– Liebe Mutter[217] сказала все. Я тоже очень доволен теплыми братскими отношениями, которые вижу. Это хорошо для всех, пусть так будет всегда! – и профессор Баэр кивнул мальчикам, которым явно доставили удовольствие лестные замечания, но они не знали, как на них отвечать.
Роб благоразумно молчал, опасаясь сказать лишнее, но Тед, чувствуя, что не может не ответить, выпалил:
– Просто теперь я знаю, какой Робби славный, храбрый малый, и стараюсь возместить ему заботой все неприятности, которые причиняю. Я всегда знал, что он ужасно умный, но думал, что у него слишком мягкий характер, потому что он любит книги больше, чем всякое озорство и вечно волнуется из-за этой своей совести. Но я начинаю понимать, что самыми мужественными оказываются совсем не те ребята, которые разглагольствуют громче всех и больше всех рисуются. Нет, скажу я вам, наш тихий, незаметный Роб – герой и молодчина, и я горжусь им, и вы тоже гордились бы, если бы знали, как все было.
Но тут взгляд Роба заставил Теда испуганно вскочить; он резко умолк, покраснел и в ужасе закрыл рот рукой.
– Значит, мы не «знаем, как все было»? – спросила миссис Джо торопливо. Ее зоркие глаза заметили признаки тревоги, а материнское сердце почувствовало, что какая-то тайна стоит между ней и ее сыновьями. – Мальчики, – продолжила она торжественно, – я подозреваю, что перемена, о которой мы говорим, лишь отчасти результат взросления. Я догадываюсь, что Тед попал в переделку, а Роб помог ему выпутаться. Отсюда прекрасное настроение моего скверного мальчишки и серьезное моего положительного сына, который никогда не скрывает ничего от матери.
Роб теперь был таким же красным, как Тед, но после минутного колебания поднял глаза и отвечал с чувством облегчения:
– Да, мама, дело обстоит именно так, но все позади и ничего страшного не случилось. Я думаю, нам лучше оставить этот разговор или, по меньшей мере, отложить его. Я чувствовал себя виноватым, так как у меня был секрет от тебя, но теперь ты знаешь достаточно, чтобы мне больше не беспокоиться, и тебе тоже нет нужды тревожиться. Тед раскаялся, я на него не сержусь, а все, что произошло, принесло пользу нам обоим.
Миссис Джо посмотрела на Теда, который с усилием моргал, сдерживая слезы, но выглядел настоящим мужчиной, затем обернулась к Робу, который улыбался ей так бодро, что она почувствовала облегчение, но выражение его лица поразило ее. Это выражение делало его старше, серьезнее, и вместе с тем он казался еще более привлекательным и милым, чем прежде. Это было выражение, которое становится следствием страдания – душевного, как и телесного – и кроткого терпения, проявленного перед лицом какого-либо неотвратимого испытания. В одно мгновение она догадалась, что какая-то беда угрожала ее старшему сыну, а замеченные ею накануне взгляды, которыми обменивались оба мальчика и Нэн, подтвердили ее опасения.
– Роб, дорогой, ты был болен, как-то пострадал от Теда или он тебя серьезно огорчил? Расскажи мне все сейчас же! Я не допущу, чтобы меня держали в неведении. Мальчики иногда страдают всю жизнь от последствий несчастных случаев или беспечного отношения к своему здоровью. Фриц, заставь их рассказать все!
Мистер Баэр отложил свои бумаги, подошел и встал перед ними, сказав тоном, который успокоил миссис Джо и придал смелости мальчикам:
– Сыновья мои, откройте нам правду. Мы сможем вынести ее, так что не утаивайте ничего, даже из опасения причинить нам боль. Тед знает, мы любим его и многое прощаем ему, а потому будьте искренни оба.
Тед мгновенно нырнул за диванные подушки и сидел там, так что была видна только пара алых ушей, пока Роб в нескольких словах рассказал маленькую историю, правдиво, но так осторожно выбирая слова, как только мог, и поспешив добавить утешительные заверения, что у Дона не было бешенства, что рана почти зажила и что никаких опасных последствий и быть не могло.
Но миссис Джо так побледнела, что ему пришлось обнять ее, а отец отвернулся и отошел, восклицая: «Ach Himmel!»[218] голосом, в котором звучали и боль, и чувство облегчения, и благодарность, так что Тед натянул еще одну подушку на голову, чтобы не слышать этих звуков. Они все пришли в себя в следующую минуту, но такие новости всегда оказываются потрясением, даже если опасность миновала, и миссис Джо крепко обнимала своего мальчика, пока отец – руки и голос его дрожали – не подошел и не сказал:
– Характер мужчины проверяется тогда, когда его жизни угрожает опасность, и ты с честью вышел из этого испытания, но я еще не готов расстаться с моим славным мальчиком. Слава богу, он с нами и в безопасности!
Сдавленный звук, нечто среднее между задушенным всхлипом и стоном, донесся из глубин дивана и длинные, извивающиеся ноги Теда так явно выразили отчаяние, что мать смягчилась и принялась рыться в подушках, пока не нашла всклокоченную светлую голову, которую вытащила и пригладила, восклицая с неудержимым смехом, хотя ее щеки все еще были мокрыми от слез:
– Приди и получи прощение, жалкий грешник! Я знаю, ты достаточно выстрадал, и не скажу ни слова упрека. Только если бы с Робом случилось худшее, ты сделал бы меня еще более несчастной, чем ты сам. Ох, Тедди, Тедди, постарайся избавиться от этого твоего упрямства, прежде чем окажется слишком поздно!
