Музыка звучала великолепная – да и как иначе, если дирижирует сам Аполлон. Стихотворения, как всегда в подобных случаях, весьма отличались по качеству, ибо молодежь пыталась выразить старые истины новыми словами и усердно добавляла своим произведениям веса – читала с сосредоточенным видом и большой выразительностью. Приятно было поглядеть, с каким глубоким интересом встретили барышни слова лучшего студента, а после захлопали ему так, будто ветерок шелестел над цветочной клумбой. Еще приятнее и важнее было наблюдать за лицами юношей, когда хрупкая девушка в белом встала среди знатных гостей в черных фраках и, то краснея, то бледнея, прочла речь от всего своего женского сердца, со всей силой женского ума; и пусть губы ее дрожали, важность задачи не давала ей отступить: она рассказала о надеждах и сомнениях, об упованиях и о наградах за труд – обо всем, что необходимо человеку и требует от него упорства и старания. Ее чистый, нежный голос пробуждал благородство в душах юношей и скреплял печатью долгие годы дружбы, которые навсегда останутся чудесным воспоминанием.
Речь Элис Хит единогласно признали лучшим выступлением торжества: без излишней цветистости и сентиментальности, свойственных юным ораторам, она тронула сердца искренностью и рассудительностью, говорила столь вдохновенно, что вызвала бурю аплодисментов, а остальных выпускников до того воспламенил призыв «шагать плечом к плечу», точно она им спела гимн революционеров – «Марсельезу». Один юноша разволновался и едва не подхватил Элис, когда она спускалась со сцены, однако она поспешила скрыться среди подруг, а те приветствовали ее ласковыми взглядами и слезами радости. Благоразумная сестра остановила юношу, тот взял себя в руки и сосредоточил внимание на речи президента колледжа.
И она того стоила, ибо мистер Баэр говорил точно отец, что провожает детей на битву жизни; его ласковые, мудрые и полезные слова надолго остались в памяти выпускников, даже когда забылись похвалы. Последовали другие привычные в Пламфилде церемонии, и наконец торжество подошло к завершению. Как со здания не сорвало крышу от громогласных звуков студенческого гимна – навсегда останется загадкой, однако же крыша осталась на месте – только задрожали гаснущие гирлянды, когда пение достигло их и смолкло, а эхо осталось звучать в коридорах весь последующий год.
День прошел за обедом и закусками, а к закату все немного утомились и решили отдохнуть перед празднеством. Вечера у президента колледжа всегда ждали с нетерпением, как и танцев в Парнасе, прогулок, пения и флирта – всех маленьких радостей, какие только могут успеть позволить себе выпускники за несколько часов.
Сновали экипажи, и веселые компании на веранде, лужайках и подоконниках праздно гадали, кто же эти почетные гости. Всех особенно заинтересовал пыльный экипаж, набитый сундуками, – дом мистера Баэра радушно отворил перед ним ворота. Вышли два джентльмена, приехавшие будто бы издалека, а за ними – две юные барышни. Баэры встретили всех четверых радостными криками и объятиями. Потом все скрылись в доме, внесли багаж, и гостям оставалось лишь гадать, что это за таинственные незнакомцы, пока хорошенькая студентка не объяснила: это племянники профессора, и один из них как раз приехал в свадебное путешествие.
Девушка оказалась права: Франц с гордостью представил родным светловолосую и крепкую супругу, и едва ее успели расцеловать и благословить, как Эмиль подвел к ним прелестную англичанку Мэри и оповестил радостно:
– Дядя, тетя Джо, а вот еще одна дочь! Примете мою жену тоже?
Разумеется, приняли: Мэри едва удалось вызволить из крепких объятий новых родственников – памятуя, сколько молодые выстрадали вместе, они считали вполне естественным счастливое завершение дальнего странствия, которое началось столь трагически.
– Что же ты не предупредил? Мы бы приготовились встречать две пары новобрачных, а не одну! – воскликнула миссис Джо, как всегда не слишком торжественно одетая: она выбежала из спальни, где собиралась на важный вечер, едва успев прикрыть папильотки платком.
– Вспомнил, как вас всех удивил своим браком дядя Лори, и захотел последовать его примеру, – засмеялся Эмиль. – Я пока не на службе, вот мы и решили поехать вместе со стариной Францем, раз уж ветер и погодка позволяют. Думали приехать вчера, да не вышло – это ничего, хоть к концу праздника успели, и то хорошо!
– Сыночки мои, как я рад, что фы счастлифы и вернулись домой! Слоф нет выразить мою благодарность, только и остается просить милостивого Gott благословить фас до сохранить! – воскликнул профессор Баэр, пытаясь обнять всех четверых разом. По щекам его текли слезы, и он от волнения едва не позабыл английский.
Апрельский ливень принес свежесть и успокоил взволнованные сердца счастливого семейства, ну а потом все принялись говорить разом: Франц и Людмила общались с дядюшкой по-немецки, Эмиль и Мэри беседовали с тетушками; а вокруг собралась молодежь – им не терпелось услышать все о кораблекрушении, спасении, возвращении домой. Эта история заметно отличалась от рассказанной в письме: Эмиль пылко повествовал о случившемся, а время от времени моряка нежно прерывала Мэри – она вставляла опущенные Эмилем подробности его мужества, выдержки и самоотверженности; все с искренним восхищением и сочувствием слушали рассказ наших счастливцев, спасшихся от страшной опасности.
