– Мне бы сейчас не помешало целых три: одна бы обмахивала веером, другая – целовала, третья – принесла стаканчик холодного лимонада! – Пышка тоскливо поглядел в сторону дома, но никакой помощи, естественно, не дождался.
– Корневое пиво сойдет? – вдруг послышалось у него за спиной.
Долли вскочил на ноги, Пышка перекатился на спину, точно испуганный морской поросенок.
На перекладине забора сидела миссис Джо; на плече у нее висели ремень и два кувшина, в руках она держала оловянные кружки, а на голове ее красовалась старомодная шляпка.
– Я знала, что мальчики напьются холодной воды и заболеют, и решила принести им вкусного и полезного корневого пива. Пили, как рыбы! Но мне помогал нести Сайлас, поэтому осталось много. Хотите?
– Да, спасибо. Давайте мы сами нальем. – Долли подержал кружку, а Пышка радостно ее наполнил: оба были признательны, но и страшились – а вдруг миссис Джо слышала не только пожелание, но и все остальное?
Выяснилось, что слышала: пока юноши стоя пили за ее здоровье, миссис Джо села между ними, с кувшинами и кружками, напоминая маркитантку средних лет, и сказала:
– Рада, что вы хотите видеть в своем колледже девушек, но, надеюсь, вы научитесь к тому времени говорить о них в более уважительном тоне – а если нет, первый урок вы получите от них самих.
– Честное слово, мэм, я пошутил, – начал Пышка, заглатывая пиво.
– И я. Уверен… Я… Я к ним очень расположен, – пробормотал Долли в ужасе, ибо предвидел нравоучение.
– Расположен, да не так. Может, легкомысленным девушкам и нравится, когда их зовут «хорошенькими милашками» и прочими подобными словами, но разумные барышни хотят, чтобы в них видели личностей, а не кукол. Да-да, я собираюсь читать вам нотации, таков уж мой долг, поэтому вставайте и примите наказание, как подобает мужчинам.
Миссис Джо рассмеялась, но говорила серьезно; прошлой зимой она по кое-каким знакам и намекам поняла, что мальчики ее «познают жизнь» способом, который она совсем не одобряет. Оба оказались вдали от дома, могли швыряться деньгами и были неопытны, любопытны и доверчивы, как все юноши своего возраста. Не самые большие поклонники чтения, они не имели надежного путеводителя, который помогает усердным студентам; один любил праздность, удобство и настолько привык потакать своим телесным прихотям, что поступал так же с душевными; другой был склонен к тщеславию, как всякий симпатичный юноша, вел себя высокомерно и всеми способами искал одобрения товарищей. Эти черты и недостатки делали их особенно восприимчивыми к соблазнам, которым предаются все слабовольные любители развлечений. Миссис Джо хорошо знала характер юношей и не раз пыталась их предостеречь, но они, судя по всему, так и не поняли мягких намеков – значит, придется высказаться без обиняков: богатый опыт в воспитании мальчиков научил ее откровенности и в то же время ловкости в разговорах об опасностях, которые обычно замалчиваются, покуда не становится слишком поздно и остается лишь горько сожалеть.
– Я хочу поговорить с вами как мать, ведь ваши маменьки далеко, а в кое-каких вопросах необходим совет именно добропорядочной матери, – серьезно возвестила миссис Джо из-под полей шляпки.
«Бог ты мой! Ну все, началось!» – мысленно сокрушался Долли, а Пышка, наливший себе еще корневого пива, принял первый удар на себя.
– Большого вреда оно не принесет, а вот других напитков употреблять не стоит, Джордж. Обжорство – старая твоя беда, и после нескольких приступов несварения ты поумнеешь. А вот выпивка – это уже серьезнее, она вредит не только телу, но и душе. Слышала я, как ты со знанием дела рассуждаешь о винах, хотя тебе это не по возрасту, а несколько раз слышала и неподобающие шутки. Заклинаю, не играй этим опасным зельем «ради забавы», как ты говоришь, или из потворства моде и товарищам. Прекрати немедленно и усвой навсегда: во всем необходима мера.
– Клянусь, я пью только вино и принимаю железо! Мама говорит, мне нужно тонизирующее средство, чтобы мозг восстановился после учебы, – заверил Пышка и поставил кружку, точно она жгла ему пальцы.
– Хорошая говядина и овсянка восстановят клетки мозга лучше любого тоника. Нужно двигаться побольше и питаться попроще – хотела бы я оставить тебя тут на месяц-другой, от соблазнов подальше. Я бы тебе устроила лечебное голодание, ты бы научился бегать без отдышки и перестал бы есть по четыре-пять раз в день. До чего безобразная рука! Как не стыдно!
Миссис Джо подхватила его пухлый кулак, весь покрытый ямочками, когда Пышка попытался застегнуть посвободнее ремень, слишком длинный для юноши его лет.
– Тут ничего не поделаешь, семейная предрасположенность, – защищался Пышка.
– Тем более надо следить за собой! Хочешь умереть молодым или на всю жизнь превратиться в инвалида?
– Нет, мэм!
Пышка так перепугался, что миссис Джо не могла больше упрекать юношу за эти начальные проявления порока – к тому же, немалая часть вины лежала на избаловавшей его матери, поэтому миссис Джо смягчила голос и добавила, слегка шлепнув его по толстой руке, как в прежние времена, когда он тянулся к сахарнице:
– Так будь осторожен. Характер человека написан на лице, так пусть на твоем не читаются невоздержанность и чревоугодие.
