание, – говорила сестра Лоретта. – Сердце, обреченное на одиночество».
Мэри Пэт хватает сигареты с зажигалкой и выходит на улицу.
На дверях «Полей» все та же табличка: «Не беспокоить. Закрытое мероприятие». Свет в единственном высоком окне приглушен. На этот раз Мэри Пэт не прекращает стучать, только левой рукой, потому что правая до сих пор ноет после столкновения с дубовой башкой Рама. Мэри Пэт долбит в дверь целую минуту, и наконец кто-то отодвигает засовы с внутренней стороны. Все три, один за другим. Дальше – тишина. Последнее предупреждение: еще не поздно развернуться и уйти, а если войдешь, то пеняй на себя.
Страх, признаться, немалый. Он вдруг ощущается почти физически. Как живой человек – вот он, стоит рядом на тротуаре. Мэри Пэт слышала, что некоторые из тех, кто переступал через порог «Полей», больше оттуда не возвращались. Это не просто порог здания – это граница между мирами.
Но тут перед глазами возникает облик Джулз тем утром: дочь в халатике скачет по гостиной, будто боксируя, улыбка во все тридцать два зуба… Мэри Пэт решительно толкает дверь.
У стойки стоит мужик с зажженной сигаретой между губ и, щурясь от дыма, который идет ему прямо в правый глаз, наливает себе стопку рома. Его кличка Камыш, потому что он тощий и мерзкий на вид. У него заячья губа и выпадающий из орбиты левый глаз; поговаривают, будто в детстве он столкнул своего братика с крыши, только чтобы послушать, с каким звуком тот впечатается в землю. Привычного «харрингтона» на Камыше сегодня нет – только засаленная футболка.
За столиком у стены сидит Ларри Фойл. Он весь как груда покрышек, сложенных одна на другую, даже шея не уже. Голова огромная, будто у статуи, а в ладони запросто поместится целый лось. Ларри все еще живет с родителями, и часто можно видеть, как он прогуливает своего деда в кресле-каталке вдоль бульвара Дэя. Обычно Ларри добродушен и охоч до шуток, но сейчас сидит, уставившись в кружку с пивом, и на Мэри Пэт даже глаз не поднимает. Как и Камыш, он в одной футболке. В тусклом свете не видно, чистая она или нет и даже какого цвета, но от его стола на весь зал разит по́том.
Больше в баре никого нет. Мэри Пэт пристально смотрит на Камыша. Тот коротко стреляет глазами за стойку, затем опрокидывает стопку и наливает еще. Там, в глубине, открытая задняя дверь.
Проходя к ней через зал, Мэри Пэт ждет, что сейчас заскрипят ножки стула, послышится шорох, а следом топот ног. На шее пульсирует жилка, о существовании которой она до этого и не подозревала. Но нет, никто не мешает Мэри Пэт шагнуть в темный коридор, ведущий к туалетам и выходу во внутренний дворик. В коридоре пахнет дезинфицирующим средством и таблетками для писсуаров. Снаружи задувает теплый влажный ветерок.
Во дворике ждет Брайан Ши. Мэри Пэт никогда прежде тут не бывала и несколько удивлена увидеть почти настоящий грот: вымощенный камнями пол, гирлянда фонарей, протянутая по наружной стене бара и соседней автомастерской. Чугунные столики и стулья разбавлены пальмами в горшках и парой пивных кег. Дворик упирается в синий трехэтажный коттедж с белой отделкой. Какие только небылицы не сочиняли об этом доме за многие годы: мол, там настоящее жилище Марти Батлера; там его банда держит схрон; там казино только «для своих»; там элитный бордель; там спрятаны картины, украденные из Гарвардской художественной галереи имени Уильяма Фогга в семьдесят первом… До этого момента Мэри Пэт ни разу не видела дом полностью – лишь торчащий из-за бара верхний этаж. Ничего особенного, таких коттеджей в Южке и Дорчестере много: три этажа, три балкона, разве что краска не облупилась.
Брайан Ши не предлагает ей присесть, но Мэри Пэт все равно опускается на стул напротив. Вместо приветствия Брайан с легким оскалом спрашивает:
– Ты приперлась ко мне домой?
– Да.
– Ну и на хрена?
– Ты не сдержал обещания.
– Чего-чего?
– Ты обещал, что свяжешься со мной до пяти вечера. И пропал.
Его оскал становится чуть более хищным.
