Если ты оставляешь ребенка, перейди к главе 219.
Если ты решаешь прервать беременность, перейди к главе 220.
199
Ты открываешь собственную художественную галерею «Красная комната», в которой выставляются работы современных исландских художников и скульпторов-керамистов. Художников, делающих кинетические и видеоинсталляции. Женщин, рисующих сосновой смолой, мочой и менструальной кровью. У исландцев есть странное пристрастие к странным вещам, поэтому дела у тебя идут очень хорошо. Твои выставки привлекают публику, и тебе удается продать несколько крупных партий картин. Одну из них покупает богатая вдова, которая заказывает свой портрет в полный рост из высушенной спермы и клубничных семян.
После того как двери галереи были открыты уже несколько месяцев, ты обнаруживаешь, что беременна. Среди плановых анализов, которые проходят беременные женщины, ты проходишь и амниоцентез — анализ, который позволяет определить не только пол ребенка, но и наличие двадцать первой хромосомы, чего ты и боишься.
Когда результат анализа оказывается положительным (что означает, что у тебя будет ребенок с синдромом Дауна), ты не представляешь, что делать. Ты напугана и одинока, и до тебя внезапно доходит, что ты за полмира от дома и совсем одна. Волна за волной на тебя накатывает паника. Когда ты звонишь Йохану, он заверяет тебя, что не собирается принимать участие в воспитании генетически неполноценного ребенка и что с доступными для современных женщин ресурсами и технологиями любой, кто решает оставить умственно отсталого ребенка, просто жесток.
«Я не хочу подписываться на жизнь, в которой ребенок будет посещать спецшколу, — говорит он тебе, — а продолжительность его жизни составит тридцать лет». Он считает тебя эгоистичной и безответственной, и ты знаешь, что, если оставишь ребенка, тебе, возможно, придется бросить галерею.
Если ты оставляешь ребенка, перейди к главе 219.
Если ты решаешь прервать беременность и начать все с начала, перейди к главе 220.
200
Ты хочешь остаться с Тору — Уолкеры подождут. Хотя, вообще-то, нет, они дали твой домашний адрес режиссеру из Бразилии, женщине, которая снимает популярные фильмы по пленкам, которые находит в мусорных баках возле кинотеатров и киношкол, на гаражных распродажах и у промышленных деловых компаний, лишенных права выкупа закладной. Она склеивает их вместе и создает видеоколлажи, истории с движущимися картинками, которые приобретают новый смысл. Твоя жизнь похожа на такой «найденный» фильм, на серию разрозненных событий, сшитых вместе, беспорядочную, но не лишенную своеобразного шарма.
Вы с Тору живете в твоей отполированной цементной студии много лет, пока его мать не умирает, оставив ему в наследство свой загородный дом, маленькое деревянное строение, приткнувшееся к неровной горной гряде на берегу медленного ручья, с маленьким садиком с душистыми растениями у задней двери и овальным прудом, в котором отражаются небо и горы, где живут два ленивых карпа. Их зовут Начало и Конец.
Ты перестраиваешь дом, чтобы там было место для двух отдельных студий и выставочной галереи. Ты проводишь объединенные выставки и устраиваешь встречи для молодых художников из Токио. Твои родители умерли много лет назад, но ты не смогла приехать домой на похороны. Их смерть по сравнению с их жизнью кажется такой незначительной. Не очень важно, где лежат их старые пыльные кости, важно то, что ты помнишь, когда у них дни рождения. И их годовщины смерти.
Когда наступает зима твоей жизни, твои волосы белы, лицо Тору похоже на печеное яблоко, тебе тепло и уютно дома со своим мужем и друзьями, которые приходят вас навестить. Они приносят яблочное вино и лиловые сливы, чазуке и зеленый чай. Вы сидите и часами разговариваете, и рассматриваете твои картины, включая твою любимую, твой шедевр, предмет оживленных дискуссий, ту, что висит над камином.
Это белая картина, которую ты искала в молодости. Та, которую ты преследовала, которая заманила тебя через океан туда, где река встречается с горами. Ты наконец сумела ее воссоздать, поймать, и теперь она висит на гвозде, как призовой трофей, над огнем. Она довольно сильно отличается от других твоих работ, и, возможно, поэтому она твоя любимая. Она в дорогой раме из отполированного эбенового дерева — совершенный, чистый, пустой холст. Свежий, без краски, полный надежды, готовый принять новый день, когда он начнется.
Ты умираешь у реки в полумиле от дома. Ты сидишь совершенно ровно, глядя вверх на голубую гору, когда кровяной тромб прорывается через твой мозг к сердцу и закупоривает его, но сердце твое уже полно.
201
Ты едешь домой. Оставлять Тору кажется до того неправильным и странным, что у тебя в животе закручивается какой-то комок. Но ты двигаешься дальше. Вперед и вверх. Ты возвращаешься в Америку, и после вежливой тактичности Азии твоя родная страна кажется тебе смачной мокрой звонкой оплеухой. Когда Япония успела так глубоко проникнуть тебе в кровь? Ты все сравниваешь. В Японии на улицах чище, поезда быстрее, люди вежливее, еда вкуснее, вода лучше, звезды ярче. Ты прилетаешь в Миннеаполис в марте (вид из иллюминатора: большие поля пыльно-коричневого, горчично-желтого и грязнобелого цвета, как на картинах Ротко или Ансельма Киффера). Тебе тут же хочется обратно.