– Теперь при звуке дождя я хочу прочесть молитву, ну а перед женщинами я снимаю шляпу, ибо они отважнее любого знакомого мне мужчины, – объявил Эмиль с новой для него серьезностью, которая шла ему не меньше, чем чуткость по отношению к окружающим.
– Может, женщины и отважны, зато некоторые мужчины столь же добры и самоотверженны, как женщины. Помнится, один посреди ночи тайком засовывал свою долю еды в карман девушки, а ведь сам умирал с голоду и часами укачивал на руках больного, лишь бы тот хоть немного поспал. Нет, любимый, я все расскажу, ты меня не остановишь! – воскликнула Мэри, обеими руками убирая его ладонь от своих губ.
– Я всего-навсего выполнял свой долг. Продлись наши мучения хоть немного дольше – кто знает, может, я дошел бы до состояния бедного Барри или боцмана. Жуткая выдалась ночка, верно? – Эмиль вздрогнул при этом воспоминании.
– Не думай о ней, милый. Расскажи о счастливых деньках на «Урании», когда папе стало лучше, нам ничто не грозило и мы плыли домой. – Мэри доверчиво поглядела на мужа и ласково коснулась его руки – от этого тяжелые воспоминания, похоже, отступили, а их место заняли радостные.
Эмиль тотчас воспрял духом и, приобняв свою «любушку» за талию, поделился счастливой концовкой, как подобает жизнерадостному моряку:
– Отменно мы повеселились в Гамбурге! Дядя Герман заботился о капитане как мог, и, пока жена за ним ухаживала, Мэри заботилась обо мне. Пришлось меня немного подлатать: во время пожара у меня пострадали глаза, а потом я часами высматривал парус и почти не спал, вот и появился в них туман, похлеще лондонского. Мэри взяла на себя роль «штурвала» и доставила меня в порт, да только я привык держать верную команду, вот и устроил ее насовсем старшим помощником – и вперед, в счастливое плавание!
– Тсс! Милый, что за глупости, – прошептала Мэри: теперь пришел ее черед останавливать Эмиля – как любая англичанка, она стеснялась разговоров на личные темы.
Эмиль взял нежную ручку в свою, гордо посмотрел на единственное на ней колечко и продолжил с важным видом адмирала:
– Капитан советовал чуток повременить, а я ответил: мы вдвоем пережили страшное ненастье, и если не узнали друг друга как следует, то не узнаем уже никогда. Я понял: если эта ручка не будет держать штурвал, никудышный из меня мореход! Я своего добился, и моя храбрая юная женушка отправилась со мной в рейс. Храни ее Бог!
– Ты и в плавание с ним пойдешь? – спросила Дейзи, восхищенная храбростью Мэри – сама она, точно кошка, воды избегала.
– Я не боюсь, – отвечала верная Мэри. – Мой капитан меня видел и в штиль, и в шторм, и, если снова потерпит крушение, пусть лучше я буду с ним, а не сходить с ума на суше.
– Настоящая женщина, истинная жена моряка! Повезло тебе, Эмиль, и пусть ваши рейсы заканчиваются благополучно! – воскликнула миссис Джо, довольная этой крепко просоленной любовью. – Мальчик мой дорогой, я ни минуты не сомневалась, что ты вернешься, и даже когда все отчаялись, я не теряла надежды – знала, что ты цепляешься за мачту где-то в этом жутком море!
В доказательство своей веры миссис Джо стиснула Эмиля в объятиях, точно мистер Пилликодди.
– Ну конечно! – горячо подтвердил Эмиль. – И мачтой моей были воспоминания о ваших с дядей словах. Они меня поддерживали, и среди мыслей, что роились в голове долгими ночами, отчетливее всего была та, о красной нити, – помните, об английском флоте и все такое? Очень мне понравилась история, вот я и решил: если останется от меня лишь обрывок каната, пусть виднеется в нем красная нить.
– Так и случилось, милый! Капитан Харди тому подтверждение, и свою награду ты получил. – Миссис Джо с материнской нежностью поцеловала Мэри, невольно выдав: английская роза ей нравится больше, чем немецкий василек – пусть даже нежный и скромный.
Эмиль терпеливо наблюдал за этой маленькой церемонией родных, а потом, окинув взглядом комнату, которую уже не надеялся увидеть, заметил:
– Чудно́, как человеку в минуту опасности вспоминаются разные мелочи. Несет нас по волнам – голодных, отчаявшихся, – а у меня в голове звучат колокольчики, топот Теда по лестнице, и вы зовете: «Мальчики, мальчики, пора вставать!» Я, как наяву, ощущал запах нашего кофе, а однажды чуть не заплакал: мне снилось имбирное печенье Азии. Клянусь, редко в жизни меня ждало такое разочарование: просыпаешься голодный, а в ноздрях еще стоит пряный аромат! Угостите печеньем, если найдется?
Тетушки и кузины сочувственно ахнули и тотчас повели Эмиля к желанному лакомству – в доме всегда имелся достаточный запас. Миссис Джо с сестрой перешли к другой группке и с удовольствием слушали, как Франц рассказывает о Нате: