Сказать это слово – первейший долг родителей, и никакая ложная деликатность не должна удерживать их от заботливой бдительности, от ласкового предупреждения, которое делает понимание собственных чувств и умение держать их под контролем главным компасом молодежи, когда та покидает безопасную гавань родного дома.
– Приближается Платон со своими учениками, – объявил непочтительный Тедди, когда в зал вошел мистер Марч в сопровождении нескольких молодых мужчин и женщин. Мудрый старик был любим всеми и так замечательно поддерживал свою юную паству, что многие из его учеников благодарили его потом всю жизнь за помощь, оказанную их сердцам и душам.
Бесс сразу подошла к нему: дедушка был на ее особом попечении со времени кончины «нашей мамы», и было приятно видеть ее золотистую головку, склонившуюся над его серебряными сединами, когда она придвигала ему кресло и угощала его чаем с нежной заботливостью.
– Чай, услаждающий все чувства, всегда льется здесь рекой, сэр. Вам пенящийся кубок или кусочек амброзии? – спросил Лори. Он бродил по залу с сахарницей в одной руке и тарелкой пирожных в другой: подсластить чью-нибудь чашу жизни и утолить чей-нибудь голод было для него самой любимой работой.
– Ни того, ни другого не нужно, спасибо; эта девочка позаботится обо мне, – и мистер Марч обернулся к Бесс, которая присела на ручку его кресла, протягивая ему стакан парного молока.
– Желаю ей жить долго, чтобы заботиться о вас, а мне быть рядом, чтобы всегда видеть перед собой это прелестное опровержение песни, в которой поется, что «молодость и старость вместе не живут»! – отвечал Лори, глядя на них с улыбкой.
– Там поется о «ворчливой старости», папа; это совсем другое дело, – поправила Бесс с живостью; она любила поэзию и читала все самое лучшее.
– «Увидишь ли бутоны свежих роз в почтенных снега сединах, в мороз?»[165] – процитировал мистер Марч, когда к нему подошла Джози и присела на другой ручке его кресла, с видом очень колючей маленькой розочки: она только что потерпела сокрушительное поражение в ожесточенном споре с Тедом.
– Дедушка, неужели женщины всегда должны слушаться мужчин и твердить им, что они самые умные, только потому, что они сильнее женщин? – воскликнула она, глядя свирепо на кузена, который подобрался к ней поближе с озорной улыбкой на мальчишеском лице, что всегда выглядело чрезвычайно комично при его высокой фигуре.
– Это, моя дорогая, устаревшие представления, хотя потребуется некоторое время, чтобы их изменить. Но я думаю, что час женщин пришел. Юноши должны стараться показать все, на что они способны, так как девушки уже догнали их и могут обогнать, – отвечал мистер Марч, глядя с отеческим удовлетворением на оживленные лица молодых женщин, числившихся среди лучших студентов колледжа.
– Бедные маленькие Аталанты[166] постоянно отвлекаются и задерживаются из-за препятствий, разбросанных на их пути, – не золотых яблок, нет… Но у них появится много шансов на победу, когда они научатся быстрее бегать, – засмеялся дядя Лори, поглаживая взъерошенную ветром головку Джози, волосы у которой стояли почти дыбом, как мех у рассерженного котенка.
– Целые бочки яблок не задержат меня, когда я начну гонку, и десяток Тедов не смогут заставить меня споткнуться, хоть и будут стараться подставить мне ножку. Я докажу ему, что женщина способна все делать так же хорошо, как мужчина, если не лучше. Это уже было доказано и будет доказано снова, и я никогда не признаю, что мой мозг хуже мужского, хотя он, может быть, и меньшего размера! – воскликнула возбужденная юная особа.
– Если ты будешь так неистово трясти головой, ты растрясешь все мозги, какие у тебя есть. Я на твоем месте постарался бы лучше заботиться о них, – поддразнил ее Тед.
– Но что вызвало эту гражданскую войну? – спросил дедушка, слегка выделив интонацией прилагательное, что заставило сражающиеся стороны немного умерить пыл.
– Да просто мы корпели над «Илиадой» и дошли до того места, где Зевс говорит Гере, чтобы она не вмешивалась в его планы, а иначе он «наложит на нее свою необорную руку», и Джози возмутило то, что Гера послушно умолкла. А я сказал, что все правильно, и согласился со стариком Гомером, что женщины знают не так уж много и потому должны подчиняться мужчинам, – объяснил Тед, чем очень рассмешил своих слушателей.
– Богини могут поступать как им угодно, но гречанки и троянки того времени были малодушными существами, если слушались таких мужчин, которые не умели самостоятельно побеждать в битвах и которых, когда им грозило поражение, срочно убирали со сцены Афина, Афродита или Гера. Подумать только! Две армии останавливаются, садятся и ждут, пока два их героических представителя швыряют камни друг в друга! Я не очень высокого мнения о вашем хваленом Гомере. Моим героем может быть только такой мужчина, как Наполеон или Грант[167].
