– Однако до сих пор никого не поймали.
– Потому что пока мы уперлись в стену. Но обязательно ее пробьем, и тогда костяшки домино посыплются.
– Или человеческие кости.
– Не понял.
Мэри Пэт усаживается поудобнее на своем страшном, как смертный грех, корыте, подтягивает к себе одну ногу и обхватывает лодыжку.
– Вы не хуже меня знаете, что если есть хоть какая-то связь с Марти Батлером, то участь Огги Уильямсона разделят все подростки, что были той ночью на платформе.
– Почему именно такая формулировка?
– Какая?
– «Все подростки». Как будто кто-то из них уже не жилец.
Мэри Пэт какое-то время молчит, затем произносит:
– Если Марти Батлер видит, что расходы на твоего адвоката не окупятся, ему легче оплатить тебе похороны.
– Вот, собственно, поэтому мы пока не лезем на рожон.
– Но коли слишком протелитесь – Марти заплатит кому надо, и у них появятся железные алиби, а вы останетесь ни с чем.
– Это риск, да. – Он ставит ногу на крыло ее машины.
– Вы думаете, что моя дочь причастна, а я знаю, что нет. Если сможем узнать правду о произошедшем, я докажу ее невиновность.
– И тогда она перестанет скрываться?
Мэри Пэт на мгновение подается вперед. Как будто душа вдруг покинула ее тело, оставив на капоте лишь пустую оболочку. Затем женщина приходит в себя и едва слышно произносит:
– Да. Тогда она перестанет скрываться.
Все это время Бобби вглядывается ей в лицо самым внимательным образом.
– То есть она все-таки прячется, так?
Мэри Пэт теребит шнурок кроссовки.
– Да, именно так.
– Значит, миссис Феннесси, вам просто нужно набраться терпения.
– Мэри Пэт.
– Наберитесь терпения, Мэри Пэт. Чтобы докопаться до истины, все нужно делать по правилам.
Судя по ее взгляду, она думает, что этим он обманывает не только ее, но и себя.
– А если я сама с ними поговорю?
– С кем?
– С теми, кто не хочет говорить с вами.
– Нет. Даже не думайте.
– Почему?
Бобби показывает на ее руки и лицо.
– Потому что ваши «разговоры» – это «недопустимые доказательства, полученные с применением силы». В суде такие не принимают.
– Только в том случае, – она рассекает воздух сигаретой, – если сотрудник полиции заранее знал, что доказательства получены таким образом.
– Почитываете на досуге юридические справочники?
– Я была замужем за Дюки. Он сумел украсть в этом городе все мало-мальски ценное, что не приколочено гвоздями, и почти ни разу не попался. Он был моим юридическим справочником.
– Что же с ним стало? – спрашивает Бобби.
– Не прогнулся.
– Перед кем?
– Перед кем положено прогибаться.
Продолжая смотреть на собеседницу, Бобби вдруг понимает, что это совершенно одинокий человек, чья жизнь – сплошная череда больших и маленьких травм.
– Миссис Феннесси, пожалуйста, идите домой.
– И что мне там делать?
– Все то же, что вы обычно делаете дома.
– А потом что?
– А потом ложитесь спать и наутро повторите снова.
Мэри Пэт вздыхает:
– Это не жизнь.
– Почему нет? Главное – найти в ней маленькие радости.
Она улыбается, но в глазах тлеет мучительная боль.
– А если ни одной не осталось?
– Вы уверены?
– Можете не сомневаться.
– Тогда найдите новые.
Мэри Пэт опускает голову:
– Негде больше искать.
Бобби поражен тем, как внутри этой женщины уживается нечто безнадежно сломанное и абсолютно несокрушимое. Две сущности, которые не должны сосуществовать. Тот, кто сломлен, не может быть несокрушимым. Несокрушимый не может быть сломлен. Однако вот перед ним Мэри Пэт Феннесси: несокрушимая, но сломленная. И этот парадокс пугает Бобби до чертиков. Ему попадались люди, существующие, по его глубокому убеждению, одной ногой в нашем мире, другой – в потустороннем, подобно шаманам древности. Встретившись с таким, лучше обойти его даже не десятой – двадцатой дорогой, иначе, проваливаясь окончательно, он затащит тебя с собой в этот самый потусторонний мир. А он провалится. Несомненно. Даже к гадалке не ходи.
– Мэри Пэт, – осторожно окликает Бобби, она поднимает голову. – Вам есть с кем поговорить?
– О чем?
– О том, что творится в вашей жизни.
– Вот, с вами разговариваю.
Логично.
– И я вас внимательно слушаю.
Мэри Пэт пристально смотрит на него:
– Но не слышите.
– Чего я не слышу?
В ее глазах снова вспыхивает тот самый нехороший огонек. Она поднимает палец к небу и водит им по кругу.
– Невысказанного.
Бобби пытается подобрать слова для ответа, но в голову ничего не приходит.
Мэри Пэт слезает с капота, открывает дверцу своей развалюхи и садится за руль. Слегка сдав назад, она отъезжает, даже не глядя, отошел Бобби с дороги или нет.