– Мэри Пэт, в твоем возрасте уже пора бы уяснить, что ты не в том положении, чтобы выдвигать требования к таким, как я.
– А тебе, Брайан, давно пора бы уяснить, что мне насрать, в каком я положении – в том или не в том.
Он потирает ладонью загривок и сверлит ее синими глазами. Футболка у него не такая грязная, как у Камыша, однако на руках и на щеке видна белая пыль, будто от мела.
«Они что, вломились в школу? Или угнали бетономешалку?»
– Ты знал, что у моей Джулз шашни с Гробовщиком?
– Ему не нравится это прозвище.
– А Педофил, скажешь, лучше?
– Ей уже семнадцать.
– Значит, ты знал.
Брайан на мгновение отводит взгляд:
– Да, знал.
Голова закружилась, как будто из-под Мэри Пэт только что выдернули стул.
– И она сейчас с ним? С Фрэнки?
– Нет, – Брайан мотает головой. – Он сам ее уже несколько дней не видел.
– Откуда ты знаешь?
– Он мне и сказал. Я ведь обещал, что порасспрашиваю, вот и порасспрашивал.
– Я пойду сама с ним потолкую.
– Даже не думай, – говорит Брайан с едва скрываемой яростью, и это звучит пострашнее прямой угрозы. – У Фрэнка жена и дети, а за домом, вполне возможно, круглосуточно следят копы или даже федералы. Только попробуй сунуться к нему и устроить скандал. Ты поняла?
– Где же она тогда?
– Ты глухая?.. Я спросил: ты меня поняла?
– Поняла.
Расслабив мышцы на шее, Брайан откидывается на спинку стула.
– Так где она?
– Без понятия.
– Ты же говорил, что порасспрашивал.
– Порасспрашивал.
– И что тебе сказали?
– Что, после того как твоя Джулз той ночью пошла домой, ее больше никто не видел.
– Я тебе не верю.
– Твои проблемы.
– Ко мне приходили копы.
– Что, прямо сами взяли и пришли?
Она возмущенно кривит лицо.
– А почему бы и нет, Мэри Пэт? – Брайан вскидывает брови. – От тебя ж сейчас вообще чего угодно можно ждать. Ты не в себе.
– У меня дочка пропала!
– Девчонки ее возраста вечно пропадают. Может, она рванула на попутках в Сан-Франциско или, блин, в какую-нибудь Флориду?
– Копы говорят…
– И с каких пор ты их слушаешь?
– Они говорят, что, возможно, Джулз причастна к гибели того парня.
– Какого еще парня?
– Того, на станции.
– Ниггера-наркоторговца?
– С чего ты взял, что он наркоторговец?
Брайан фыркает:
– Ну ладно, он шел записаться добровольцем в Корпус мира и заблудился. Так лучше?
– Копы говорят…
– Да что ты заладила: «копы говорят», «копы говорят»… Совсем рехнулась? С копами у нас разговаривать не принято.
– Это они со мной разговаривали. Сказали, что парня на станцию загнала компания белых подростков. И подозревают, что это могли быть Джордж, Рам, Бренда и моя дочь.
Мэри Пэт закуривает. Брайан смотрит на нее выжидающе, но в конце концов понимает, что продолжения не последует.
– И это всё? Копы сказали тебе, что какие-то белые ребята – возможно, твоя дочь с дружками – возможно, загнали ниггера-наркоторговца на станцию «Коламбия», где он, возможно, упал на рельсы и свернул свою обезьянью шею?.. И что ты намерена с этим делать?
– Узнаю, правда это или нет. Вдруг так я смогу отыскать дочь.
Брайан, похоже, замечает на руках следы мела и отряхивается. Потом указывает на стоящую у крыльца дома Марти кувалду и ящик с инструментами, которых Мэри Пэт до этого не замечала.
– Я весь день жопу рву, помогая боссу с ремонтом. Выдохся страшно. На ногах не стою. Ты же тем временем вваливаешься ко мне домой, донимаешь мою жену, да еще разливаешь по всей столовой пиво, будто свинья невоспитанная… Наконец припираешься сюда – во второй, блин, раз – и донимаешь уже нас, хотя мы никакие после ремонта в гостиной у босса. И чего ради, а? Чего ради, Мэри Пэт?.. Все потому что твоя, блин, дочка просто забыла позвонить, а сама либо валяется где-то обдолбанная, либо трахается направо и налево. Или, может, вообще сказала: «Знаете что? Задолбало это дерьмо, задолбал эт