Презрительное фырканье Джози было таким же забавным, как если бы колибри отчитывала страуса, и все заливались веселым смехом, слушая, как она пренебрежительно отзывается о поэте, чье имя бессмертно, и сурово критикует греческих богов.
– Хорошенькую жизнь устроил Наполеон своей Гере, не правда ли? Именно так девушки обычно и ведут споры: сначала выступают за одно, а затем за противоположное, – поддразнил Тед.
– Совсем как юная леди у Джонсона[168], которая «не была категорична, но колебалась каждую секунду», – добавил дядя Лори, получавший большое удовольствие от происходившей на его глазах битвы.
– Я говорила о них только как о воинах. Но если перейти к вопросу об отношении к женщинам, то разве генерал Грант не был хорошим мужем, а миссис Грант счастливой женой? Он не грозил «наложить на нее необорные руки», если она задавала какой-нибудь вполне естественный вопрос, а если Наполеон и поступал нехорошо по отношению к Жозефине, он все же знал, как надо сражаться, и ему не требовалась в битвах опека никакой Афины. Все эти древние были глупцами, от щеголя Париса до Ахиллеса, сидевшего при своих кораблях и дувшегося на союзников, и я не изменю моего мнения о них, несмотря на всех благородных Гекторов и Агамемнонов Греции, – заявила Джози, все еще не сдаваясь.
– Ты можешь геройски сражаться, это очевидно; а мы будем изображать две послушные вождям армии, наблюдающие, как вы с Тедом в единоборстве решаете этот вопрос, – начал дядя Лори, принимая позу воина, опирающегося на копье.
– Боюсь, нам придется отказаться от этой затеи. Я вижу, что Афина собирается спуститься и похитить нашего Гектора, – заметил мистер Марч с улыбкой, так как Джо пришла напомнить сыну, что пора идти ужинать.
– Мы завершим эту битву, когда в нее не будут вмешиваться никакие богини, – сказал Тедди и поспешил вслед за матерью с необычной живостью, вспомнив о предстоящем угощении.
– Не устоял перед оладьей, клянусь Юпитером![169] – крикнула Джози ему вслед, радуясь возможности хоть раз воспользоваться этим классическим выражением, запретным для ее пола.
Но Тед выпустил парфянскую стрелу[170], когда, отступая в полном боевом порядке, ответил с самым добродетельным выражением лица:
– Повиновение командирам – первейший долг воина.
Джози бросилась за ним, желая использовать свою женскую привилегию и оставить за собой последнее слово, но так и не произнесла колкостей, вертевшихся у нее на языке, так как в зал, шагая через две ступеньки, поднялся из сада очень загорелый молодой человек в синем костюме, оживленно восклицая: «Эй, на судне! Где вся команда?»
– Эмиль! Эмиль! – закричала Джози, а в следующее мгновение к ним подлетел и Тед, так что недавние враги завершили стычку, объединившись, чтобы весело приветствовать дорогого гостя.
Оладьи были забыты, и, схватив кузена под руки, Джози и Тед потянули его, словно два хлопотливых маленьких буксира великолепное торговое судно, в гостиную. Там Эмиль перецеловал всех женщин и пожал руки всем мужчинам, кроме своего дяди – его он обнял по старому доброму немецкому обычаю, к великому удовольствию всех, кто наблюдал за этой сценой.
– Не надеялся, что мне удастся отбыть с корабля сегодня, но все же удалось, так что взял курс прямо на старый Пламфильд. Но там ни души, так что я отчалил, стал по ветру и пошел на Парнас, а тут вы все до одного. Да благословит вас Господь, до чего я рад всех вас видеть! – воскликнул молодой моряк с широкой улыбкой. Он стоял перед ними, широко раздвинув ноги, как будто все еще чувствовал под ногами качающуюся палубу.
– Тебе следовало сказать «семь футов вам всем под килем», а не «да благословит вас Господь», Эмиль; это совсем не морское выражение. О, как приятно ты пахнешь смолой и корабельными снастями! – сказала Джози, вдыхая с большим удовольствием свежий морской запах, который он принес с собой. Он был ее главным фаворитом среди всех кузенов, а она – его любимицей; и потому не могло быть сомнений, что уж для нее-то в оттопыренных карманах его синей куртки найдутся сокровища.
– Стоп, мой морской волк, и позволь мне бросить лот, прежде чем ты нырнешь, – засмеялся Эмиль, догадываясь, почему она так нежно поглаживает его карман. Затем, удерживая девочку одной рукой, другой он начал извлекать оттуда разные необычные коробочки и пакетики, на которых были написаны имена тех, кому они предназначались, и вручал их столпившимся вокруг него друзьям и родным с соответствующими замечаниями, вызывавшими немало смеха: Эмиль был известным остряком.
– Вот трос, который минут пять будет удерживать наш маленький буксир на месте, – сказал он, надевая красивое ожерелье из розовых кораллов на шею Джози. – А вот это русалки прислали нашей Ундине[171]