Мысль о том, что Дэн может заняться изучением Платона, была чрезвычайно забавна, но никто, кроме озорного Теда, не улыбнулся, а Дэн поспешил поделиться с друзьями и другим планом, зародившимся в его кипучем уме.
– Я, впрочем, не совсем уверен, что добьюсь успеха, занимаясь фермерством, к тому же меня тянет к моим старым друзьям, индейцам Монтаны. Они миролюбивое племя и отчаянно нуждаются в помощи. Сотни умерли от голода, так как они не получают от правительства помощи, положенной по закону. А вот их соседи, племя сиу, очень воинственны, у них тридцать тысяч воинов, поэтому правительство боится их и обеспечивает всем, чего они потребуют. Позор! Черт бы побрал всех этих чиновников! – Дэн резко умолк, едва лишь ругательство сорвалось с его языка, но его глаза по-прежнему сверкали, и он торопливо продолжил: – Именно так, и я не стану извиняться за то, что сказал. Если бы у меня были деньги, когда я жил среди них, я отдал бы все до единого цента этим беднягам, которых обманом лишили земли и загнали туда, где ничего не растет. Честные посредники в такой ситуации могли бы сделать многое, и у меня такое чувство, что мне следует вернуться и помочь этим людям. Я знаю их язык, и сами они мне нравятся. У меня есть сейчас несколько тысяч долларов, и мне кажется, что я не имею права потратить их на то, чтобы устроиться самому и радоваться жизни, в то время как они страдают. Что вы об этом думаете?
Дэн, раскрасневшийся и взволнованный собственной горячей речью, выглядел в эту минуту очень мужественным и энергичным. Он прямо взглянул в лица друзей, и все они ощутили тот трепет сострадания, который соединяет сердца узами жалости к обиженным.
– Поступи именно так! – воскликнула миссис Джо, воодушевляясь. Чужое несчастье вызывало у нее гораздо больше интереса и сочувствия, чем любая удача.
– Поступи так! – эхом повторил Тед, аплодируя, словно это был спектакль. – И возьми меня в помощники! Я ужасно хочу поехать туда, пожить среди этих славных ребят и поохотиться.
– Расскажи нам побольше, чтобы мы могли понять, стоящее ли это дело, – сказал мистер Лоренс, втайне решив заселить в будущем свои пока еще не купленные прерии индейцами Монтаны и увеличить сумму пожертвований благотворительному обществу, посылающему миссионеров к этим обиженным властями людям.
Дэн сразу же принялся рассказывать обо всем, что видел в штатах Северная и Южная Дакота, о разных племенах северо-запада и о том, как их обижают, об их терпении и храбрости – рассказывать так, словно все они были его братьями.
– Они называли меня Дэн Огненная Туча, так как лучше моей винтовки им видеть не доводилось. А Черный Ястреб был мне таким верным другом, о каком можно только мечтать. Он не раз спасал мне жизнь и научил меня всему, что очень мне пригодится, если я вернусь к ним. Они сейчас в беде, и я хотел бы заплатить им долг благодарности.
К этому времени все уже слушали с глубоким интересом, а мысль о Дэнсвилле начала терять свое очарование. Но осмотрительный мистер Баэр предположил, что один честный посредник среди множества корыстных не сможет изменить положение и, хотя такая попытка и представляется делом благородным, лучше всесторонне обдумать будущие действия, постараться заручиться поддержкой авторитетных лиц в соответствующих правительственных кругах и разведать обстановку на местности, чтобы потом принять окончательное решение.
– Хорошо, я так и поступлю. Я собираюсь съездить в Канзас и посмотреть, что там можно сделать. Я встречал во Фриско[185] одного парня, который бывал там, и он хорошо отзывался о тех местах. Везде так много надо сделать, что я даже не знаю с чего начать, и иногда мне кажется, что уж лучше бы у меня не было никаких денег, – нахмурившись, отвечал Дэн, испытывая те же затруднения, что и все добрые души, когда они охвачены стремлением помочь в великом деле всемирной благотворительности.