– Не будет такого, мэм! Пожалуйста, составьте меню для здорового питания, а я по возможности ему последую. Я и правда раздаюсь вширь, не нравится мне это, да и печень у меня ленивая, сердце колотится, голова болит. Мама говорит, я перестарался с учебой, а по-моему – с едой.
Во вздохе Пышки сожаление об отвергнутых отныне радостях смешалось с облегчением: он наконец высвободил руку и смог ослабить ремень.
– Составлю, а ты все выполняй, и год спустя станешь мужчиной, а не мешком с мукой. Твой черед, Долли. – Миссис Джо повернулась ко второму преступнику, а тот дрожал в страхе и жалел, что приехал.
– Ты учишь французский так же усердно, как прошлой зимой?
– Нет, мэм, опостылел мне он… То есть я… занят г-греческим, – начал Долли смело, не заметив подвоха в странном вопросе, а потом кое-что вспомнил, запнулся и принялся с глубочайшим интересом разглядывать свои туфли.
– Да не занят он ничем, только читает французские романы и ходит в оперу-буфф. – Пышка невольно подтвердил подозрения миссис Джо.
– Так я и думала. Об этом и хочу поговорить, Долли. Тед после твоих слов тоже вдруг решил изучать французский, вот я и сходила в театр сама и пришла к выводу: порядочному юноше там не место. Твои университетские друзья туда явились в полном составе, и с радостью отмечаю, что младшие из них так же смутились, как я. Зато старшим понравилось, и, когда мы вышли, они дожидались этих размалеванных девиц – хотели пригласить их на ужин. Ты с ними ходил?
– Один раз.
– И понравилось тебе?
– Нет, мэм, я… ушел пораньше, – ответил Долли, запнувшись, и лицо его покраснело под стать модному галстуку.
– Приятно, что ты еще не разучился краснеть, хотя и это ненадолго – если станешь и дальше так «учиться», позабудешь всякий стыд. Общество подобных женщин тебя сделает непригодным для общества женщин добропорядочных, и кончится дело бедой, грехом и позором. Ну почему отцы города не запретят это злодейство – знают ведь, сколько от него вреда! У меня чуть сердце не разорвалось, когда эти мальчики, которым место дома, в постелях, поехали кутить всю ночь и ломать себе жизнь!
Молодых людей явно напугала яростная неприязнь миссис к Джо к модному в то время развлечению, и они ждали в покаянном молчании: Пышка радовался, что не посещал этих бесшабашных ужинов, а Долли – что «ушел пораньше». Положив руку каждому на плечо и разгладив гневно сморщенный лоб, миссис Джо сказала по-матерински ласковым тоном, ибо от всей души хотела им помочь, коль этот разговор выпал на ее долю, – и помочь мягко, без запугиваний:
– Мальчики мои дорогие, все это я говорю из любви к вам! Знаю, беседа эта неприятна, но совесть не дает мне молчать, раз уж я могу уберечь вас от двух серьезных пороков, которые тиранят целый мир и наставляют юношей на путь саморазрушения. Вы только распробовали их прелесть, но вскоре не сможете устоять и сдадитесь полностью. Молю, прекратите, пока не поздно, – спасите и себя, и других своим честным примером. Если вас терзают сомнения, обращайтесь ко мне, ничего не бойтесь и не стыдитесь – я слышала куда более тяжелые признания, чем ваши, и утешила немало несчастных, которые сбились с пути лишь потому, что не получили в свое время доброго совета. Послушайте меня, и целовать матерей вы будете чистыми устами, а в подходящее время заслужите любовь порядочных девушек.
– Хорошо, мэм, спасибо вам! Все так, но не очень-то просто блюсти все правила, когда дамы угощают вином, а джентльмены водят дочерей на веселые спектакли, – признал Долли: он понимал, что придется нелегко, но хотел взять себя в руки.
– Знаю, тем большего уважения заслуживает человек достаточно разумный и отважный, чтобы пойти наперекор общественному мнению и свободным нравам беспечных мужчин и женщин. Думайте о тех, к кому относитесь с особым почтением, старайтесь им подражать – и сами послу́жите образцом для других. Пусть лучше моим мальчикам достанутся насмешки и пренебрежение сотни глупцов, чем они утратят то, что никакими силами невозможно вернуть обратно, – порядочность и самоуважение. Неудивительно, что вам трудно «блюсти все правила»: книги, фотографии, бальные залы, театры и улицы непрестанно предлагают соблазны, однако, если постараться, можно устоять. Прошлой зимой миссис Брук очень волновалась: ее Джону из-за дел в издательстве приходилось возвращаться по ночам, вот она и завела с ним разговор о том, что человек нередко видит и слышит по дороге домой в полуночный час, а он твердо ответил: «Понимаю, о чем ты, но человека не сбить с верного пути, если он сам того не захочет».
– Истинный Дьякон! – воскликнул Пышка с одобрительной улыбкой на широком лице.
– Рад, что вы рассказали. Он прав, и за желание следовать верному пути мы его и уважаем, – добавил Долли; по взгляду юноши госпожа наставница поняла, что задела нужную струну и пробудила в юноше дух подражания – возможно, куда более сильный стимул, чем ее слова. Успокоившись, она собралась покинуть судебное заседание, которому предшествовал допрос с пристрастием, – впрочем, после обвинительного приговора нередко следует помилование.