– Я когда увидел, до чего он поистрепался и похудел, сразу понял: беда случилась, но он отмахнулся и так обрадовался нашему приезду и новостям, что я не стал его долго расспрашивать, а после отправился к профессору Баумгартену и Бергману. Они мне все и рассказали: оказывается, он потратил все деньги и теперь выплачивает долг упорной работой и самопожертвованием. Баумгартен посчитал, что ему это пойдет на пользу, поэтому молчал. Впрочем, так и оказалось: Нат покончил с долгами и заработал на жизнь кровью и по́том, как полагается честному человеку.
– Мне этим Нат и нравится. То и правда был урок, и мальчик хорошо его усвоил. Показал себя настоящим мужчиной и заслужил место, которое ему предлагает Бергман, – заметил мистер Баэр, когда Франц поведал еще несколько подробностей этой истории.
– Говорила же, Мэг, что есть у него хорошие качества, а любовь к Дейзи его только поддержит. Милый мальчик, вот бы он стоял с нами! – воскликнула миссис Джо, от умиления позабыв все тревоги, терзавшие ее уже несколько месяцев.
– Я очень рада – видимо, опять придется уступить, тем более что у нас здесь настоящая эпидемия. Вы с Эмилем всем задали пример – я оглянуться не успею, как Джози и себе потребует возлюбленного, – в отчаянии отозвалась миссис Мэг.
Однако миссис Джо заметила, как тронули сестру испытания Ната, и поспешила перевести разговор на его достижения – хотела полной победы, ибо успех упоителен.
– Герр Бергман сделал ему достойное предложение, правда? – спросила она, хотя мистер Лори уже сообщил ей об этом, едва получив от юноши письмо с новостями.
– Во всех отношениях. Нат хорошенько потренируется в оркестре Бахмайстера, лучше узнает Лондон, а если захочет вернуться в Америку, получит место скрипача. Особой славы не ждите, но работа надежная, поможет в будущем. Я поздравил его; он был весьма доволен и сказал, как истинный влюбленный: «Расскажи Дейзи, очень тебя прошу – во всех подробностях!» Это вы, пожалуйста, сами, тетя Мэг, а еще сообщите ей, что у старины Ната теперь отменная белокурая борода. Ему к лицу – скрывает слабую линию рта, придает благородства большим глазам и «мендельсоновскому лбу», как говорила одна влюбленная барышня. Вот, Людмила привезла фотографию.
Снимок всех повеселил, как и другие интересные новости, которые добрый Франц запомнил ради друзей, хотя сам был охвачен волнительной переменой в жизни. Юноша в красках описывал терпение и самоотверженность Ната, из-за чего миссис Мэг почти сдалась, хотя, если узнала бы о случае с Минной и об игре на скрипке в пивных да на улице, сопротивлялась бы дольше. Она хорошенько запомнила услышанное и пообещала себе откровенный разговор с Дейзи, столь приятный любой женщине: оттаивать она будет постепенно и не сразу сменит нерешительное «Посмотрим» на горячее «Он многого добился – будь счастлива, доченька!».
Вдруг задушевную беседу прервал бой часов, и миссис Джо вернулась из мира романтики в реальность; схватившись за папильотки, она воскликнула:
– Дорогие мои, вам надо поесть и отдохнуть, а мне – переодеться: не принимать же гостей в столь позорном виде! Мэг, отведи, пожалуйста, Людмилу и Мэри наверх, поухаживай за ними. Франц знает, где столовая. Фриц, пойдем, я приведу тебя в порядок – мы с тобой так переполошились, похожи теперь на пугала!
Глава девятнадцатая. Белые розы
Пока путешественники отдыхали, а госпожа президент пыталась влезть в свое лучшее платье, Джози помчалась в сад нарвать цветов для новобрачных. Появление на горизонте новых интересных персонажей увлекло романтичную девочку, и в голове у нее только и было теперь, что истории о героических спасениях, поклонении, драматических развязках, а еще ее мучило женское любопытство: наденут ли прелестные гостьи свои фаты? Она стояла у пышного куста белых роз, срезая лучшие для букетов – собиралась перевязать их лентой, которую повесила на руке, и положить на прикроватные столики новых кузин в знак почтительного внимания. Послышались шаги; Джози вздрогнула и, подняв глаза, увидела брата: тот шел по дорожке, сложив руки на груди и опустив голову, – вид у него был задумчивый, рассеянный.
– Софи Уэклс, – тотчас догадалось проницательное дитя и самодовольно улыбнулось, посасывая палец – уколола, когда резко схватила стебель.
– Что ты задумала, озорница? – Деми вздрогнул, точно герой готического произведения: он не столько узрел, сколько почувствовал угрозу своим романтическим мечтаниям.
– Рву цветы для наших новобрачных. Вот бы и тебе так, да? – ответила Джози, которой прозвище «озорница» напомнило о любимом развлечении.
– Рвать цветы или жениться? – спокойно спросил Деми, однако розовый куст разглядывал с повышенным интересом.
– И то и другое: ты займись вторым, а цветов я тебе сама нарву.
– Не все так просто! – Деми со вздохом сорвал бутон, и доброе сердечко Джози дрогнуло.
– А что мешает? Приятно поглядеть, как все счастливы. Может, и твой черед настал, сейчас самое время. Она ведь скоро уедет.
– Кто? – Деми сорвал полураспустившийся бутон, к веселью Джози внезапно залившись краской.
