– Что-то плохое обо мне говорили? – поинтересовалась она, присев на ручку кресла.
Мать поделилась с ней добрыми вестями. Джози искренне им порадовалась, а Деми с милостивым видом принял ее поздравления – тогда сестра решила сбить с него спесь и добавить ложку дегтя в его бочку меда.
– Вы вроде бы обсуждали пьесу… Кстати о ней: я подумываю исполнить кое-какую песенку, для забавы. Как тебе?
Она уселась за пианино и затянула на мотив известной песни «Кэтлин Мавурнин»:
– Прекрасная дева, как выразить мне
Любовь, что пылает в несчастной груди?
Увидев тебя, точно в сказочном сне,
Мечтаю всю жизнь я с тобой провести!
Дальше петь не стала, но Деми, багровый от гнева, тотчас бросился на нее, а ловкая попрыгунья сновала между столами и стульями, спасаясь от будущего партнера «Тайбера и компании».
– Обезьянка бессовестная, как ты смеешь рыться в моих записях?! – вопил сердитый поэт, безуспешно пытаясь поймать негодницу, а та металась в разные стороны и дерзко размахивала перед братом листом бумаги.
– Не рылась я! Нашла в словаре. Нечего бросать мусор где ни попадя. Неужто не понравилась песенка? А я старалась!
– Я тебе такую песенку задам, если будешь лезть в мои вещи!
– Попробуй поймай!
Джози умчалась в кабинет, чтобы вволю препираться с братом, ибо миссис Мэг уже укоряла их:
– Дети, дети! Не ссорьтесь!
Когда Деми ворвался в кабинет, злополучный листок уже горел в камине, и юноша тотчас успокоился, коли яблоко раздора исчезло.
– Ну и хорошо, что сгорел, мне он без надобности – просто сочинил куплетик для одной барышни. Но больше моих бумаг не трогай, иначе возьму назад свой совет: я сегодня уговаривал маму позволить тебе играть на сцене, сколько вздумается.
Страшная угроза мигом остудила пыл Джози, и она сладким голоском попросила брата пересказать свои слова. Дабы пристыдить ее, Деми уступил просьбе – и благодаря искусству дипломатии приобрел верную союзницу.
– Милый мой! Больше никогда не стану тебя дразнить, пусть ты и чахнешь по своей ненаглядной день и ночь. Раз ты на моей стороне, я встану на твою и ни словечка не выдам. Погляди! Я тебе принесла записку от Элис. Ну как, сойдет за примирительный дар? Успокоит оскорбленные чувства?
Глаза Деми сверкнули, когда Джози протянула ему сложенный треугольником листок, но юноша догадывался о содержании и решил проучить сестру – она прямо опешила, когда он сказал бесстрастно:
– Это пустяк – наверное, пишет, пойдет ли завтра с нами на концерт. Прочти сама, если хочешь.
Джози, как и любая женщина, склонная к противоречиям, потеряла к записке всякий интерес и равнодушно протянула брату, однако не спускала с него взгляда, пока он невозмутимо читал две строчки, а затем бросил послание в огонь.
– Вот как! А я думала, ты дорожишь каждым словом «прекрасной девы». Разве ты к ней равнодушен?
– Нет, конечно, ее все любят, но «чахнуть по ненаглядной», как ты изволила выразиться, – это не обо мне. Послушай, глупенькая: пьесы настроили тебя на романтический лад, а раз мы с Элис иногда играем влюбленных, ты и вбила себе в головенку эдакую чепуху. Не ищи того, чего нет, лучше занимайся своими делами, а мои предоставь мне. Я тебя прощаю, но больше так не делай – это дурновкусие, а королевы театральных подмостков ведут себя достойно.
Последняя фраза добила Джози: она смиренно попросила прощения и отправилась в кровать, Деми тоже ушел к себе, убежденный, что и сам встал на верный путь, и любопытную сестру направил. Впрочем, если бы он видел, с каким лицом она слушает тоскливую мелодию его флейты, он бы не был столь уверен – презрительно фыркнув, хитрая лисичка произнесла:
– Ха! Меня не обманешь. Я-то знаю: Дик поет серенады Софи Уэлкс.
Глава одиннадцатая. День благодарения Эмиля
«Бренда» мчалась на всех парусах, поймав крепчающий ветер, и на борту ликовали, ибо долгое плавание подходило к концу.
– Четыре недели, миссис Харди, и мы вас угостим чаем, какого вы еще не пробовали, – пообещал второй помощник Хоффман двум дамам в защищенном уголке палубы.
– Жду с нетерпением, а еще больше – ступить наконец на твердую землю, – с улыбкой призналась старшая: Эмиль был у нее любимцем, да и как иначе, ведь он окружал вниманием жену и дочь капитана, единственных пассажирок на борту.
– И я, даже если придется носить туфли вроде китайских джонок[50]. Я столько раз спускалась и поднималась, что останусь босиком, если не поторопимся, – засмеялась Мэри, дочь капитана, показала потрепанные ботиночки и с благодарностью поглядела на юношу, сопровождавшего ее во время прогулок по палубе.
– В Китае такие маленькие поди поищи, – с галантностью моряка ответил Эмиль, мысленно решив тотчас же после прибытия отыскать прелестнейшие туфельки в стране.
– Даже не знаю, дорогая моя, как бы ты совершала моцион, если бы не ежедневные прогулки с мистером Хоффманом. Молодым людям нужно побольше двигаться, а вот старушкам вроде меня здесь самое место, когда погода хорошая. Как думаете, будет шторм? – спросила миссис Харди, встревоженно глядя на запад, где алел закат.
