Тем временем император старательно пытался завершить заседание хоть с каким-то плюсом для себя. Уверен, свою престарелую сообщницу он какими только словами не поносил, но про себя. Вслух он повторял, что требуется расследование, чтобы найти доказательства. И что он возьмет это дело под личный контроль, чтобы все причастные получили наказание.
Глава 26
Через некоторое время нам, находящимся в комнате ожидания, сообщили, что мы можем быть свободны. Приказ шел наверняка от императора, причем отправил он его так, чтобы никто не слышал — через какое-нибудь устройство. Подстраховался на случай, если вдруг кто-то захочет вызвать либо меня, либо Шелагина-младшего. Выступления Прохорова он точно не боялся.
— Мне нужно будет какое-то время погулять одному, — предупредил я Шелагина, когда мы уже отъезжали от дворца. Но защиту от прослушивания я все равно предварительно поставил. Мало ли какие устройства могли сейчас на нас наводиться.
— Не стоит, — предупреждающе бросил он. — Опасно. На тебя теперь пойдет охота, пока ты не в княжеской семье.
Можно было и дальше юлить, но я не стал: слишком многое было поставлено на карту, а с Шелагиными мы точно на одной стороне.
— Мне нужно узнать, о чем будут говорить Живетьева и император, — прямо сказал я. — У меня будет такая возможность, только если я буду рядом с дворцом. За себя постоять я могу, вы знаете. Можно заехать в какой-нибудь крупный торговый центр, и я там «потеряюсь» в слепой зоне камер. Потом сам вернусь в гостиницу.
— Вчера ты тоже слушал? — неожиданно спросил он.
— Да, — не стал я отрицать очевидного. — Но Живетьева императору ничего не рассказала о нашем княжестве. Только посоветовала меня не признавать, если такой вопрос поднимется.
— Так вот откуда твоя уверенность… Было бы лучше, если бы ты делился своими знаниями с нами.
— Чем меньше возможностей я свечу, тем лучше. И чем меньше людей о них знает, тем тоже лучше. В той же гостинице вас постоянно пишут. Камеры там стоят везде.
Мне, чтобы незаметно вытаскивать из пространственного кармана и закладывать обратно целительские записи, пришлось изрядно поднапрячься, потому что даже в душевой стояли две камеры.
— Об этом ты тоже должен был сказать нам сразу.
— Во-первых, говорить об этом прямо в гостинице было нельзя, а во-вторых, вы об этом должны были знать сами.
— Не знали. Проверка проводилась, но, как я теперь понимаю, Трефилов действовал не в наших интересах. Могли сказать лишнего на камеры. И вчера, и раньше.
Ответить я ничего не успел, поскольку зазвонил мой телефон. Номер оказался незнакомым.
— Слушаю.
— Илья, привет. Это Соколов.
— Соколов? — непонимающе повторил я.
— Андрей Соколов, мы с тобой на соревнованиях пересекались, ты меня по артефакторике расспрашивал.
— Ага, вспомнил.
— У нас заинтересовались твоим покрытием. Очень заинтересовались. На редкость устойчивая штука к физическим повреждениям, при этом полностью удовлетворяющая всем требованиям, которые предъявляют для покрытий артефактов. Глава нашего Рода сейчас в Верейске и хотел бы с тобой встретиться.
— К сожалению, я в Дальграде, где еще пару дней пробуду.
Теоретически в Верейск я мог выбраться через Проколы, но светить такую возможность ради не столь уж выгодного контракта не стоит.
— Обидно… — Соколов прикрыл трубку рукой и начал пересказывать суть разговора кому-то рядом. При этом до меня долетали отдельные звуки, но я не особо вслушивался. — У нас к тебе деловое предложение. Но сначала мы бы хотели немного взять на тестирование, посмотреть, как себя поведет. Поточнее сможешь сказать, когда появишься?
— Поточнее, к сожалению, не смогу. Не от меня зависит. Я здесь не сам по себе: княжеские интересы.
— Это связано с тем, что не так давно в княжестве происходило?
— В некотором роде.
— Понятно. Тогда, может, договоримся: когда в Верейске появишься, меня наберешь?
— Хорошо, — согласился я.
Что ж, еще одна закладка сработала. И даже если артефактора из меня не выйдет, свой процент с артефакторики все равно получу.
«Мой создатель все покрытия делал сам, — заметил Песец. — Только так можно быть уверенным в качестве.»
«Сейчас, я смотрю, зоны очень четко распределены, — ответил я. — В чужие никто не лезет.»
«Это не чужие. Зырянов делал только то, что нужно лично ему.»
Я не сразу понял, о ком он говорит, а когда сообразил, задумался, почему для меня фамилия давно почившего мага звучит в точности как фамилия Дашкиного отца.
— Весь в делах? — с улыбкой спросил Шелагин.
— Возможен контракт между родами, — ответил я. — Не слишком большой, конечно. И не слишком важный, если честно. Но вернемся к тому, что мне нужна свобода действий. Причем срочно. Совет заканчивается.
Это было понятно по долетавшим до меня через Метку репликам. Значит, скоро император либо прикажет привезти Живетьеву, либо помчится к ней сам, горя жаждой мести. Метка у него пылала, дай боже. Не повезет тому, на ком он сорвется.