Уолкеровский художественный центр — это череда больших «причесанных» алюминиевых зданий возле сада со скульптурами и гигантской ложкой из стекловолокна, на которой лежит огромных размеров красная спелая вишенка. Известно, что парочкам нравится на этой ложке заниматься сексом. Основание ручки — очень удобное место для спины, а если парочка амбициозна, они на цыпочках прокрадываются к изгибу ложки, запрыгивают на вишенку и трахаются на ее черенке.
Ты живешь в «апартаментах 510», расположенных через дорогу от скульптуры, и регулярно видишь на ней любовников. Ты достаешь телескоп и наводишь его на белые мясистые бедра, видишь, как зимой от тел поднимается пар. Ты снимаешь их телефотообъективом, делаешь зернистые фотографии, увеличиваешь их, печатаешь с зеленым фильтром и вешаешь на стену. Ты звонишь Тору из США в Японию, но он не отвечает. На твои звонки вообще никто не отвечает. Ты сдаешься. Ты стараешься сосредоточиться на своей работе и на том факте, что ты художница, имеющая собственное выставочное место в престижном музее, а это что-то да значит, хотя ты и не знаешь что.
Ради вдохновения ты иногда ходишь к железнодорожным путям, темными деревянными стежками соединяющими Миннеаполис с Сент-Полом. Через Миссисипи, бурлящую грязно-коричневую реку, впадающую в море, построены железнодорожные мосты. Многие люди пытались покончить с собой, прыгая с железнодорожных мостов в реку. От самого падения они никогда не погибали, они умирали ниже по течению, после того как потоком их уносило к плотине, где они попадали во вращающиеся металлические челюсти «сита» — системы гидравлических резок, предназначенных для разрубки деревьев и ветвей, приносимых рекой.
Иногда по вечерам ты ходишь на танцы. Ты ходишь в клуб «Первая авеню». Это дрянной подвал, а не комната, с VIP-гостиной, где ты сидишь с совершенно пустой головой, пока однажды к тебе не подходит крошечный мулат, похожий на лань с влажными глазами, а за ним его телохранители. Он в спортивном костюме из голубого плюша (это Принс, мать его за ногу). Он собирает женщин для какой-то вечеринки у себя дома и предлагает прокатиться на лимузине. Ты думаешь о Тору, студии и белой картине. Почему бы не сесть в лимузин, разве тебе есть что терять?
Ты садишься в лимузин еще с восемью девушками. Почему бы нет? Вы сорок минут едете до Шанхассена, и лимузин въезжает на подземную парковку. Вас всех провожают в звукозаписывающую студию, задрапированную шелками и бархатом, повсюду горят свечи. Там алкоголь, кокаин, мет. Там полно всякого дерьма, о котором ты даже не слышала. Девушки катаются по полу вокруг, а музыка похожа на постоянную звуковую атаку. Ты занимаешься сексом с одним из телохранителей просто потому, что там больше нечем заняться. Он весь состоит из плеч и мышц. Комната расплывается, тебя кидают туда-сюда, как тряпичную куклу.
Потом ты засыпаешь на обитом пурпурным бархатом диване и уже больше не просыпаешься. Тебе снятся сны о подводных городах и павлинах, которые с важным видом расхаживают по песчаному дну океана. Какую бы разгоняющую смесь ты не приняла, теперь она разливается у тебя по капиллярам, перекрывает твои артерии и замораживает твою кровь. Ты умираешь в Пэйсли-парк. Утром телохранители закапывают тебя за домом, позади мусорных баков, где уже полно других девушек.
202
Ты не можешь поехать домой. Ты должна остаться. Можешь ли ты описать свою жизнь по одному ключевому моменту? Назвать ось, вокруг которой все вращается? Момент, с которого тебе хотелось бы все перемотать назад и переделать? Ты осознаешь, что совершила ошибку. Большую, толстую, волосатую ошибку с глазами. Ты бежишь обратно в здание. О чем ты только думала? Ты же любишь Тору, любишь его, и тебе нет дела до его «дефекта», его физической ущербности. Ты пробегаешь по коридору и колотишь в дверь квартиры 1931, но Тору не открывает. Ты колотишь в нее до тех пор, пока костяшки твоих пальцев не становятся красными, одну ты разбиваешь, и на двери отпечатывается маленькое кровавое пятно в виде подковы. Он заперся от тебя. Тебя охватывает паника — ты колотишь громче. Ничего.
Ты выходишь на улицу. Снаружи непривычно. Когда ты переходишь улицу, люди идут сплошным потоком и, как приливная волна, уносят тебя к станции Йойоги, глубоко под землей, современной, хорошо освещенной. Там полно компьютерных приборов. Что, если он больше никогда с тобой не заговорит? Что, если ты потеряешь с ним связь? Что, если ты потеряешь его? Какая была его любимая еда? Лапша «Якисоба»? Может быть, она. Забудешь ли ты это? Что, если ты это забудешь? Забудешь его? Сколько ты уже забыла? Был ли его запах похож на кленовые стружки или пре