– Разве только ветер поднимется, мадам, тогда и мы поплывем веселее, – ответил Эмиль, знающим взглядом окинув судно.
– Прошу, мистер Хоффман, спойте! Приятно насладиться музыкой в это время дня. Мы будем по ней скучать, когда сойдем на берег, – уговаривала Мэри чарующим тоном, который и акулу бы вынудил спеть, если бы та умела.
Все эти месяцы Эмиль нередко благодарил Бога за свое дарование, ибо оно скрашивало долгие дни и делало сумерки счастливейшим временем дня, если ветер и погода соответствовали. Он с готовностью настроил свой рожок, прислонился к лееру подле девушки и затянул любимую песню, глядя, как ветер развевает ее каштановые локоны:
– А мне бы ветра посвежей,
Покрепче парусов,
Корабль молнии быстрей,
Радушней берегов!
Привольна жизнь у моряков,
Им по плечу любое.
Для них вода что дом родной,
Могила – дно морское.
Едва затих его чистый, сильный голос, как миссис Харди воскликнула:
– Что это?!
Острый взгляд Эмиля тотчас уловил облачко дыма над люком, где дыма быть не должно, и сердце юноши на миг замерло в груди, а в голове промелькнула страшная мысль: «Пожар!» Он взял себя в руки и отошел, буркнув:
– Здесь курить запрещено, пойду остановлю нарушителя.
Едва скрывшись из виду, он изменился лицом, прыгнул в люк и подумал, кривя губы в невеселой улыбке: «Если пожар, то и вправду попаду на дно морское».
Вскоре он поднялся, едва не задохнувшись от дыма и побледнев, насколько может это сделать загорелый человек, однако же сохранил спокойствие и доложил капитану:
– Пожар в трюме, сэр.
– Не пугайте женщин, – тотчас скомандовал мистер Харди, а после оба отправились выяснять, насколько силен коварный противник и получится ли его одолеть.
Груз «Бренды» мог в любую минуту вспыхнуть как спичка, и, несмотря на потоки воды, вылитой в трюм, тотчас стало ясно: корабль обречен. Из всех щелей на палубе просачивался дым, а поднявшийся ветер превратил тлеющий огонек в бушующий пожар, и страшной правды было уже не скрыть. Миссис Харди и Мэри храбро приняли тяжелую весть: покинуть корабль они должны по первому же приказу. Спешно подготовили шлюпки, матросы исправно заткнули все отверстия, через которые мог проникнуть огонь. Вскоре несчастная «Бренда» превратилась в плавучую печь, и для всех прозвучал приказ: «В шлюпки!» Разумеется, женщин пустили первыми – к счастью, судно было торговое и больше пассажиров не было, поэтому паники не возникло, и шлюпки одну за другой спускали на воду. Та, в которую посадили женщин, осталась неподалеку от корабля – капитан покидал судно последним.
Эмиль оставался с ним, пока не приказали уйти – он подчинился неохотно, но поступил правильно, ибо стоило ему сесть в шлюпку, что качалась на волнах внизу, полускрытая облаком дыма, подсвеченная пламенем мачта вдруг с грохотом рухнула, выбросив капитана Харди за борт. Он всплыл из-под обломков, и к нему тотчас направилась шлюпка – Эмиль бросился в воду и спас бесчувственного капитана. Пришлось молодому человеку взять командование на себя, и он приказал грести из последних сил, ибо в любую минуту мог случиться взрыв.
Остальным шлюпкам ничего не грозило, и они остановились посмотреть на поразительное и страшное зрелище – корабль, пылающий посреди моря; огонь озарял тьму алым и отбрасывал отсветы на водную гладь, по которой плыли хрупкие лодчонки с бледными от страха людьми – все они провожали взглядом обреченную «Бренду», а та медленно погружалась в свою водную могилу. Однако никто не застал ее конца, ибо ветер вскоре разметал наблюдающих в разные стороны, и некоторым суждено было увидеться лишь тогда, когда море вернет своих мертвецов.
Шлюпка, за судьбой которой нам предстоит следить, к рассвету осталась одна, и уцелевшие осознали всю опасность своего положения. На судно погрузили, сколько успели, еды, воды и прочих необходимых для удобства и выживания средств, но было совершенно очевидно: на серьезно раненного мужчину, двух женщин и семерых матросов запасов не хватит – им отчаянно требовалась помощь. Только и оставалось надеяться на встречу с каким-нибудь кораблем, но бушевавший всю ночь ветер сбил их с курса. И все же несчастные цеплялись за эту надежду и коротали мучительные часы, глядя на горизонт и подбадривая друг друга предсказаниями о скором спасении.
Второй помощник Хоффман показал себя храбрым и благородным человеком, хотя неожиданная ответственность и давила тяжким грузом на его плечи, ибо состояние капитана казалось безнадежным, отчаяние его супруги разрывало ему сердце, а слепая вера юной барышни в его способность всех спасти не позволяла дать слабину. Матросы с готовностью подчинялись его приказам, но Эмиль знал: голод и безысходность могут превратить их в дикарей, и тогда ему придется взять на себя тяжкую обязанность. И вот он положился на собственную храбрость, держался мужественно и так бодро говорил о несомненном спасении, что все невольно потянулись к нему за помощью и поддержкой.