– Я готов взять на сохранение твой капитал до тех пор, пока ты примешь окончательное решение. Ты такой горячий паренек, что можешь отдать все свои деньги первому встречному попрошайке, который сумеет тебя разжалобить. Я пущу их в оборот, пока ты подыскиваешь подходящее место для твоей новой фермы, и верну, когда ты будешь готов вложить их в дело, согласен? – спросил мистер Лори, который успел научиться благоразумию за годы, прошедшие со времен его собственной расточительной юности.
– Спасибо, сэр, я буду рад отделаться от них на время. Подержите их у себя, пока я не попрошу вернуть их, а если со мной за это время что-нибудь случится, сохраните всю сумму, чтобы помочь какому-нибудь другому бродяге, как вы помогли мне. Это мое завещание, и вы все свидетели. Теперь у меня будет легче на душе. – И, передав мистеру Лори пояс, в котором носил свое скромное состояние, Дэн развернул плечи, словно сбросил с них груз забот.
Никто и представить не мог ни того, сколько разных событий произойдет, прежде чем Дэн вернется, чтобы забрать свой капитал, ни того, насколько близок он был в тот момент к выражению своей действительно последней воли… Пока мистер Лоренс объяснял, как он вложит деньги, послышался звучный голос, весело распевавший:
Пегги – девушка что надо,
Эй, ребята, раз-два взяли!
На винцо дать Джеку рада,
Эй, ребята, раз-два взяли!
А уйдет он в море снова,
Эй, ребята, раз-два взяли!
Пегги ждать его готова,
Эй, ребята, раз-два взяли!
Эмиль всегда объявлял о своем прибытии таким образом. Вместе с ним в гостиную вошел Нат, вернувшийся из города, где он весь день давал уроки музыки. Было приятно смотреть, как Нат, сияя улыбкой, энергично тряс руку друга; еще приятнее слушать, как Дэн вспоминал обо всем, чем был обязан Нату, пытаясь отдать долг дружбы в чуть грубоватых, но искренних словах благодарности; но особенное удовольствие зрителям и слушателям доставил обмен впечатлениями между Дэном и Эмилем. Двое славных путешественников без умолку рассказывали удивительные истории, поражавшие воображение «сухопутных моряков» и домоседов.
После прибытия этих новых гостей дом уже не мог вместить веселую молодежь, так что все перебрались на веранду и устроились на ступенях в сгущающихся сумерках, словно стая ночных птиц. Мистер Марч и профессор удалились в кабинет, Мег и Эми пошли присмотреть за приготовлением небольшого угощения, состоявшего из фруктов и пирожных, которые предстояло вскоре подать, а миссис Джо и мистер Лори сидели у открытой в сад двери, слушая веселые разговоры молодых людей и девушек.
– Вот они, цвет нашего выводка! – сказала миссис Джо, указывая на компанию, расположившуюся прямо перед дверью. – Одни из моих учеников умерли, другие разбрелись по свету, но эти семь мальчиков и четыре девочки – мое утешение и гордость. Если добавить к ним Элис Хит, можно считать, что моя дюжина в сборе, и надо признать, хлопот у меня полон рот, ведь надо постараться дать правильное направление каждой юной жизни, насколько это под силу человеку.
– Если вспомнить, какие они все разные, откуда некоторые из них пришли к нам или какое влияние оказывали на них родственники, мы, как мне кажется, можем пока что быть довольны тем, чего добились, – ответил мистер Лори серьезно, когда его глаза остановились на одной светлой головке среди нескольких темноволосых, хотя свет молодого месяца ложился на все, не отдавая предпочтения ни одной.
