Его комплимент не пронял никого.
— Вот это ты и расскажешь следователю. Поедешь вместе с мамой, — с доброй улыбкой сообщил Греков.
— За что? Я же ничего не сделал! — возмутился Владик. — Это княжеский произвол!
— Покушение на жизни двух глав Родов, одного наследника княжества и одного приглашенного целителя. Себя, так и быть, я из списка выключаю. А покушение на столь важных особ должно наказываться.
Владик задумался и родил мысль:
— Если вам непременно нужно кого-то обвинить, то мама возьмет мой проступок на себя.
— И не жалко будет? — удивился Шелагин.
Владик посчитал это согласием с его планом, приободрился и заявил:
— Ей все равно грозит максимальный срок. Для нее преступлением больше, преступлением меньше — разницы нет. Удалось бы у меня, она бы все равно на себя взяла, потому что тем самым я исполнил бы ее мечту: стал главой клана Вьюгиных уже сегодня.
— Тоже мне глава… — проворчал дед, избегая встречаться с кем-то глазами.
— А кто, кроме меня, сам посуди? Некому же.
Владик был чрезвычайно горд своими выкладками, поэтому жестоко оскорбился, когда их не приняли во внимание и ему пришлось поехать с тетей Аллой. К счастью, не с нами рядом: для перевозки арестованных использовались две машины сопровождения.
Все это происходило на глазах у деда, который и без того чувствовал себя неважно. Целительские поддерживающие заклинания, на которые не скупился Лебедев, не смогли в достаточной степени выправить ситуацию. Дед выглядел так плохо, что целитель перед нашим уходом предложил ему отправить в целительский сон, который позволил бы успокоить расшатанные нервы.
— Некогда мне спать, — проворчал дед. — Александр Павлович, понимая всю степень тяжести моей вины, тем не менее хочу обратиться к вам с просьбой.
— Слушаю вас, Василий Дмитриевич.
— Не могли бы вы поспособствовать ускорению развода моего старшего сына? — попросил дед — Как подумаю, что своими руками ввел в дом змеищу, которая всех перекусала, то…
— Хорошо, Василий Дмитриевич, — согласился Шелагин и сразу принялся куда-то названивать.
— Только ты имей в виду, что дядя Володя свой выбор сделал, — на всякий случай предупредил я деда. — И сейчас у них с Елизаветой Николаевной более-менее все наладилось. Если ты не хочешь потерять еще и старшего сына…
— Я тогда уже был согласен, — поник головой дед. — Позвони ему, пусть приедет. И с этой, как ты там ее назвал?
— Елизавета Николаевна.
— С Елизаветой Николаевной. — Он устало прикрыл глаза. — Благословлю их, пока еще жив.
— Не настолько у вас плохое состояние, чтобы думать о смерти, — заметил Лебедев.
— Душа болит, — пожаловался дед.
Дяде Володе я позвонил, рассказал, что случилось, и попросил приехать с Елизаветой Николаевной. Не только для того, чтобы получить благословение, но и чтобы присмотреть за дедом, который сегодня открыл глаза на то, чего раньше в упор не видел, и получил ударную дозу отрицательных эмоций. Конечно, Лебедев много чего сделал и зелье регенерации я оставлю, но деду сейчас нужно человеческое участие. Насколько я его знаю, если останусь, для него буду лишь дополнительным источником переживаний. Символом совершенной ошибки.
Оставлял я его все равно с неспокойным сердцем, хотя и выглядел он куда лучше, чем когда мы его обнаружили в кровати. Даже какой-никакой румянец появился. Шелагин заметил мое беспокойство и попросил Лебедева задержаться на пару дней за дополнительную плату. Тот согласился, за что я был им обоим очень благодарен.
Поскольку Лебедев остался в Горинске, то, стоило нам отъехать от особняка Вьюгиных, я сразу спросил:
— Здесь забрали тех, кто за Проколом приглядывал?
— Именно так, — подтвердил Шелагин. — Твоего бывшего тренера тоже прихватили, если это тебе важно.
— Не знаю. Мне он всегда казался довольно мутным типом, — признал я. — Хотя тренером был хорошим, этого у него не отнять. Я многое от него взял. Но он же только Проколом занимался. Что там с сообщниками Живетьева и Трефилова?
— Лезут и лезут, — проворчал Греков. — Николай, вон, тоже успел отличиться: отправил жалобу императору. Мол, учиться не пускают. Нагадил, поди, где-то, вот и торопится удрать, пока не нашли и носом не тыкнули.
— Это вряд ли, — скептически возразил я. — Он место князя считает своим и будет за него грызть всех несогласных. И если он хочет выйти из-под ареста, то не для того, чтобы удрать, а для того, чтобы получить возможность устранить мешающих.
— Слышал, Саш? — Греков от дороги не отвлекся, но внимание Шелагина постарался привлечь. — Вот у человека даже вопросов нет. Сразу определил, что из себя представляет Николай.
— Как раз вопросы у меня есть. Как он отправил письмо императору? Домашний арест не предполагает ни наличия телефона, ни доступа в сеть.
— А ничего этого и не было, а письмо отправили, — сказал Шелагин. — Кто-то из слуг постарался. Считают, что мальчика задержали несправедливо.
— Да ну, — фыркнул Греков. — Он наверняка чем-то подкупил. Либо деньгами, либо обещаниями. Уверен, среди прислуги нет тех, кто его жалеет. Но те, кто думает о будущем, просто обязаны быть. И вот таких нужно вычислить и вычистить. Потому что они пошли против воли князя. Пока Павел Тимофеевич запрещает жесткий допрос прислуги, которая могла не понять важности того, что делает. Но то, что это письмо предупредило императора, — факт.
