— Влюбленная пара… — волнуясь, выкладывает Никольский. — Он оказывается отрицательным, и она уходит к положительному.
— Так, понятно. Гм. Что, если так, так, так… Ага, вот оно! Да, именно так! Так и не иначе! Слушайте! Не она уходит от него, а он, он бросает ее! Да, да, да. Отрицательный до мозга костей, он безжалостно бросает это кроткое создание! Или — нет, не бросает! Положительный сам вырывает ее из цепких лап отрицательного! Это будет ново, свежо, небывало!
Вытерев трудовой пот, Аппетитов с размаху бросается в кресло. Но тут же вскакивает!
— Не то! Тысячу раз не то! Сюжет должен выглядеть так: она влюблена в положительного, понимаете, в положительного! Но отрицательный, вскружив бедняжке голову, уводит ее от этого положительного! Следуют переживания, сомнения, раскаяние. Все, конечно, крупным планом! Для вас, литераторов, это простой звук, но мы, владеющие спецификой, знаем, что такое крупный план! Наконец, осознав ошибку, она возвращается к положительному! Слышите, молодой человек, — возвращается!
Обеими руками взъерошив бывшую львиную гриву, горячо продолжает.
— Или так. Она — существо чистое, невинное, я бы сказал, целомудренное — не в состоянии мириться с отрицательным, созерцать его черты, одним словом — он ей противопоказан. И она уходит… Это действие правомерно вытекает из склада ее характера, натуры, неповторимой индивидуальности. Но она уходит не в абстрактное ничто, нет! Она уходит к положительному! Таким образом фильм утверждает торжество положительного над отрицательным, и в этом утверждении его новаторство! Ну, что скажете, молодой человек? — победоносно поднимает голову Аппетитов. — Вот что значит искание плюс профессионализм! Надеюсь, не возражаете против такого варианта?
— Не возражаю, — улыбнулся Никольский. — Это же мой сюжет.
— Ваш? Что ж, тем лучше. Давайте-ка перепечатаем титульный лист. Могу, если хотите, поставить вашу фамилию первой. Ну вот, наш сценарий готов.
ТИПАЖ
Вот уж и в мыслях не имел, что случится со мной такое видоизменение!
Сижу в городском саду на скамейке. Мимо мужчина идет. Глянул и, вроде бы, про себя: «Вот это тип!» Мне не по себе стало: что такое, почему тип, за что?!
А мужчина уже обратно идет.
Я встал, чтобы уйти, а он меня за руку — цап!
В ресторане заказал для меня треску по-черноморски, себе — питье.
— Я, — говорит, — Олимпийский, режиссёр, слыхал?
— Не слыхал, — говорю.
— Загадочная, брат, штука — жизнь, все в ней смешано-перемешано. Попробуй в разнообразии лиц и племен поймать единственное, неповторимое, самобытное, понимаешь?
Я хотел ответить, что нет, не понимаю, да треска застряла, не провернешь. Он опять:
— Сколько населенных пунктов обошел, объехал, облетел! Какую уймищу денег ухлопал! Ни один нормальный человек не поверит! И вот! — Он стукнул меня по лопаткам, я чуть костью не подавился. — Обнаружил, открыл! Вытянуть типаж из гущи, творить по принципу «Улица — экран» — вот путь к удаче! — Он снова стукнул меня по лопаткам, но я уже кость проглотил. — Будешь сниматься! В кино!
— Но у меня, — говорю, — это самое… вроде нет признаков. И зуба, вот, спереди, нету.
— Ерунда. И вообще не залезай в дебри. Завтра начнем.
Назавтра я стал сниматься в художественном фильме.
Вечером прибежал парень. Типажи мы с ним — две слезы из одного глаза!
— Будь другом, — просит, — уступи свою роль, я артист, ВГИК окончил, киноинститут, понимаешь?
Мне даже жалко его стало, киноинститут окончил… Ну, да не мое это дело — залезать в дебри.
ВНИЗ ПО ЛЕСТНИЦЕ
— Хорош рассказ, хорош, ничего не скажешь! — восторгался Редактор. — Правильно, так и надо — невзирая на лица! Истина превыше всего! Да, бывает, к сожалению, бывает: взберется наверх и, как кот — заелся и мышей не ловит, прямых своих обязанностей не выполняет. Есть еще слабости у людей, есть. И написал ты здорово, убедительно написал, вызывает у читателя соответствующую реакцию. Одним словом, не в бровь, а в глаз!
— В каком номере дадите, в этом или в следующем? — спросил довольный Автор.
— Дадим, дадим, обязательно дадим. Только вот что: герой твоей сатиры начальник главка, так? Считаешь, он виноват? По-моему, если бы заместитель вовремя указал ему на ошибки, — ведь со стороны виднее, — тот бы, безусловно, их исправил. А? Как думаешь? Больше того, если бы он сделал это профилактически, в порядке предупреждения, тот бы вовсе их не допустил. Ты не думай, я не собираюсь стеснять твое творчество, втискивать его в какие-то рамки, я просто мыслю вслух. И делаю вывод: виноват заместитель! Но можно ли и с него требовать, чтобы за всем уследил, ведь это же главк — целый главк! — представляешь? Твое дело, конечно, согласиться со мной или не согласиться, я своего мнения не навязываю, я только иду по линии чистой логики. Итак, следует ли обрушиваться на этих двух лиц? Вряд ли, мой друг, вряд ли. Если хочешь знать, завотделами ближе к народу, к массе, ко всякого рода деталям. Вот кого ты должен бичевать в своей сатире! Да что завотделами! Рядовые сотрудники, технический персонал — вот кто знает учреждение до мельчайших винтиков. Поговори-ка с вахтером — он тебе такую философию выдаст, все по косточкам разберет, все дела, весь персональный состав. Вот про него и пиши, — знал, мол, да молчал! Это и будет та правда, в которой нуждается сатира! Сразу и тиснем.
