Длинный зал, где обычно репетировал хор, гостиная, передняя и веранда были заполнены девушками в белых платьях и в сопровождении верных кавалеров, воздух гудел оживленными голосами, а сердца и ноги легко летали вместе под звуки увлеченно игравшего домашнего оркестра, и дружелюбная луна старалась добавить очарования этой сцене.
– Заколи-ка мне платье булавкой, Мег. Этот славный мальчуган Данбар разорвал мне юбку почти «напополам», как говаривал мистер Пегготи[196]. Но разве не получил он огромное удовольствие, налетая на других танцоров и крутя меня по залу, точно швабру? В таких случаях я нахожу, что уже не так молода, как прежде, и не так легка на ногу. Лет через десять мы с тобой, Мег, будем совсем толстыми и рыхлыми, так что пора привыкать к мысли о старости. – И миссис Джо опустилась в угол дивана, очень встрепанная после своих человеколюбивых стараний.
– Я знаю, что растолстею, но ты вечно в движении, так что твоим костям никогда не обрасти лишней плотью, и Эми, я уверена, навсегда сохранит свою прелестную фигуру. Она в этот вечер в белом платье и с цветами выглядит восемнадцатилетней девушкой, – отвечала Мег, занятая закалыванием оборванных оборок одной сестры, пока ее глаза любовно следили за грациозными движениями другой – Мег, как и в прежнее время, восхищалась Эми.
Общие уверения, будто Джо начинает толстеть, были одной из семейных шуток, которую она с удовольствием поддерживала, хотя в действительности ее фигура пока приобрела лишь характерную для почтенной женщины округлость, что ей очень шло. Сестры смеялись, продолжая беседу о грозящих им двойных подбородках, когда мистер Лори, на минуту оставив свои обязанности распорядителя бала, подошел к ним.
– Чиним повреждения, как обычно, Джо? Ты никогда не могла немного подвигаться без того, чтобы не вернуться в прорехах. Пойдем, прогуляешься со мной в тишине и немного охладишься перед ужином. Я хочу показать тебе несколько красивых живых картин, пока Мег выслушает восторженные восклицания приближающейся к нам маленькой и немного картавой мисс Карр, которую я только что осчастливил, предложив ей Деми в партнеры для танца.
Продолжая говорить, Лори вел Джо в другой конец зала, почти пустого теперь после танца, когда молодежь, кружась парами, разлетелась по всей большой передней и выпорхнула в сад. Задержавшись возле первой из четырех застекленных дверей, выходивших на широкую веранду, он указал на компанию, расположившуюся снаружи, со словами:
– Название этой живой картины – «Матрос на берегу».
Пара длинных ног в синих брюках и аккуратных лакированных бальных туфлях свисала с крыши веранды среди вьющихся стеблей, и розы, собранные невидимыми руками, очевидно принадлежавшими упомянутым ногам, падали на колени нескольким девушкам, которые расселись, как стая белых птиц, на перилах внизу, а мужской голос «спускался с небес падающей звездой», напевая печальную песенку своим благодарным слушательницам:
СОН МЭРИ
Луна взошла над цепью гор,
Посеребрив речной песок,
Поля, холмы, сады, дома.
В сон погрузился городок.
«Ах, где-то Сэнди мой сейчас?»
Вздохнула Мэри в тишине,
И лунный свет вздохнул в ответ:
«Не плачь, о Мэри, обо мне».
Она вгляделась, перед ней
Печальный, бледный и худой
Стоит, дрожа, ее моряк,
Насквозь пропитанный водой.
«О Мэри, знай, мой бренный прах
Лежит на океанском дне.
Я встретил смерть мою в волнах.
Не плачь, о Мэри, обо мне.
Три дня, три ночи ураган
Носил нас с ревом средь зыбей.
Спасти пытались мы корабль,
Хоть буря нас была сильней.
Но и в последний страшный час
Я думал, Мэри, о тебе.
Лишь смерть мне принесла покой.
Не плачь, о Мэри, обо мне.
Знай, на счастливых берегах,
Где не грозит любви беда,
Мой друг, мы встретимся с тобой,
Чтоб не расстаться никогда».
Пропел петух, мелькнула тень,
И Сэнди перед ней уж нет.
«Не плачь, о Мэри, обо мне», —
Лишь повторил ей лунный свет.
– Мальчик постоянно весел, и это для него лучше всякого богатства. С такой душевной энергией, всегда помогающей ему держаться на плаву, он никогда не утонет![197] – улыбнулась миссис Джо, когда песня отзвучала и розы взлетели вверх вместе с бурными аплодисментами в знак благодарности певцу.
– Утонуть? Не тот он человек! И это дар, за который следует благодарить Бога, не правда ли? Мы, люди, легко поддающиеся перемене настроения, умеем ценить эту вечную бодрость духа. Рад, что тебе понравилась моя первая живая картина. Пойдем и взглянем на картину номер два. Надеюсь, ничего не испортилось; уж очень хорош был вид несколько минут назад. Называется «Отелло рассказывает о своих приключениях Дездемоне»[198].
