е и одно новое лицо, и дядя Тедди подвел незнакомца к Баэрам со словами:
– Это мистер Хайд; он расспрашивал о Дэне, и я решился привезти его к вам сегодня, чтобы он мог посмотреть, каких успехов добился мальчик.
Баэры встретили его сердечно ради Дэна, довольные, что их мальчика не забыли. Но, поговорив с гостем несколько минут, они уже были рады знакомству с мистером Хайдом, таким добрым, простым и интересным. Было приятно видеть, как оживилось лицо мальчика, когда он увидел своего друга, еще приятнее было видеть удивление и удовлетворение, с которыми мистер Хайд отметил изменившиеся манеры и внешность Дэна, и приятнее всего смотреть, как, сидя в уголке, забыв о разнице в возрасте, образовании и положении, эти двое беседуют о предмете, интересном для обоих, как мужчина и мальчик обмениваются мнениями и рассказывают, что произошло с ними за минувшее лето.
– Или представление начнется немедленно, или актеры уснут, – сказала миссис Джо, когда первые приветствия были позади.
Так что все прошли в классную и заняли места перед занавесом, сделанным из двух постельных покрывал. Дети уже исчезли, но приглушенный смех и забавные короткие возгласы за занавесом выдавали их местонахождение. Представление началось с воодушевленного выступления гимнастов под руководством Франца. Шестеро старших мальчиков, в голубых брюках и красных рубашках, демонстрировали силу мускулов, проделывая упражнения с гантелями и булавами под звуки фортепьяно, на котором играла за сценой миссис Джо. Дэн невероятно энергично действовал руками и ногами, так что существовала некоторая опасность, что он собьет с ног остальных выступающих, как кучу кеглей, или отправит свою булаву со свистом в зрителей – так сильно был он возбужден присутствием мистера Хайда и так горел желанием отдать должное своим учителям.
– Замечательный, умный, сильный мальчик. Если я соберусь в Южную Америку через год-два, у меня будет искушение попросить вас отпустить его со мной, мистер Баэр, – сказал мистер Хайд, чей интерес к Дэну возрос еще больше после отзыва о нем, который он только что услышал от миссис Баэр.
– Мы охотно отпустим его с вами, хотя нам будет очень не хватать нашего юного Геркулеса[137]. Общение с вами принесет ему огромную пользу, и я уверен, что он будет верно служить своему другу.
Дэн слышал и вопрос, и ответ, и его сердце дрогнуло от радости при мысли о путешествии в новую страну с мистером Хайдом и переполнилось чувством благодарности за искренние похвалы, вознаградившие его за усилия быть таким, каким хотели видеть его друзья.
После гимнастики Деми и Томми продекламировали всем известный школьный диалог «За деньги и кляча поскачет». Деми декламировал довольно выразительно, но Томми – Томми был совершенно великолепен в роли старого фермера, подражая Сайласу с таким мастерством, что публика корчилась от смеха, и даже сам Сайлас, из дверей холла наблюдавший вместе с Эйзи за представлением, так расхохотался, что Эйзи пришлось хлопать его по спине, чтобы он не задохнулся от смеха.
Затем Эмиль, успевший к тому времени отдышаться после гимнастических упражнений и переодеться в матросский костюм, пропел для них матросскую песню о «бурных ветрах» и «дальних берегах» с волнующим припевом «хей-хо», от которого звенело под сводами комнаты, после чего Нед исполнил забавный китайский танец, прыгая по сцене, как большая лягушка, в похожей на пагоду шляпе. Так как это было единственное публичное представление, устроенное в Пламфильде за последний год, были продемонстрированы и успехи учеников в устном счете, правописании и изучении иностранных языков. Джек изумил публику своими молниеносными расчетами на классной доске, Томми выиграл состязание в правописании, а Деми прочел маленькую французскую басню так хорошо, что дядя Тедди был очарован.
– Где же остальные дети? – спрашивали все, когда занавес опустился, а никто из младших так и не появился.
– Это сюрприз. Такой прелестный сюрприз, что мне жаль вас, так как вы пока ничего не знаете, – сказал Деми и ушел получить поцелуй от мамы, и остался при ней, чтобы объяснить тайну, когда она откроется.
Тетя Джо увела Златовласку, к великому удивлению ее папы, который совершенно превзошел мистера Баэра по части изображения недоумения и нетерпеливого желания узнать, «что же будет». Наконец, после продолжительных шорохов, стука молотка и отчетливо доносившихся указаний режиссера, занавес поднялся под негромкую музыку, и перед взорами публики предстала Бесс, сидящая на табурете возле камина из коричневой бумаги. Более прелестной Золушки свет еще не видывал: совсем рваное серое платье, изношенные до последней степени крошечные туфельки, прелестное лицо под ярко-золотыми волосами и такая унылая поза, что можно было заплакать… так же, впрочем, как и улыбнуться, следя любящими глазами за маленькой актрисой. Она сидела совсем неподвижно, пока чей-то голос не прошептал: «Ну же, начинай!» – и тогда с забавным легким вздохом Золушка сказала: «Как я хотела бы пойти на бал!» Слова прозвучали так естественно, что ее отец бурно зааплодировал, а мать воскликнула: «Милочка ты моя!» Эти крайне неуместные выражения чувств заставили Золушку покачать головой и добавить, глядя на них с упреком: «Вы не должны говолить со мной!»