Шелагин кивнул. Я снял защиту от прослушивания, и он распорядился остановиться рядом с ближайшим торговым центром, где мы расстались, я ушел в невидимость и поторопился вернуться к дворцу, потому что слышимость с расстоянием ухудшалась.
Поскольку я караулил обе метки: Живетьевой и императора, то не пропустил момент, когда метка Живетьевой начала двигаться. Значит, император отдал распоряжение доставить заключенную до окончания Совета, который уже двигался к завершению. И император вынужденно пообещал очередной назначить на завтра, когда первые результаты расследования будут у него на руках. Но вряд ли князья будут спокойно ожидать результатов, наверняка сегодня пройдет множество кулуарных переговоров.
Император из зала заседаний вышел и дал волю своему плохому настроению. Попадавшаяся по дороге прислуга удостаивалась таких эпитетов, что становилось понятно: нахватался столь образных выражений император если и во дворце, то только на конюшне. Наконец он остановился в каком-то помещении и потребовал принести туда чая, после чего некоторое время слышались лишь звуки работающей клавиатуры. Громкие звуки — похоже, совсем скоро клавиатура выйдет из строя. Время от времени император шипел почище кобры и разражался потоком ругательств. Так продолжалось до появления Живетьевой.
— В последнее время, Костенька, мы встречаемся куда чаще, чем раньше, — проскрипела она, опять притворяясь немощной старушкой.
— Знаешь, Арина Ивановна, и рад был бы не встречаться, но ваш род мне знатно нагадил.
— Мы? Ты, Костенька, ври да не завирайся, мы только и делаем, что работаем на твое благо. О себе не радеем, только о тебе, — вдохновенно сказала Живетьева.
— Бедные вы, несчастные. Ни сна, ни отдыха не имеете. Поди, и кино времени посмотреть не находите? Ничего, я сейчас этот пробел для тебя закрою. Покажу весьма занимательное кино с твоим внуком в главной роли. А оператором при нем были Шелагины. Такая честь для твоего внука.
Последнюю фразу он опять прошипел и, судя по тому, что метки были рядом, прошипел прямо в лицо Живетьевой.
— С интересом посмотрю, — невозмутимо ответила она.
Старческая надтреснутость из ее голоса исчезла как по волшебству. Что, однако, делает мотивирующая сила искусства: старушка кино еще не посмотрела — а уже груз лет с плеч сбросила.
Император включил видео с Живетьевым, чья бабушка просмотрела его без единого звука. Лишь по окончании спросила:
— Экая забористая алхимия Эрни досталась. Сомневаюсь, чтобы он принял участие в организации убийства Песцова — я ему это строго-настрого запретила.
— Не очень-то он на твои запреты оглядывался. Он и в организации убийства Шелагина-младшего поучаствовал, — буркнул император. — Есть видео, где твой идиот-внук нападает на Шелагина с сопровождающим. И есть видео, где те, кто убивали Илью, говорили про Живетьева. И кинжал там из изнаночного металла засветился, характерный такой, который был у Эрнеста. Так что не получится признать за постановку. Даже не думай.
— Неужели Шелагины Эрни выпустили живым? Какая жалость…
— Выпустили, в расчете на мое правосудие. А почему жалость-то?
— От него теперь пользы больше было бы от мертвого, — пояснила старушка, ничуть не переживая, что говорит так про внука. — Всегда можно было бы сказать, что признался под пытками, а потом его убрали, чтобы правда наружу не вылезла.
— Не жалко?
— Он знал, на что шел, когда все это вываливал под запись, — жестко ответила Живетьева. — У него устойчивость ко всем ментальным зельям, так что на это не спишешь. Но это пока он жив…
И задумчивость в голосе Живетьевой была такая нехорошая, что на месте Эрнеста Арсеньевича я бы превентивно умер. Впрочем, ему теперь переживать не о чем — он это уже сделал.
— Возможно, он был уверен, что это видео никуда не пойдет, так как знал, что записывающие его признания вскоре умрут?
— Наверняка так оно и было, — согласилась Живетьева. — Не волнуйся, Костенька, я у Эрни все выясню, как только ты меня выпустишь.
— Клятва, — напомнил император.
— Слишком важные события сейчас происходят, чтобы переживать о такой ерунде, Костенька. Под клятвой я не смогу столь эффективно действовать. Кроме того, много клятв отрицательно влияют на продолжительность жизни. Мы всегда были союзниками. Я всегда действовала в твоих интересах.
О действиях в интересах императора она повторяла столь часто, как будто надеялась, что сумеет это внушить собеседнику. Но тот оказался на редкость устойчив к внушениям.
— Неужели? Не помню, чтобы мы обсуждали шелагинское княжество в качестве одного из пунктов ближайшего плана.
— Потому что, Костенька, это был эксперимент. Я не хотела тебя обнадеживать раньше времени. Нам удалось расшифровать часть записей, о которых я рассказывала, и в них был раздел о создании реликвии. Мне стало интересно, смогу ли я заменить реликвию нашей и встроить ее в общую сеть. Точнее, даже не заменить, а слить две реликвии с переподчинением. А ты мою экспериментальную реликвию украл.