В раме второй застекленной двери, выходившей в сад, весьма живописно выглядела группа из трех человек. Мистер Марч сидел в кресле, а Бесс на подушке у его ног, и оба слушали Дэна. Прислонившись к колонне, он что-то говорил с необычным воодушевлением. Старик сидел в тени, но луна ярко освещала маленькую Дездемону, смотревшую вверх в лицо юного Отелло, и глубоко увлеченную историей, которую он так живо рассказывал. Яркий плед, переброшенный через плечо Дэна, его смуглое лицо и жест руки делали картину очень выразительной, и оба зрителя молча любовались ею, пока миссис Джо не сказала торопливым шепотом:
– Я рада, что он уезжает. Слишком уж он картинно красив, чтобы мы могли спокойно мириться с его присутствием среди такого множества романтичных девушек. Боюсь, наши простодушные девицы не смогут устоять перед всем, что есть в нем «величественного, мрачного и необычного».
– Никакой опасности не существует. Дэн пока еще грубоват и, думаю, останется таким навсегда, хотя стал лучше во многих отношениях. Как хорошо Принцесса выглядит в мягком свете луны!
– Милая маленькая Златовласка хорошо выглядит везде. – И бросив через плечо последний взгляд, полный гордости и нежности, миссис Джо проследовала дальше. Но эта сцена вспомнилась ей через много месяцев, так же, как и ее собственные пророческие слова.
Номером третьим была трагическая, на первый взгляд, картина. Мистер Лори подавил смех, прошептав: «Раненый Рыцарь», и указал на Тома, который с головой, повязанной большим носовым платком, стоял на коленях перед Нэн, извлекавшей шип или занозу из его ладони. Делала она это с большим искусством, если судить по блаженному выражению лица пациента.
– Так не больно? – спросила она, поворачивая его руку к лунному свету, чтобы лучше видеть.
– Ни чуточки, ковыряй, сколько хочешь; мне приятно, – отвечал Том, невзирая на боль в коленях и ущерб, причиненный его лучшим брюкам.
– Я тебя не задержу. Одна минута, и все будет готово.
– Несколько часов, если тебе угодно. Никогда не был так счастлив, как сейчас.
Ничуть не тронутая этим нежным замечанием, Нэн надела большие очки с круглыми стеклами и сказала деловым тоном:
– Теперь я ее вижу. Обычная заноза… вот она, пожалуйста.
– Кровь идет. Разве ты не забинтуешь мне руку? – спросил Том, желая продлить эту сцену.
– Глупости, пососи, и все будет в порядке. Только обязательно прижги ранку завтра, если пойдешь в прозекторскую. Нам не нужны новые случаи заражения крови.
– Это единственный случай, когда ты хорошо со мной обошлась. Я хотел бы совсем лишиться руки.
– А я хотела бы, чтобы ты лишился головы: от нее ужасно несет скипидаром и керосином. Пробегись по саду и проветрись.
Боясь выдать себя смехом, зрители проследовали дальше в тот момент, когда Рыцарь в отчаянии бросился в сад, а Прекрасная Дама уткнулась носом в чашечку высокой лилии, чтобы освежиться и отделаться от неприятного запаха.
– Бедный Том, тяжела его судьба, и он зря теряет время! Посоветуй ему, Джо, бросить ухаживание и заняться делом.
– Я советовала, Тедди, и не раз, но потребуется какое-нибудь глубокое потрясение, чтобы заставить этого мальчика поумнеть. Я жду с интересом, что это будет за потрясение… Помилуйте! Да что же это такое?
Ее вопрос был вполне оправдан, так как за четвертой застекленной дверью на садовом табурете стоял Тед, пытаясь балансировать на одной ноге, вытянув другую и размахивая обеими руками в воздухе. Джози вместе с несколькими молодыми людьми и девушками наблюдала за его акробатическими этюдами с большим интересом, и все говорили что-то о «маленьких крылышках», «позолоченной крученой проволоке» и «прелестной шапочке».
– Эту картину можно было бы назвать «Меркурий пытается взлететь», – пробормотал мистер Лори, выглядывая вместе с миссис Джо из-за кружевных занавесок.
– Да будут благословенны длинные ноги этого мальчика! И как только он предполагает с ними справиться? Они собираются поставить на сцене мою драматическую шутку «Мраморные статуи профессора Оулздарка». Хорошенькую же «кашу» замесят они из всех греческих богов и богинь, если некому будет объяснить им, как взяться за дело, – отвечала миссис Джо, которую чрезвычайно занимало необычное зрелище.
– Вот, ему удалось!.. Просто великолепно!.. Проверим, долго ли ты сможешь так простоять!.. – кричали девушки, пока Тед ухитрялся несколько мгновений сохранять равновесие, зацепившись пальцами поднятой ноги за шпалеру. К несчастью, из-за этого весь его вес пришелся на другую ногу, плетеное сиденье табурета проломилось, и летящий Меркурий с грохотом упал под визг и смех девушек. Привычный к разным падениям, он быстро пришел в себя и весело запрыгал с табуретом, надетым на ногу, импровизируя классическую джигу.
– Спасибо за четыре прелестные картинки. Ты подал мне отличную идею, и я думаю, когда-нибудь мы представим настоящие живые картины такого рода и заставим нашу труппу изобразить череду плавно сменяющих друг друга видений. Это будет нечто новое и поражающее воображение. Я предложу такую идею нашему постановщику, а вся слава достанется тебе, – мечтала миссис Джо, пока они направлялись в тот зал, откуда доносился звон стекла и фарфора и где мелькали в открытых дверях черные фраки.