– Ой, не будь лицемером! Элис, конечно. Послушай, Джек, я тебя люблю и хочу помочь, ведь это все ужасно интересно – влюбленные, свадьбы и прочее, так чего бы и нам не попробовать? Послушай моего совета, признайся Элис, как подобает мужчине, и заручись ее согласием до того, как уедет.
Деми засмеялся при словах младшей сестры, однако в душе поблагодарил ее и ответил ей спокойно, без обычной насмешливости:
– Ты очень добра, дитя. Ладно, поделись мудростью, намекни, как это я должен «признаться», следуя твоему изящному выражению?
– О, тут способов много, сам понимаешь. В пьесах влюбленные встают на колени, но с такими длинными ногами, как у тебя, это нелепость. У Теда вот получается ужасно, сколько с ним ни репетируй. Можешь воскликнуть: «Будь моей, будь моей!» – как тот старик, который швырялся огурцами за забор миссис Никльби у Диккенса, если хочешь продемонстрировать чувство юмора, или можешь написать ей стишок. Ты ведь так уже делал.
– Джо, я и правда люблю Элис, и она, кажется, знает. Я мечтаю ей признаться, но при одной мысли теряю голову, а выставлять себя дураком не хочу. Я думал, ты мне подскажешь хороший способ: ты ведь все время читаешь стихи и вообще такая романтичная.
Деми хотел выразиться ясно, однако в отчаянии влюбленного утратил достоинство и привычную сдержанность – просил младшую сестру научить его, как задать вопрос, для ответа на который довольно лишь одного слова. Приезд счастливых кузенов нарушил разумные планы Деми и твердое решение еще немного подождать. Рождественская пьеса обнадежила юношу, выступление Элис наполнило его нежной гордостью, а при виде светящихся от счастья новобрачных он дрогнул и решил: надо немедленно объясниться Элис в чувствах. Дейзи поддерживала его во всем, но этой тайны не знала: братское сострадание мешало ему поделиться своими надеждами, раз уж ее надежды были пока под запретом. Его мать ревниво относилась ко всякой девушке, которой он оказывал внимание, – впрочем, Деми знал, что Элис ей по душе, поэтому хранил в сердце чувство и свой секрет – и собирался вскоре им поделиться.
А тут Джози у розового куста неожиданно подсказала, как можно разом покончить с неопределенностью. Деми охотно принял помощь девочки, словно попавший в сети лев, который принял помощь мышки в одной древнегреческой басне.
– Пожалуй, напишу, – медленно проговорил он после непродолжительного молчания – оба пытались сочинить оригинальный, потрясающий способ признаться в любви.
– Придумала! Вот здорово! Ей как раз подходит, да и тебе – ты же поэт!
Джози на радостях подпрыгнула.
– Чего там? Без глупостей, прошу! – взмолился влюбленный, ожидая совета острой на язык барышни и с надеждой, и с опасением.
– Я читала в рассказе миссис Эджворт об одном герое, который подарил своей даме три розы: бутон, полураскрывшийся цветок и распустившийся до конца. Не помню, какой она выбрала, но способ красивый, и Элис о нем знает – мы при ней читали книгу вслух. Здесь есть все три вида: бутоны ты уже сорвал, теперь выбери самую прелестную розу, а я перевяжу цветы и подложу ей в комнату. Она пойдет одеваться вместе с Дейзи, а я незаметно проскользну.
Деми призадумался, не отрывая взгляда от цветов, дорогих каждой невесте, а потом расплылся в необыкновенной улыбке – растроганная Джози даже отвернулась, точно не имела права смотреть на зарождение великого чувства, которое дарует каждому юноше божественное счастье.
– Давай, – только и ответил он, срывая распустившуюся розу – и любовное послание было готово.
Довольная, что и она примет участие в романтической истории, Джози перевязала стебли изящным бантиком и закончила букетик, а Деми тем временем писал на карточке:
«Дорогая Элис!
Тебе известно значение этих цветов. Согласна ли ты выбрать один из них или все – и подарить мне гордость, любовь и счастье?
Навеки твой,
Джон».
Передавая карточку сестре, он подчеркнул всю важность ее задачи:
– Я тебе доверяю, Джо. Для меня на свете нет ничего важнее. Если любишь меня, то давай без шуток, милая.
Джози скрепила обещание поцелуем и упорхнула выполнять поручение, словно шекспировский Ариэль, а Деми остался мечтать среди роз, точно влюбленный Фердинанд.
Мэри и Людмила пришли в восторг от букетиков и даже позволили дарительнице сыграть в горничную для «наших невест» и украсить цветами одну темную головку и одну светлую – это несколько смягчило разочарование девочки, ведь фаты они все-таки надевать не собирались.
Элис одевалась сама: Дейзи была в соседней комнате с матерью, и даже их любящие глаза не видели, с какой радостью девушка приняла букетик, никто не видел ее слез и улыбки, а щеки ее попеременно бледнели и алели, пока она перечитывала записку и думала над ответом. В своем решении она не сомневалась, но ее останавливало чувство долга, ибо дома ждали тяжело больная мать и старый отец. Они нуждались в помощи, ради этого Элис и собиралась усердно учиться все четыре года. Конечно, любовь прекрасна, а жизнь в собственном домике с Джоном казалась ей раем на земле – но еще не пришло время. Сидя перед зеркалом, Элис медленно отложила распустившуюся розу и начала обдумывать серьезнейший в своей жизни вопрос.