– Давай лучше поедим. Надоели мне эти разговорчики, сил нет! Старина Плок меня загнал в угол и всю голову забил Кантом, Гегелем и прочими философами.
– Я обещал станцевать с Дорой Уэст, надо ее разыскать. Вот умница: ничто ее не заботит, лишь бы партнер в такт попадал!
Мальчики рука об руку зашагали прочь, а Элис тем временем усердно играла по нотам, позабыв об окружающих. Когда девушка наклонилась перевернуть страницу, нетерпеливый юноша на другом конце фортепиано увидел распустившуюся розу и от восторга лишился дара речи. Мгновение он молча не отрывал глаз от цветка, а затем метнулся поскорее занять место подле девушки, покуда его не опередила очередная компания зануд.
– Элис, глазам не верю… Ты поняла… Как мне тебя отблагодарить? – лепетал Деми, делая вид, будто тоже смотрит в ноты, хотя они расплывались перед взором.
– Тише! Не здесь. Я поняла, я… Не заслужила… Мы слишком молоды, не стоит торопиться, но… Как я счастлива, Джон, как горжусь!
Дрожу при мысли, какая за этим нежным шепотом последовала бы сцена, если бы не явился Томми Бэнгс.
– Музыка? – весело заметил он. – Это дело! Гости расходятся понемногу, надо нам повеселиться. У меня голова кругом от всяких «-логий» да «-теизмов» – сколько я их наслушался, жуть! Прошу, спой, душа моя! Я люблю шотландские песни!
Деми сердито зыркнул на него, но бестолковый юноша ничего не заметил, а Элис осенило: ведь в песне можно отлично выразить неурочные в таком месте чувства! Она тотчас села за инструмент и исполнила незатейливую песенку, которая служила исчерпывающим ответом:
Придется подождать
Пойми, в родимой стороне
Меня ждут старики.
Плачут отец и мать по мне,
Пусты их кошельки.
Скот пал, беда, неурожай —
Как можно их бросать?
Пойми, мой милый, не серчай:
Придется подождать.
Чуть только захожу домой —
Вздыхают у окна,
Твердят о смерти день-деньской
Печальные слова!
Не торопи меня, дружок,
Отвечу я опять:
Пусть и хочу я быть с тобой,
Придется подождать!
Не успел закончиться первый куплет, как в гостиной воцарилась тишина, а второй Элис и вовсе пропустила – вдруг дрогнет голос, – ибо Джон не отрывал от нее взгляда, в котором читалось: печальная баллада все ему объяснила, он понимает. Деми улыбнулся так счастливо, что сердце Элис замерло – она поспешно встала, сославшись на жару.
– Ты и правда утомилась, подыши свежим воздухом. – Джон ловко увел ее из комнаты, в звездную ночь, а Том хлопал глазами, точно перед его носом взорвалась петарда.
– Бог ты мой! А Дьякон-то не шутил летом! Интересно, что скажет Дора?
И поспешил поделиться с ней удивительным открытием.
Какие слова сказали друг другу в саду Деми и Элис, так и осталось загадкой, однако в тот вечер семейство Брук долго еще не укладывалось по постелям, и если бы любопытный прохожий заглянул в окно, то увидел бы, как Деми принимает поздравления дорогих своих женщин – он им поведал о своей влюбленности. Джози весьма гордилась собой и уверяла: без нее у парочки ничего не вышло бы; Дейзи проявила живейшее участие, а миссис Мэг очень обрадовалась – когда Джози ушла к себе, думая о красивой свадебной фате, а Деми отправился в свою спальню, где мечтательно наигрывал «Придется подождать», она вдруг заговорила с дочерью о Нате, крепко обняла свою послушную девочку и произнесла желанные слова:
– Дождемся, когда Нат вернется, и мое золотце тоже украсит платье белыми розами.
Глава двадцатая. Жизнь за жизнь
Наступили летние деньки, полные радости и покоя для молодых и старых, а счастливые гости наслаждались поистине пламфилдским радушием. Пока Франц с Эмилем занимались делами дяди Германа и капитана Харди, Мэри и Людмила успели со всеми подружиться: пусть и очень разные, обе они были замечательными девушками. Миссис Мэг и Дейзи обнаружили в юной немке способную Hausfrau[66] и проводили увлекательнейшие часы, узнавая о новых рецептах, обычае раз в полгода устраивать генеральную уборку, а также об удобных бельевых комнатах в Гамбурге и вообще мелочах домоводства. Людмила не только учила их, но и училась сама и перед отъездом заполнила белокурую головку всевозможными полезными советами.
Мэри успела повидать мир и потому обладала удивительно живым характером для англичанки, а кроме того – множеством приятных качеств, благодаря которым общаться с ней было чрезвычайно увлекательно. Природное веселье уравновешивалось здравым смыслом, а недавно пережитая опасность добавляла задумчивости ее задорной натуре. Миссис Джо осталась очень довольна выбором Эмиля и твердо верила: такой верный и ласковый кормчий обязательно приведет ее мальчика в порт хоть в штиль, хоть в шторм. Она боялась только, что домашний уют окончательно превратит Франца в зажиточного бюргера и он на том успокоится, – но напрасно: любовь к музыке и очаровательной Людмиле привнесла нотки поэзии в его деловую жизнь и придала прозе будней яркие краски. Итак, миссис Джо не тревожилась больше за судьбу обоих мальчиков и радовалась их приезду, как родная мать, а в сентябре рассталась с ними с грустью, но и с надеждой – они наконец отплывали во взрослую жизнь.