Глава 17
Через несколько часов он ужинает с Кармен Дэвенпорт в немецком ресторане «Якоб Вирт» в театральном районе. Выбор Бобби пал на него как на достаточно презентабельный для двух госслужащих, но при этом не настолько, чтобы для оплаты счета пришлось брать кредит. Мыслями Бобби, впрочем, постоянно возвращается к тому непонятному разговору с Мэри Пэт Феннесси: не самый подходящий настрой для первого за десять месяцев свидания. И все же он никак не может перестать думать о пальце, направленном на небо, и «неумении слышать невысказанное».
Что за, на хрен, невысказанное такое?
– Ну, выкладывай, – говорит Кармен.
– Ты о чем?
– О том, что тебя тревожит.
– Может, я просто волнуюсь.
– М-м-м… Не-а. – Она кладет салфетку на колени и поправляет под собой стул. – Ты не здесь, не в этом ресторане. Не со мной. А я, между прочим, сегодня красивая.
На ней белая блузка-крестьянка, джинсовая юбка и ботфорты того же цвета, что красное дерево, из которого сделана барная стойка. Светлые волосы дугой спадают на глаза – не так, как в вечер их повторного знакомства, – и украшений больше: серебряное колье и серебряный браслет на левом запястье, а также тонкие серьги-кольца из белого золота. Ее зеленые глаза невероятно светлые, почти прозрачные. Бобби отчего-то кажется, что они просвечивают его насквозь.
Он говорит Кармен, что она очень красивая.
– Ну наконец-то… Ладно, прекращай юлить; о чем задумался?
– О тебе.
Она со смешком показывает Бобби средний палец.
– Поверь, лучше тебе сейчас рассказать начистоту, что тебя беспокоит, чем весь вечер вот так озабоченно сидеть, пока я не психану и не уйду.
Официантка приносит напитки – красное вино для Кармен и разливное пиво для Бобби, – и они поднимают бокалы за первое свидание.
Он рассказывает ей об Огги Уильямсоне и свидетелях, которые видели, как четверо подростков гонят его на платформу. О том, как труп Огги нашли на путях следующим утром. О том, что в подростках опознали двух девушек и двух парней из Южки. О том, что двоих удалось вызвать на допрос, но явились оплаченные Марти Батлером адвокаты и забрали их.
– А оставшиеся двое? – спрашивает Кармен.
– Один – крепкий орешек; самый, пожалуй, тяжелый случай из четырех. У Марти с ним личная связь, так что он точно ничего не скажет.
– А вторая девушка?
– Никто не знает, где она.
– Мертва?
– Поговаривают, смоталась во Флориду.
– Но сам ты как будто в это не веришь.
– Кое-что не сходится, да, – признается он. – Не понимаю, чем она так выделяется из всей четверки. Это-то и сбивает с толку.
Кармен задумчиво отпивает вина и смотрит Бобби прямо в глаза. Ему так это нравится, что он немедленно хочет куда-нибудь спрятаться. Фамильная черта Койнов: чувствуешь приближение счастья – беги. Потому что после счастья всегда наступает боль.
«Спасибо, мама. Спасибо, папа, – думает Бобби. – Такое вот отношение к жизни привили. Воспитатели хреновы…»
– Однако эта девочка может быть свидетельницей убийства, – говорит Кармен.
– Или причастна к нему.
– Необязательно. – Она многозначительно приподнимает брови. – Может, просто присутствовала рядом, а затем у нее не вовремя проснулась совесть…
– Мысль интересная, – признаёт Бобби, и перед внутренним взором снова возникает лицо Мэри Пэт: лихорадочно горящие глаза, в которых мимолетно вспыхивает отчаяние и боль.
«Невысказанное».
– У тебя дети есть? – спрашивает он у Кармен.
– Да, сын. Он уже в колледже. Сумела поставить его на ноги до окончания школы, прежде чем все пошло наперекосяк. Единственное, что я не пустила коту под хвост.
Бобби снова смеривает ее оценивающим взглядом.
– Ты что, родила еще в старших классах?
– Посмотрите, какой мастер комплиментов, – улыбается она. – Нет, Бобби, я родила в девятнадцать. Когда закончила школу. Сыну сейчас тоже девятнадцать, дальше сам посчитаешь.
Бобби ахает в притворном ужасе:
– Так ты на четыре года меня старше!
– Да, но сохранилась явно получше.
Бобби не помнит, когда в последний раз смеялся столь непринужденно. Через мгновение Кармен присоединяется. Она берет его за руку и плавно водит большим пальцем по центру ладони.
– Может, закажем чего-нибудь? – предлагает она.
– Да, конечно.
Но звать официантку они не торопятся. Просто сидят и изучают друг друга.
– А у тебя есть дети? – спрашивает Кармен.
– Тоже сын. Ему девять. Живет с матерью, приезжает ко мне на выходные.
– Хорошо, тогда спрошу: как бы ты поступил, если б твоему ребенку причинили вред, а полиция лишь развела бы руками?
Бобби сразу же представляет себе Брендана, его открытый взгляд и улыбку, его добродушное желание, чтобы все вокруг были счастливы. Это желание одновременно трогает и пугает. Если мир ранит его – серьезно ранит, – сумеет ли Бобби остаться целым?
– Даже не знаю… – говорит он. – Нет, конечно, я знаю, что захочу сделать, но я, как ты понимаешь, верю в закон и порядок. А вот окажись мы, допустим, среди первопоселенцев на Диком Западе лет сто назад и кто-то обидел бы моего сына?.. Тогда да, я отправил бы обидчика прямиком к Эйбу Линкольну на тот свет.