— Там еще одно большое дерево, может быть, это то самое, — сказала Нэн, у которой упало сердце, хотя она по-прежнему говорила смело.
— Я не могу больше идти. Ботинки такие тяжелые, я их не потяну, — и, совершенно измученный, Робби присел на камень.
— Тогда нам придется заночевать здесь. Я не против, если только здесь нет змей.
— Я боюсь змей. Я не могу остаться здесь на всю ночь. Ой-ой! Мне не нравится, что я потерялся, — и Роб сморщил лицо, собираясь заплакать, когда неожиданно ему в голову пришла чудесная мысль, и он сказал тоном полной уверенности:
— Мама придет и найдет меня. Она всегда находит. Так что я не боюсь.
— Она не знает, где мы.
— Она не знала, что меня заперли в леднике, но все равно нашла меня. Я знаю, она придет! — отвечал Робби, так уверенно, что Нэн стало легче, и, присев рядом с ним, она сказала, со вздохом раскаяния:
— Мне жаль, что мы убежали.
— Это ты меня заставила, но я не очень жалею; мама все равно будет меня любить, — отвечал Роб, цепляясь за свой якорь спасения, когда все другие надежды исчезли.
— Я так хочу есть. Давай съедим наши ягоды, — предложила Нэн после паузы, во время которой Роб начал клевать носом.
— Я тоже голодный, но я не буду есть мои; я обещал маме, что сохраню все для нее.
— Тебе придется съесть их, если никто за нами не придет, — сказала Нэн, которой в этот момент владел дух противоречия. — Если мы останемся тут на много дней, мы съедим все ягоды на пастбище, а потом умрем от голода, — добавила она мрачно.
— Я буду есть сассафрас[30]. Я знаю, это такое большое дерево, и Дэн рассказывал мне, как белки выкапывают его корни и едят их, и я тоже люблю копать, — возразил Роб, которого не пугала перспектива голода.
— Да, а еще можно ловить лягушек и варить их. Мой папа ел их однажды; он говорил, что они вкусные, — вставила Нэн, начиная находить привкус романтики даже в том, что заблудилась на пастбище.
— Как мы будем варить лягушек? У нас нет огня.
— Не знаю. В следующий раз я положу в карман спички, — сказала Нэн, отчасти подавленная тем, что возникло препятствие и провести эксперимент по приготовлению лягушек не удастся.
— А мы не могли бы развести огонь от светляков? — спросил Роб с надеждой, глядя на порхающие туда и сюда крылатые искорки.
— Давай попробуем. — И несколько минут были приятно проведены за поимкой светляков и попыткой поджечь ими зеленую веточку или две. — И зачем только их называют светляками, когда от них так мало света, — сказала Нэн, с презрением отбрасывая несчастное насекомое, хотя оно сияло изо всех своих сил и любезно походило по веточкам, чтобы доставить удовольствие невинным маленьким экспериментаторам.
— Мама скоро придет, — сказал Роб после новой паузы, во время которой они глядели на звезды над головой, вдыхали сладкий запах растоптанных их ногами папоротников и слушали серенаду сверчков.
— Не понимаю, зачем Бог вообще сделал ночь, день гораздо приятнее, — сказала Нэн задумчиво.
— Она для того, чтобы спать, — ответил Роб, зевая.
— Тогда спи, — сказала Нэн раздраженно.
— Я хочу в мою кроватку. Как бы я хотел увидеть Тедди! — воскликнул Роб, которому болезненно напомнило о доме нежный щебет птиц, задремывающих в своих маленьких гнездышках.
— Я не верю, что твоя мама когда-нибудь нас найдет, — сказала Нэн, начиная отчаиваться, так как терпеть не могла любое терпеливое ожидание. — Так темно, что она нас не увидит.
— В леднике тоже было совсем темно, а я был так испуган, что не звал ее, но она увидела меня, и она увидит меня теперь, хоть и темно, — уверенно отвечал Роб, вставая, чтобы вглядеться в темноту, откуда должна была прийти помощь, которая еще никогда не подводила его.
— Я ее вижу, вижу! — закричал он и побежал так быстро, как только могли нести его усталые ноги к медленно приближающейся темной фигуре. Вдруг он остановился, затем повернул назад и возвратился в панике, спотыкаясь и визжа: — Нет, это медведь, большой черный медведь! — и он спрятал лицо в юбках Нэн.
На мгновение Нэн задрожала, даже ее храбрость испарилась при мысли о настоящем медведе, и она уже была готова повернуться и бежать, не разбирая дороги, когда услышала негромкое "М-му", от которого ее страх тут же превратился в веселье, и она сказала смеясь:
— Это корова, Робби, добрая черная корова, мы уже видели ее сегодня вечером.
Корова, казалось, чувствовала, что это не совсем обычное дело — встретить двух маленьких людей на пастбище после наступления темноты, и любезное животное приостановилось, чтобы обдумать происходящее. Она позволила им погладить себя и стояла, глядя на них своими кроткими глазами, так нежно, что Нэн, которая не боялась никакого животного, кроме медведя, загорелась желанием подоить ее.
— Сайлас учил меня доить, и ягоды с молоком — это так вкусно, — сказала она, высыпая содержимое своего ведерка в собственную шляпу и храбро начиная новую работу, пока Роб стоял рядом, повторяя по ее команде всем известный стишок:
— Коровка, коровка,
Крутые бочка,
Коровка, коровка,
Дай мне молочка!
А я тебе — пойло
И теплое стойло,
Звонкий бубенчик,
Сахарный леденчик,
Попонку из шелка,
И спрячу от волка.