— А что император?
— Потребовал отправить Николая доучиваться, — пояснил Шелагин. — А отец в ответ потребовал созвать внеочередной Совет князей. Собирается записи показать. Кому-то он уже отправил: тем, чьи фамилии прозвучали от Живетьева и кто умеет держать язык за зубами.
— Скандал грядет, — заметил Греков, который этим был скорее доволен.
Я его прекрасно понимал. Конечно, против императора выступать было рискованно, но даже если мы сейчас с ним договоримся за спиной у остальных, это всего лишь отсрочит конкретно наше уничтожение. Его оставят на десерт. Поэтому вытащить все на поверхность было решением правильным, хотя и опасным. И то, что ряд князей уже в курсе, — тоже было залогом того, что нам удастся переиграть императора хотя бы в этом раунде.
Еще что-то спросить я не успел, потому что мне позвонила Мацийовская.
— Илья, ты как? — встревоженно спросила она.
— Нормально, Яночка, а что такое?
— Маша мне сказала, что тебя задержали, — выпалила она.
— С чего вдруг задержали? — удивился я.
— Мне откуда знать? Мне так Маша сказала.
— Я Маше пояснял, что еду по делу. И она должна была заметить, что меня никто не задерживал, в машину силком не засовывал, и вообще…
— Тогда хорошо, — успокоилась Мацийовская. — Просто сейчас всякие странности всплывают. Ходят слухи, что младшего княжича держат под домашним арестом.
Она сделала выразительную паузу, пришлось ее заполнить.
— Меня под арестом не держат, не волнуйся.
Она вздохнула и уже не так заинтересованно протараторила:
— Еще я тебе как староста сообщаю, что занятий завтра тоже не будет.
— Почему?
— Чтобы не было больших скоплений магов. Иначе жахнуть может неслабо. А в нашем случае еще и куча алхимии в воздух взлетит. Поэтому обзвонили старост, а старосты обзванивают своих одногруппников.
— Понял, завтра никуда не иду. Спасибо.
Она немного помолчала, а потом спросила:
— Илья, точно помощь не нужна?
— Точно. У меня все нормально. Относительно, конечно, но тем не менее.
— Относительно чего?
— Относительно состояния сытого и отдохнувшего студента, полностью готового к занятиям, — отрапортовал я. — По всем пунктам немного недостает, но некритично. Будет еще целый свободный завтрашний день, чтобы это исправить.
Мы попрощались, и я вспомнил, что у Вьюгиных нам так и не удалось перекусить, а в пространственном кармане у меня лежат бутерброды. Я сделал вид, что достал их из рюкзака, и протянул пару спутникам с вопросом:
— Будете?
— Будем, конечно, — воодушевился Греков. — Ты же не думаешь, что после того, как нас пытались накормить ядом у Вьюгиных, мы вообще откажемся от еды?
Теперь он держал руль одной рукой, а второй зажал бутерброд. На безопасность это почти не влияло, потому что дорога была на редкость пустынной. Все как будто притаились, ожидая окончания разборок в княжестве.
— Вкусно, — невнятно сказал Греков.
— Вкусно, — согласился Шелагин. — Хотя в колбасе есть что-то необычное.
— Она с добавлением изнаночного мяса.
— Это где у нас такими торгуют? — удивился Греков.
— Сам делаю. Не простаивать же коптильне?
— Логично, — согласился Греков. — А чего тебя вдруг на приготовление колбас потянуло?
— Кулинария тесно связана с алхимией. И вообще — интересно.
— Только колбасу делаешь? — заинтересовался Шелагин.
— Почему только колбасу? Все понемногу. Даже сидр поставили, но не пробовали пока.
— Сразу отвечаю: хотим, — внезапно заявил Греков. — Хотим снять пробу. Хоть сегодня. Особенно под такую колбаску. Ты же не последней нас кормил?
— Не боитесь отравиться?
— У меня при себе артефакт, определяющий яды. Так что отравиться точно не боимся, да, Саш?
— Не боимся, — согласился Шелагин. — Попробуем с удовольствием.
«Наши люди. — Песец обрадованно потер лапы. — К дегустации у нас все готово, а им нужно расслабление, как и тебе. Давай зови.»
— Думаю, что пробу можно снимать хоть сегодня, — без особой охоты сказал я.
— Идеально, — обрадовался Греков. — Хотя бы этот день должен хорошо закончиться.
«А что может быть лучше, чем закончить его с бокалом сидра? А он знает толк в правильном подходе.»
Песец так радовался, как будто собирался напиваться сам. И наедаться: он тут же начал перечислять, что нужно подать на стол к сидру, чем занимался долго и с явным удовольствием.
Примерно на середине пути, но ближе к Верейску, нам встретилась машина дяди Володи. Мы ненадолго остановились и переговорили. Дядя Володя в основном слушал, молчал и страдальчески хмурился, а вот Елизавета Николаевна сказала все, что она думает и о тете Алле, и о Владике, которые сидели в одной из остановившихся за нами машин сопровождения, наверняка видели сейчас нас и давились ядом. Жаль, что собственным ядом отравиться невозможно, иначе бы довезли до Верейска два трупа. Возможно, это было не таким уж плохим вариантом: тетя Алла наверняка под клятвой и не сможет рассказать ничего важного, а Владика вряд ли кто посвящал в такие планы, потому что избыток чужой магии слишком сильно давил ему на мозги.