Возмущенный Автор покинул редакцию.
Придя домой, он написал сатиру на вахтера
КОМПОЗИТОР
Я решил стать композитором. Почему композитором? Ну, мало ли. Одному хочется — маляром, другому — композитором. По потребности. И вообще это модно.
С чего я начал?
Систематически, ежедневно, чуть не ежечасно стал являться в Союз композиторов.
Вначале диалог обо мне был такой:
— Этот, нестриженый, он кто?
— А бес его знает, так, околачивается.
— Написал что-нибудь?
— Кой черт!
Через некоторый отрезок времени:
— Не знаете, кто это, вот, нестриженый?
— А! Написал, говорит, что-то такое.
— Не слыхали, ничего?
— Да нет, не слыхал.
А земля крутится, крутится…
— Смотрите, вот идёт этот, нестриженый. Вот, с председателем говорит. Они что, друзья?
— Видимо. И я с ним немного знаком. Говорит — ораторию заканчивает, кантату начал, над сюитой работает, ну и песни, само собой.
— М-да, а я, признаться, не знал.
— Отстаете от жизни. Нарождаются таланты, нарождаются, ничего не поделаешь.
Теперь уже можно было о других высказываться. И я высказывался. Доброжелательно. По-дружески.
Я уже состою в Союзе композиторов. Правда, музыкальные планы пока не реализовал, поскольку вхожу в состав ряда комиссий и в наиважнейшую из них — по распределению средств музфонда. Но убежден: если возьмусь — моя симфония будет не хуже других, а может, и получше. В нашем деле главное — не робеть, смелость — города берет, а музыку и подавно!
ТЕКСТОВИК
Я сидел в сквере и читал книгу. Рядом со мной опустился на скамью мужчина спортивного типа.
— Поэзию читаете? — усмехнулся он. — Завидуете, небось: «Поэт, поэт»! Попробовали бы, что это такое!
— Ну, знаете, — улыбнулся я, — это дар…
— Дар, а как же! Тем более надо ценить! А я вот обращался и в Союз писателей, и в Союз композиторов насчёт творческой командировки. Отказали!
— Простите, — сказал я робко, — ваша фамилия…
— Шпиц!
— К сожалению, не знаком с вашим творчеством…
Он смерил меня высокомерным взглядом.
— Я текстовик. В прошлом году написал текст песни:
Снега, снега.
Опять снега,
Опять снега,
И вновь снега!
ПОЭТ
Не думайте, я понимаю: поэт — это не фунт изюму! И я, конечно, горжусь, что я — поэт!
Но что же делать, если нет-нет да и вспомню, как жил до того, как стал поэтом…
Я был завхозом свиносовхоза.
Эх, заколешь, бывало, кабанчика, осмалишь на костре под звездами, дым поднимается прямо в космос… А на заре, по первой по росе, по холмам да по долинам везешь его, голубчика, на базар…
М-да…
Но как-то, от нечего делать, составил стишок и получил письменное сообщение, что если полностью отдамся этому занятию, то может кое-что получиться.
Я рассчитался на работе и все силы бросил на составление стихов.
И теперь думаю: правильно ли сделал? Стоило ли менять профессию? Не вернуться ли на старую должность? Тем более, говорят — не всякий поэт может купить кабанчика…
СЦЕНАРИСТ
На днях написал сценарий.
И понес на киностудию.
— Вот, родил, можно сказать, кровью сердца.
Редактор посмотрел. Вид у него стал такой, будто его крутнули в стиральной машине без воды.
— А что, — спрашивает, — если заменить ваших героев другими, совершенно другими?
— Если заключите договор… И аванс дадите…
— Согласны, значит? Тогда знаете что? Напишите сценарий о коровах! Каракатицах! Племенных быках! Поросятах! Сухумских обезьянах! Черноморской камбале! Дальневосточных котиках! Лунных пустынях! А? Как? Согласны? — он стуканул кулаком по столу. — Кровью сердца!!
— Если, — говорю, — договор заключите… И аванс дадите…
ЦЕНА БЛАГОДУШИЯ
— Привет сатирикам! — шумно встретил меня редактор. — Что-нибудь новенькое?
— Да вот, рассказик…
— А ну, давай, давай!
Он взял рассказ, нетерпеливо глянул, по лицу пробежала тень, он поморщился.
— М-да. Про хулиганов. У нас, кажется, в прошлом году что-то такое про них было… Вспомнил! На четвертой странице, петитом, маленькая такая фитюлька, фактическая. — Он вдруг захохотал. — И что сотворили, подлецы, а! Прохожего в прорубь окунули, в моржа превратили! И не поленились прорубь прорубить, вот черти, а! Так что уже было про хулиганов, было, зачем же повторяться, верно? И потом, согласись, это не тема дня, не гво