Но бессмертное произведение не произвело требуемого действия, так как доброжелательную корову уже подоили, и она могла дать голодным детям не больше пары глотков.
— Убирайся! Старая жадина! — крикнула Нэн неблагодарно, когда в отчаянии оставила свои попытки, и бедная корова зашагала дальше с мягким мычанием, полным удивления и упрека.
— Сделаем по глоточку, а потом надо походить. Мы заснем, если не будем двигаться, а когда люди потеряются, они не должны спать. Помнишь, как девочка в той красивой истории, которую мы читали, уснула под снегом и умерла?
— Но сейчас нет никакого снега, и так хорошо и тепло, — сказал Роб, который не был одарен такой же живой фантазией, как Нэн.
— Все равно, мы лучше побродим вокруг и покричим еще немного, а уж если и тогда никто не придет, мы спрячемся под кустами, как мальчик-с-пальчик и его братья.
Прогулка, однако, оказалась очень короткой, так как сонный Роб спотыкался и падал так часто, что Нэн совершенно потеряла терпение, почти обезумев от ответственности, которую взяла на себя.
— Если ты снова свалишься, я тебя встряхну, — сказала она, поднимая маленького мужчину очень ласково, так как Нэн больше бранилась, чем на самом деле сердилась.
— Пожалуйста, не надо. Это мои ботинки все время поскальзываются, — и Роб мужественно подавил всхлипывание, которое было готово вырваться, и добавил жалобным, но терпеливым тоном, тронувшим сердце Нэн: — Если бы мошки меня так не кусали, я мог бы уснуть, пока мама не придет.
— Положи голову мне на колени, а я накрою тебя моим передником. Я не боюсь ночи, — сказала Нэн, садясь и стараясь убедить себя, что ее не пугают тени и таинственный шелест вокруг нее.
— Разбуди меня, когда мама придет, — сказал Роб, и через пять минут уже крепко спал, положив голову на колени Нэн под ее передник.
Девочка сидела минут пятнадцать, глядя прямо перед собой полными тревоги глазами и чувствуя себя так, словно каждая секунда тянулась целый час. Затем бледное свечение появилось над вершиной холма, и она сказала себе:
— Ночь кончается, наступает утро. Интересно увидеть рассвет. Я буду наблюдать, как солнце восходит, а когда будет светло, мы сумеем найти дорогу домой.
Но еще прежде чем круглое лицо луны выглянуло из-за холма, чтобы разрушить ее надежды, Нэн, откинувшись назад в маленькой беседке из высоких папоротников, погрузилась в глубокий сон, в котором были светляки и голубые передники, горы черники и Робби, вытирающий слезы черной корове, которая всхлипывала: "Я хочу домой! Я хочу домой!"
Пока дети спали, мирно укачиваемые сонным жужжанием множества комаров, семья дома была в огромном волнении. Телега прибыла в пять, и все кроме Джека, Эмиля, Нэн и Роба стояли у ограды, ожидая ее. Правил Франц вместо Сайласа, и когда мальчики сказали ему, что другие ушли домой через лес, он сказал с недовольным видом:
— Им следовало оставить Роба здесь; он устанет от долгой прогулки пешком.
— Они пошли коротким путем и понесут его, если он устанет, — сказал Стаффи, который хотел поскорее добраться домой и поужинать.
— Вы уверены, что Нэн и Роб пошли с ними?
— Конечно, я видел, как они перелезали через изгородь, и крикнул, что уже почти пять, а Джек крикнул в ответ, что они идут другим путем, — объяснил Томми.
— Ну, хорошо, тогда садитесь, — и телега с усталыми детьми и полными ведрами загромыхала вниз с холма.
Лицо миссис Джо стало озабоченным, когда она услышала о том, что компания разделилась, и послала Франца с Тоби встретить и привезти младших домой. Ужин кончился, и семья собралась, как обычно, в прохладном холле, когда Франц вбежал, разгоряченный, запыленный и растерянный.
— Они вернулись? — выкрикнул он, еще только подбегая к дому.
— Нет! — и миссис Джо сорвалась со своего стула с таким испуганным видом, что все вскочили и столпились вокруг Франца.
— Я нигде не смог их найти, — начал он, но слова едва прозвучали, когда громкое "А вот и мы!" заставило всех вздрогнуть, и в следующую минуту из-за угла дома появились Джек и Эмиль.
— Где Нэн и Роб? — закричала миссис Джо, стиснув Эмиля так, что тот испугался, не потеряла ли вдруг его тетушка рассудок.
— Не знаю. Разве они не вернулись домой с остальными? — отвечал, он торопливо.
— Нет! Джордж и Томми сказали, что они пошли с вами.
— Нет, не пошли. Я их не видел. Мы искупались в пруду и вернулись через лес, — сказал Джек, выглядя встревоженным, что неудивительно.
— Позовите мистера Баэра, возьмите фонари и скажите Сайласу, что он мне нужен.
Вот все, что сказала миссис Джо, но они знали, что она имеет в виду, и бросились исполнять ее приказания. Через десять минут мистер Баэр и Сайлас отправились в лес, а Франц мчался по дороге на старом Энди обыскивать большое пастбище. Миссис Джо схватила кое-какую еду со стола, маленькую бутылочку вина из аптечки, взяла фонарь и, приказав Джеку и Эмилю идти с ней, а остальным не трогаться с места, уехала на Тоби, не задержавшись, чтобы взять шляпу или шаль. Она слышала какой-то бег позади, но не сказала ни слова, пока, остановившись, чтобы окликнуть и прислушаться, не увидела неожиданно в свете своего фонаря лицо Дэна.