– Ох, мама, я стараюсь! Я никогда не забуду всего, что произошло. Я надеюсь, этот случай меня исправил, а если нет, то, боюсь, меня не стоит и спасать, – отвечал Тед, не находя другого способа выразить свое глубокое раскаяние, кроме как дернуть себя за волосы.
– Тебя стоит спасать, мой дорогой! У меня было такое же чувство в пятнадцать, когда Эми чуть не утонула, и мама помогла мне, как теперь помогу тебе я. Приходи ко мне, Тедди, когда злой дух завладеет тобой, и вместе мы прогоним его. Ах, много раз сражалась я с этим Аполлионом и часто терпела поражение, но не всегда. Укройся за моим щитом, и мы будем бороться, пока не победим.
С минуту никто не говорил, пока Тед и его мать смеялись и плакали, вытирая слезы одним носовым платком, а Роб, которого обнимал одной рукой отец, стоял и чувствовал себя совершенно счастливым оттого, что все рассказано и все прощено, хотя никогда не будет забыто, ибо такой жизненный опыт приносит человеку пользу и еще крепче связывает любящие сердца.
Вскоре Тед встал, выпрямился и, подойдя к отцу, сказал решительно и смиренно:
– Меня нужно наказать. Пожалуйста, сделай это, но сначала скажи, что прощаешь меня, как и Роб.
– Всегда, mein Sohn[219], прощаю, до семижды семидесяти раз[220], если надо, иначе я не стою того имени, которым ты называешь меня. Ты уже подвергся наказанию; я не могу наказать тебя сильнее. Пусть оно принесет плоды. И оно их принесет, если тебе помогут мама и Отец наш Небесный. В моем сердце есть место для обоих моих мальчиков, всегда!
И добрый профессор, истинный немец, раскрыл объятия своим мальчикам, не стыдясь проявления в жестах и словах отцовских чувств, которые американец сжато выразил бы кратким «порядок!» или небрежным похлопыванием по плечу.
Миссис Джо, как романтическая душа, упивалась этим зрелищем, а потом они побеседовали все вместе, высказывая свободно все, что было на душе у каждого, и находя большое утешение в признаниях, которые сами изливаются из сердца, когда любви не мешает страх. Было решено, что они не скажут ничего никому, кроме Нэн, которую следовало поблагодарить и наградить за ее мужество, благоразумие и верность.
– Я всегда считала, что у девочки все задатки прекрасной женщины, и этот случай доказывает мою правоту. Никакой паники, визга, обмороков и суеты, но спокойный здравый смысл и энергичные, умелые действия. Дорогая наша девочка, что могу я подарить ей или сделать для нее, чтобы выразить мою благодарность? – воскликнула миссис Джо с чувством.
– Заставить Тома уехать и дать ей покой, – предложил Тед, уже почти пришедший в себя, хотя дымка печали все еще лежала на его природной веселости.
– Да, мама, сделай это! Он надоедает ей хуже комара. Она запретила ему приезжать в Пламфильд, пока она гостит здесь, и отправила его в поездку на велосипедах с Деми. Мне нравится старина Том, но в том, что касается Нэн, он сущий олух, – улыбнулся Роб, уходя, чтобы помочь отцу разобрать накопившуюся за время отпуска почту.
– Это я и сделаю! – сказала миссис Джо решительно. – Карьера девушки не должна пострадать от глупой мальчишеской влюбленности. В минуту слабости она может уступить, и тогда все кончено. И более благоразумные женщины совершали такие ошибки и сожалели о них потом всю жизнь. Нэн сначала должна упорным трудом добиться диплома врача и доказать, что работа ей по плечу, а затем она, возможно, выйдет замуж, если этого захочет и если сумеет найти мужчину, достойного ее.
Однако помощь миссис Джо не понадобилась, так как любовь и благодарность способны творить чудеса, а когда к ним добавляются молодость, красота, случай и занятия фотографией, успех обеспечен, что и было доказано в случае с простодушным, но слишком впечатлительным Томасом.
Глава 8Джози в роли русалочки
Пока юные Баэры проходили дома через такие серьезные испытания, Джози с огромным удовольствием отдыхала в Скалистой Бухте: Лоренсы знали, как сделать летнюю праздность и приятной, и полезной для здоровья. Бесс очень любила свою младшую кузину; миссис Эми чувствовала, что независимо от того, станет племянница актрисой или нет, она должна быть настоящей леди, и старалась обеспечить ей ту светскую подготовку, которая отличает хорошо воспитанную женщину в любых обстоятельствах; а дядя Лори был счастливее всего, когда катался на лодке, ездил верхом, играл или бездельничал в обществе двух веселых девушек. Джози цвела на свободе, словно полевой цветок, Бесс тоже становилась румяной, бодрой и веселой, и обе были любимицами соседей, чьи небольшие особняки стояли на берегу или лепились к утесам вокруг красивой бухты.