О помолвке Деми знали только ближайшие родственники – все сошлись во мнении, что они с Элис слишком молоды, а потому вместо свадебных клятв должны ограничиться пока двумя: любить и ждать. От счастья паре казалось, что время на часах замерло, но после восхитительной недели они храбро расстались – Элис вернулась к обязанностям преданной дочери, а надежда давала ей сил и поддерживала во всех испытаниях, Джон же с новым рвением взялся за работу: погруженный в мечты о чудесной награде, он не видел ничего невозможного.
Дейзи разделяла их счастье и неустанно выслушивала планы брата на будущее. Собственные чаяния сделали ее прежней – жизнерадостной, деятельной, улыбчивой, готовой помочь всем нуждающимся; в доме вновь зазвучали ее песни, а мисс Мэг радовалась чудесному исцелению дочери от печали. Конечно, у нашего дорогого пеликана оставались еще сомнения и страхи, но она мудро держала их при себе, а сама выдумывала различные изощренные испытания для Ната и вдобавок строго следила за его письмами из Лондона: судя по всему, через целое море до него дошел кое-какой слух, и Нат стал так же весел, как Дейзи.
Побывав немного Вертером и примерив на себя роль Фауста (о чем он рассказал своей Маргарите с такими преувеличениями, точно и в самом деле видел Мефистофеля, Блоксберга и винный погреб Ауэрбаха), Нат теперь казался себе Вильгельмом Мейстером – учеником величайших знатоков жизни. Дейзи, знавшая правду о его мелких прегрешениях и об искреннем раскаянии, лишь улыбалась в ответ на письма, полные любви и философии – конечно, живя в Германии, всякий молодой человек заразится немецким духом.
– Сердце у него доброе, а голова прояснится, когда он выберется из тумана табака, пива и метафизики. Англия пробудит в нем здравый смысл, а хороший соленый ветер развеет глупости, – предсказывала миссис Джо, весьма довольная будущими успехами своего скрипача, чей визит пришлось отложить до весны – к его тайному сожалению и в то же время профессиональной радости.
Джози целый месяц провела на берегу моря с мисс Кэмерон и училась так упорно, что ее воодушевление, талант и терпение лишь сильнее скрепили дружбу, которой Джози весьма дорожила в последующие увлекательные и радостные годы. Девочка не ошиблась в своих предчувствиях – в ней расцвело актерское дарование Марчей и превратило ее в настоящую актрису, добродетельную и всеми любимую.
Том и его Дора мирно шагали в сторону алтаря: Бэнгс-отец до того боялся, что сын бросится изучать какую-нибудь третью профессию, что с радостью благословил ранний брак, дабы удержать неугомонного Томаса на одном месте. Ну а сам Томас не мог больше жаловаться на дамское равнодушие: Дора оказалась преданной, любящей маленькой женушкой, и он даже перестал попадать в передряги – в общем, нашел путь к процветанию, особенно если учесть его деловую жилку.
– Поженимся осенью и поживем какое-то время с моим отцом. Он ведь не молодеет, мы с супругой должны за ним приглядывать. А потом переедем в собственный дом, – любил повторять он с важным видом, неизменно вызывая улыбки слушателей: собственный дом у Томми Бэнгса? Вот так дела!
Все понемногу налаживалось, и миссис Джо подумывала, что испытания этого года наконец подошли к концу, и тут – новое треволнение! После долгого перерыва от Дэна пришло сразу несколько открыток, где в строчке для адреса было указано: «Для передачи через М. Мейсон и т. д.». Через нее он мог получать долгожданные новости и сам передавал короткие послания – чтобы никто не тревожился из-за отсрочки в его планах. На последнем письме, сентябрьском, стояла надпись: «Монтана», – а в содержании оказалось только немногословное:
«Наконец приехал, опять подался на рудники, но ненадолго. Удачи, всего хорошего. С фермой передумал. Скоро все расскажу. Здоров, занят делом и очень счастлив.
Дэн».
Если бы жирная черта под словом «счастлив» могла говорить, они бы поняли истинный смысл письма: Дэн вышел на свободу и тотчас отправился к желанному приволью. Столкнувшись случайно со старым знакомым, он, к восторгу последнего, согласился побыть у него на участке начальником; даже общество грубоватых шахтеров приносило удовольствие, а физический труд особенно радовал после тесной мастерской по производству щеток. Ему нравилось, вооружившись киркой, сражаться с камнем и почвой, покуда не выбьешься из сил – а случалось это быстро, ибо год заточения сказался на его крепком теле. Он жаждал вернуться домой, но неделю за неделей откладывал поездку – хотел избавиться от тюремного запаха и загнанного выражения на лице. Тем временем он подружился с мастерами и простыми рабочими и, поскольку никто не знал о его прошлом, вновь с радостью и признательностью занял свое место в жизни, на сей раз без гордыни и с одним только планом на будущее – творить добро и перечеркнуть былые ошибки.