Тишина была немедленно восстановлена, и послышались три удара в стену. Золушка оглянулась в тревоге, но прежде чем вспомнила, что ей следует воскликнуть «Что это?», задняя часть коричневого бумажного камина открылась как дверь, и через нее на сцену протиснулась фея-крестная. Это была Нэн, в красном плаще, остроконечной шляпе и с волшебной палочкой, которой она взмахнула, заявив очень решительно:
– Ты пойдешь на бал, моя дорогая.
– Тепель ты должна стянуть с меня это и показать мое класивое платьице, – ответила Золушка, дергая за подол своего серого платья.
– Нет-нет, сначала ты должна сказать: «Как я могу пойти в таких лохмотьях?» – сказала Нэн своим собственным голосом.
– Ах да, – и Принцесса повторила вопрос, совершенно не смущаясь своей забывчивости.
– Я превращу твои лохмотья в великолепное платье, потому что ты такая хорошая, – продолжила фея сценическим голосом и, неспешно расстегнув пуговицы на сером переднике, явила взорам великолепный наряд Золушки.
Маленькая принцесса действительно была достаточно хороша, чтобы вскружить головы множеству маленьких принцев, так как мама нарядила ее как маленькую придворную даму, в розовое шелковое платьице с атласной нижней юбочкой и прелестными букетиками, приколотыми тут и там. Крестная надела на голову Золушке корону со свисающими розовыми и белыми перьями, дала ей пару туфелек из серебряной бумаги, которые та надела, чтобы тут же встать и с гордостью показать их публике, приподняв юбки:
– Хлустальные! Класиво, плавда?
Она была так зачарована ими, что совсем забыла свою роль, и ее с трудом удалось заставить сказать:
– Но у меня нет экипажа!
– Смотри! – и Нэн взмахнула своей волшебной палочкой таким широким жестом, что почти сшибла корону с головы Принцессы. И тут все увидели самую эффектную сцену спектакля. Сначала на пол упала веревка, которая тут же натянулась, когда послышался голос Эмиля: «Раз-два, дружно!» и ворчливый голос Сайласа в ответ: «Тише, тише!» Последовал взрыв смеха, так как на сцене появились четыре большие серые крысы, довольно неустойчиво державшиеся на ногах, с неправдоподобно длинными хвостами, но великолепными головами, на которых черные бусины сияли, как настоящие глаза. Они тянули – или скорее изображали, что тянут, – великолепную карету, сделанную из половины гигантской тыквы, водруженной на колеса маленькой тележки Тедди, выкрашенной охрой под цвет яркого экипажа. Впереди, вознесенный на высокие козлы, сидел веселый маленький возница в белом ватном парике, треугольной шляпе, алых бриджах и кружевном камзоле. Он щелкал длинным кнутом и дергал за красные вожжи так энергично, что серые рысаки вставали на дыбы. Это был Тедди, и он так весело улыбался зрителям, что они зааплодировали ему отдельно, а дядя Тедди сказал: «Если бы я мог найти такого внушительного кучера, как этот, я тут же нанял бы его». Карета остановилась, фея усадила в нее Принцессу, и та укатила во всем своем великолепии, посылая воздушные поцелуи публике, со своими хрустальными туфельками, торчащими впереди, и розовым шлейфом, метущим пол сзади, поскольку, несмотря на всю элегантность экипажа, приходится с сожалением отметить, что ее высочество еле в него влезла.
Следующая сцена изображала бал, и здесь появились Нэн и Дейзи, разряженные, как павлины, во всевозможных украшениях. Нэн была особенно хороша в роли гордой сестры и сокрушила презрительным взглядом множество воображаемых дам, когда расхаживала по бальной зале дворца. Принц сидел в одиночестве на довольно шатком троне, глядя вокруг из-под внушительной короны, поигрывая мечом и восхищаясь бантами на своих туфлях. Когда вошла Золушка, он вскочил и воскликнул, скорее с жаром, чем с учтивостью:
– Ого! Кто это? – и тут же повел ее танцевать, в то время как сестры бросали на них сердитые взгляды и важничали, стоя в углу.
Величественная джига[138], исполненная маленькой парой, произвела большое впечатление. Детские лица были так серьезны, костюмы так ярки, а выделываемые па так нелепы, что танцующие выглядели, как забавные маленькие фигурки, нарисованные на веере Ватто[139]. Шлейф очень мешал Принцессе, а принц Роб несколько раз едва не упал, споткнувшись о свой меч. Но они замечательно преодолели эти препятствия и кончили танец с поразительной живостью и грацией, учитывая, что все это время ни один не знал, какое коленце выкинет другой.
– Урони туфельку, – прошептал голос миссис Джо, когда усталая дама уже собиралась присесть.
– Ох, я забыла, – и скинув одну из серебристых туфелек, Золушка заботливо положила ее в центре сцены, сказав Робу: – Тепель ты должен найти меня, – и убежала, в то время как Принц, подобрав туфельку, послушно засеменил вслед за ней.