– Я не беспокоюсь за девочек; о них заботится Мег. У нее столько здравого смысла, терпения и нежности, что ее подопечные не могут не развиваться благополучно. Но мои мальчики с каждым годом доставляют мне все больше хлопот, и, похоже, после каждой их очередной отлучки из Пламфильда мы с ними становимся уже не так близки друг другу, как прежде, – вздохнула миссис Джо. – Скоро они станут совсем взрослыми, и тогда их будет связывать со мной лишь одна тонкая ниточка, которая сможет оборваться в любую минуту, как это случилось с Джеком и Недом. Долли и Джордж по-прежнему любят приезжать к нам, и я могу поговорить с ними по душам. А наш дорогой Франц никогда нас не забудет: он предан родным. Но я не могу не тревожиться за тех троих, которым предстоит скоро снова уйти в широкий мир. У Эмиля доброе сердце, и, я надеюсь, это поможет ему остаться порядочным и положительным, к тому же, как ты помнишь: «Сидит на рее херувим, чтоб Джек-моряк был невредим». Нату предстоит впервые покинуть Пламфильд, а он остается слабохарактерным, хоть ты и оказываешь на него положительное влияние. Наш Дэн по-прежнему остается мятежником. Боюсь, чтобы укротить его, потребуется какой-нибудь суровый жизненный урок.
– Он отличный малый, Джо, и я отчасти жалею, что в его планы входит занятие фермерством в западных штатах. Если бы хоть немного поработать над его манерами, можно было бы сделать из него джентльмена, и кто знает, чего он смог бы добиться, если бы остался здесь, среди нас, – отвечал мистер Лори, склоняясь над стулом миссис Баэр, как делал это много лет назад, когда у этих двоих были общие проказы и секреты.
– В этом был бы определенный риск, Тедди. Он любит физический труд и свободу, и они помогут ему стать хорошим человеком. Это гораздо лучше, чем любой внешний лоск при тех опасностях, с которыми он столкнулся бы, ведя обеспеченную и спокойную жизнь в городе. Мы не можем изменить его натуру; мы можем только помочь ей развиться в правильном направлении. Его прежние порывы никуда не исчезли, и ему необходимо держать их под контролем, а иначе он собьется с пути истинного. Я хорошо сознаю это, но его любовь к нам – залог безопасности, и мы должны стараться оказывать на него положительное влияние, пока он не станет старше или не появятся другие, более крепкие узы в его жизни, чтобы помочь ему держать себя в руках.
Миссис Джо говорила прочувствованно, так как, зная Дэна лучше, чем кто-либо другой, видела, что ее «жеребенок» еще не до конца объезжен. Она надеялась на лучшее, но опасения все же оставались, поскольку ей было хорошо известно, насколько строга и сурова жизнь к таким, как он. Она была уверена, что, прежде чем снова уехать, Дэн в тихую, спокойную минуту приоткроет ей свою душу, и тогда она сможет сказать слова предостережения и ободрения, в которых он нуждается. Так что она выжидала и одновременно внимательно наблюдала за ним, радуясь всему многообещающему, что видела в нем, а также быстро замечая вред, который нанесло ему пребывание вдали от дома. Ей очень хотелось, чтобы ее «смутьян» добился успеха в жизни, ведь другие предсказывали, что ничего из него не выйдет; но людей нельзя лепить как глину, и, зная об этом по собственному опыту, она довольствовалась скромной надеждой на то, что заброшенный мальчик может стать просто хорошим мужчиной, и не просила большего. Впрочем, даже на это трудно было рассчитывать при всех его непредсказуемых порывах, сильных страстях и необузданности, присутствовавшей в его натуре от рождения. Ничто не сдерживало этих порывов и страстей, кроме единственной привязанности – воспоминаний о Пламфильде. Страх разочаровать верных друзей и гордость, что была сильнее личных моральных правил, заставляли его стремиться сохранить уважение товарищей, которые всегда восхищались им и любили его, несмотря на все его недостатки.